А потом закрыли аэропорт. Его оставили только для нужд военных.
«Езжайте в Каир, — сказала бабушка. — Каирский еще открыт. Уезжайте оттуда немедленно».
Туда мы и отправились, когда мама с папой…
Замок.
Я жива, мама.
Папа, мир прекрасен.
Только не сегодня. Небо сегодня, папа, не назовешь прекрасным. Оно серое, как униформа. Солнца нет, нет и теней, а деревья на холме все мертвые. В такие дни, если хочешь пройти большое расстояние, лучше иметь при себе компас. У меня был компас в телефоне. Тот солярный телефон у меня украли за неделю до того, как я раздобыла револьвер. Я не в обиде на того, кто украл мой телефон. Воруют по многим причинам, и некоторые из них вполне убедительны.
И потом, если бы у меня был мой телефон, мне пришлось бы позвонить бабушке.
И она бы спросила:
«Ты где?»
А я бы ответила:
«Еще на другой стороне границы, но уже близко. Максимум дня три-четыре пешком. Если ничего не помешает».
А потом бы она задала еще один вопрос. Самый трудный. Про маму и папу, а я до сих пор не знаю, смогу ли когда-нибудь на него ответить.
Глава 13
Все время, пока я занимаюсь составлением карты, мальчик сидит на корточках и внимательно всматривается в траву возле ног. Иногда я тоже так делаю. Я называю это «другие миры». Так можно на какое-то время перестать быть собой. Ты смотришь на травинку так же внимательно, как могла бы смотреть на кирпич-саманник. И ты видишь на травинке (я слежу за взглядом мальчика) жучка. Ты становишься меньше и представляешь, что жучок, который ползет по огромной травинке, — это ты. Ты цепляешься за травинку, взбираешься по ней целую тысячу километров. Травинка постепенно становится тоньше, ты начинаешь беспокоиться — выдержит ли она твой вес, хотя опыт подсказывает, что выдержит.
Потом ты видишь каплю росы. Купол в три или четыре раза больше тебя отражает небо. Вдруг капля разольется? В других мирах есть чего бояться, только эти страхи не такие, как те, с которыми ты обычно сталкиваешься. Вдруг из этого купола на тебя обрушатся тысячи литров воды? Ты подбираешься к кончику травинки, и капля начинает дрожать. Кончик раздваивается — вот почему капля удерживается на травинке. Еще один шаг, и ты на кончике. Капля больше не может удерживаться. Она срывается и катится в твою сторону. Но ты не отступаешь, и вода просто перетекает через тебя, не причинив никакого вреда.
Вот почему у жучков такие жесткие крылышки.
Мама говорит, что теперь в мире стало гораздо больше жучков, чем раньше. Повышение температуры их не беспокоит.
«Если мы не будем бдительны, — говорит мама, — весь мир достанется жукам».
Я наблюдаю за тем, как мальчик изучает свой крошечный мир. Он сидит неподвижно, а потом выбрасывает вперед руку. Я думаю, что он решил поймать жучка, а потом понимаю, что его внимание привлекло что-то другое. Это гриб на тонкой ножке, с желто-серой шляпкой. Мальчик вырывает гриб из земли вместе с травинками и тут же отправляет его в рот. Он вовсе не играл в другие миры. Он искал еду.
— Ты что, корова? — возмущенно кричу я.
В последний раз я видела корову, когда нас остановили солдаты на краю пустыни. Она лежала на обочине дороги. От нее остался только череп и высохшая кожа. Я села рядом с этим каркасом и сосала жесткую кожу. Сосала, потому что она была такой твердой, что нельзя было ни оторвать кусочек, ни жевать. Еще через триста километров пути на север я ела траву. Но я ее хотя бы варила. В вареной траве пустыни нет ничего питательного, и от нее чешется горло. Но грибы. Грибы! Даже папа не всегда мог распознать, какие из них ядовитые.
— Выплюни! — ору я и вытаскиваю у мальчика изо рта травинки.
Гриб уже исчез — он его проглотил.
Мальчик смотрит на меня, но не улыбается.
— Собрался умереть, — говорю я, — не делай это как дурак. Тебя что, папа совсем ничему не учил? — Я протягиваю ему флягу. — Прополощи рот.
Мальчик набирает в рот воду, полощет и сплевывает. И все это время не сводит с меня глаз.
— И заруби на носу, — говорю я, — без еды ты можешь продержаться три недели, а вот без воды — нет.
После этого я закручиваю крышку на фляге и иду дальше.
Глава 14
Мальчик идет следом.
Спускаюсь с холма, иду быстро, хотя склон неровный. Здесь нет деревьев, но колючая трава и низкий чертополох цепляются за ноги.
Я слышу, как за спиной идет мальчик. Он не хнычет и не ноет. Даже когда спотыкается и падает, только коротко вскрикивает и сразу встает. Естественно, ему за мной не угнаться — у него ноги короче.
Я не жду его и не оглядываюсь.
Иду вперед и смотрю на горизонт.
Глава 15
За домом бабушки на Арране — холм. Он не где-то вдалеке, а начинается сразу за садом. В детстве я каждое лето забиралась на этот холм. Проходила мимо лодки на трейлере, выходила за ворота, пересекала болотистую лужайку и шла дальше вверх по тропинке. Потом — поросшие мхом валуны, а за ними — лес. Там низвергалась каскадами Лучрэм-Бёрн. Со временем я научилась через нее переправляться. Переходила вброд там, где река была шире и мельче, и шла вверх к «лошадке». Так я называла ствол дерева, он и правда был похож на лошадку, которая выпрыгивает из воды. Я часто садилась на него верхом, чтобы передохнуть, потому что знала, что до вершины холма еще далеко. Обманчивые горизонты. Я поднималась по склону и всегда верила, что доберусь до вершины. Но все не получалось. Каждый горизонт оборачивался ступенькой к новому.
Мама сказала:
«Мари, в нашей семье не принято пасовать перед трудностями. Мы — не слабаки. Если перед нами цель и мы в нее верим, мы к ней идем. И мы не сдаемся, каким бы тяжелым ни был путь».
Поэтому я иду.
Когда я впервые добралась до вершины того холма, мне было семь. Лес вдруг расступился, и я увидела небо. На западе я увидела зубчатую вершину Готфелл, а на востоке — сверкающую поверхность моря. А еще я видела — до сих пор вижу — трубу дома моей бабушки. Я знала, где я.
Я вспоминаю об этом, когда час за часом иду по незнакомым мне холмам Северной Англии. Я взбираюсь на незнакомые скалы, зря потею, добираясь до вершины, и вприпрыжку спускаюсь. Горизонты отступают, я иду, а они не приближаются. Мне не подняться на вершину. Это как нарушенные обещания. Миля за милей по холмам, названий которых я не знаю.
Все время в пути не было ни минуты, когда бы я не думала о доме. О моем доме. О том, какой он. Дом среди холмов моего детства. Шотландия.
И сегодня мне кажется, что дом — это то место, куда ты можешь дойти без карты.
Карта этого места в твоем сердце.
Глава 16
Я иду, пока не начинают болеть ноги и живот. Узелок с едой не развязываю. Пью воду. Воду набираю из ручья, вдоль которого иду большую часть дня. Наблюдаю за облаками. Облака за час стали темнее, но такими они могут оставаться несколько дней, и все будет в порядке. Да и погода весь день была хорошей.
Вот что могло бы помешать моему продвижению к цели и не помешало:
гроза;
город;
вооруженный человек;
река;
травма;
стена;
дождь;
колючая проволока;
мальчик.
В сумерки я начинаю подыскивать укрытие на ночь. На холме впереди вижу заброшенный коровник из тех времен, когда на этих холмах еще паслись коровы. Бабушка назвала бы его «хлев». Хорошее укрытие для местности, где есть всего пара рощиц, а на мили вокруг — вересковые пустоши. Если бы дело было в пустыне, я бы сказала, что все складывается слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я бы даже сказала, что это мираж.
Ускоряю шаг, будто боюсь, что коровник может растаять в воздухе, а когда подхожу к краю леса, передо мной открывается новый чудесный вид. Как расстеленный под ногами ковер. Дикий чеснок.
О папа!
Это целый океан дикого чеснока на краю леса!
Сплошь — белые цветы с широкими зелеными листьями. Я бреду через них и вдыхаю поднимающийся к небу запах. А под землей, я это знаю, — головки чеснока. Скорее всего, маленькие, но терпкие и жгучие, и, когда их раскусываешь, можно слюной захлебнуться.
Папа, папа, папа! Этот мир прекрасен!
У меня даже голова начинает кружиться. Но я умная, я не стану запихивать в рот съедобные листья, как мальчик траву с найденным грибом. Не есть много и быстро, не спешить. Сначала понюхать, потом лизнуть, жевать медленно, не глотать все сразу, пусть желудок привыкнет. Этому я тоже научилась в пустыне. Если давно не ела, а потом вдруг набила рот едой, желудок ответит болью.
Поэтому я не тороплюсь. Выдергиваю дикий чеснок из земли и стряхиваю землю с белых головок. Сначала облизываю листья и только потом жую. Вдыхаю запах дикого чеснока. Он пахнет едой, которая была для меня привычной когда-то давно. Еда, которую готовила в моем детстве бабушка и которой тогда было в достатке: паста с томатами и чесноком; натертый чесноком жареный ягненок; креветки в сливочном масле с чесноком; нашпигованная чесноком куриная грудка. Я сосу белые цветы и представляю всю эту еду, вдыхаю воображаемые ароматы.
Не знаю, сколько я пролежала на этом лугу. Может, даже заснула. А может, нежилась на лугу и забылась на несколько секунд.
Когда прихожу в себя, он рядом.
Мальчик.
Глава 17
— Ты что, волшебник или чародей какой-то? — спрашиваю я.
На волшебника он не похож. Передо мной маленький, уставший до изнеможения мальчик. Его лицо в грязи, колени сбиты в кровь, на правом башмаке отваливается подошва.
И все-таки он здесь. Когда я в первый раз перебралась через Лучрэм, я и то была старше, чем он. Этот мальчик съел сырой гриб и не отравился. Природа умеет отсеивать слабых. Возможно, отец мальчика все же научил его чему-то полезному.