ки.
— Встать! Всем встать! — орут охранники.
Все женщины в камере встают. Каждая рядом со своим матрасом.
Выкрикивают номера.
Женщины по очереди отвечают:
— Здесь.
Когда доходят до моего номера, я тоже выкрикиваю:
— Здесь.
На все про все — две минуты. Охранники уходят. После их ухода в камере никто не говорит ни слова. Я понимаю, что такие переклички происходят каждую ночь. А еще это объясняет, почему Большая мама спит в пижаме.
Меняю планы.
Если бежать отсюда, то днем.
Глава 32
Утром образуется очередь. Я в самом конце. В очереди, кроме двенадцати женщин из моего «дортуара», стоят женщины из всех камер в коридоре. Как только двери отрываются, начинается толкотня, а я реагирую недостаточно быстро. Никто не говорит, в честь чего такая суматоха, но я замечаю у некоторых женщин в руках полотенца, значит цель — умывальня. Очевидно, умывальню открывают только на определенный промежуток времени, и, если не успеешь занять место в начале очереди, можешь упустить возможность помыться.
Судя по опыту Хитроу, этот промежуток времени может занимать час-полтора. Он будет ощущаться одновременно и длиннее и короче.
Когда-то я думала, что время — это просто. Оно измеряется и выражается цифрами, и часы тикают с определенным промежутком. Сейчас я знаю: это не так.
Глава 33
В Прошлом я отсчитывала время в часах, минутах и секундах. Девять утра или одиннадцать вечера. Восемь часов или более точно: двадцать два часа сорок семь минут. Время, которое показывают часы. Чтобы его узнать, достаточно нажать на какую-нибудь кнопку. Обычно я нажимала на кнопку своего телефона. Но после того как началось мое путешествие, время изменилось. Его границы расширились. Оно перестало выражаться только в цифрах. Появились новые величины: рассвет и закат, свет и темнота. И его ритм тоже изменился.
Я думала, что папе бы понравилось такое время.
А потом даже новое время стало распадаться на самые разные времена, и я решила дать им имена:
— Замедленное.
— Далекое.
— Долгое.
— Настоящее.
— Замершее.
В первый раз я почувствовала на себе Замедленное время в ту ночь, в захоронении под Мероэ. Толчком был кирпич-саманник. Мы дрались за него. Я и тот чужак. Я первой подняла кирпич с земли. Потому что очень разозлилась и, естественно, испугалась. Но все-таки злость тогда перевешивала страх. И это придало мне сил. Тот противник тоже был сильным, хотя бы потому, что он был мужчиной, а я — девчонкой. Я лежала на спине, а он нависал надо мной, так что масса тела давала ему дополнительное преимущество. И несмотря на все это, кирпич сначала шел по траектории от меня к нападавшему.
Он, естественно, защищался — схватил меня за запястье, отвел кирпич от себя и перенаправил его вниз, мне в лицо.
Кирпич приближался очень медленно. Путь от лица мужчины к моему занял лет сто. В этом Замедленном времени я видела кирпич в процессе приближения к моему лицу и одновременно видела все то, что может последовать за его контактом с моей головой. Я видела кровь. Видела какое-то месиво. Могла представить, что потом у меня будут проблемы с речью или с передвижением. Чего я не могла увидеть, так это того, что тогда произошло в действительности. В последний момент голова у меня отклонилась в сторону, и кирпич отколол только кусочек зуба. Я помню вкус крови и кирпичной пыли. А еще боль. Хотя я понимала, что боль могла быть гораздо сильнее. И тогда я закричала. Кирпич полетел в песок, а мужчина потерял равновесие. К тому же он был пьяный. Или под кайфом. Или и то и другое. В любом случае реакция у него была хуже, чем у меня, и это я первой дотянулась до кирпича. В этот раз я ползла и карабкалась, пока не оказалась верхом на своем противнике. И кирпич снова пошел вниз.
Только теперь внизу был мой противник.
Я часто думаю о том, что он чувствовал в тот момент. Проживал ли он тот момент в Замедленном времени? Прежде чем кирпич размозжил ему череп, прошла целая тысяча лет? Или все произошло быстро? Потом у него уже не было шансов ответить на эти вопросы.
Сначала я думала, что такие сдвиги во времени случаются сами собой, что их нельзя предсказать и тем более нельзя контролировать. Но это тоже не так. И в этом смысл погружения в другие миры. Там можно манипулировать временем и даже зависать в нем. Если очень сильно сконцентрироваться на подъеме по своей травинке, можно достичь того, что Прошлое исчезнет, исчезнет и Будущее. Останется только этот настоящий момент. Настоящее время.
В Настоящем времени ты не отвечаешь за Прошлое, потому что Прошлого в нем не существует. Прошлое остается у тебя за спиной, а там — темнота. И ты не можешь просчитать, к чему приведут твои действия в Будущем, потому что Будущее еще не наступило, и впереди тоже темнота. Ты целиком принадлежишь Настоящему, ты в сверкающем Настоящем времени.
О Далеком времени он тоже ничего мне не рассказал. Далекое время приходится очень кстати, когда стоишь в очереди. Оно напоминает о том, что Вселенная существует миллиарды лет. И если представить эти миллиарды лет как одну прямую линию, а потом попробовать поместить в эту линию временной отрезок ожидания в очереди, то поймешь, что времени вообще не существует. Я практиковала такой подход в Хитроу, когда ожидала встречи с имгримами по поводу своих документов. Однажды я ждала так долго, что смогла представить, будто вернулась к моменту зарождения мироздания. Папа называл это «началом времен». Из чего можно было сделать вывод, что время могло существовать и до этого. Время до времени. Время, когда времени еще не было. От этих мыслей у меня голова идет кругом. А когда у меня идет кругом голова, время вообще перестает иметь значение. Мне кажется, так бывает, когда целуешь любимого человека. Но со мной такого никогда не бывало.
Далекое время всегда срабатывает. Я уверена в этом так же, как в том, что подошла моя очередь.
Глава 34
В умывальне две душевые кабинки. Обе с низкими дверцами, которые закрываются, но не запираются. Первой освободилась кабинка справа. Я вхожу, раздеваюсь, вешаю одежду на дверцу и встаю под душ. Включаю воду.
Вода не горячая и не холодная. Она теплая.
Какое хорошее слово. Теплая — значит согревает.
Папа, эта теплая вода — самая лучшая вода во всем мире.
Напор сильный, а лейка под таким углом, что вода льет точно мне на макушку, струится по волосам, потом падает на плечи и дальше вниз, прямо как плащ.
Не знаю, сколько времени я так стою в этом плаще из воды.
Может, пару минут, а может — миллениум. Это не Замедленное время. Это — Замершее время. Потому что в этот момент все замирает. Кажется, даже мое сердце останавливается. Если бы у меня было мыло, я бы стала мыться. Но мыла у меня нет, и я просто стою и наслаждаюсь теплом.
У меня из волос падают веточки.
Глава 35
Нас кормят.
Завтрак: булочка с маслом. Масло.
Обед: овощной суп. Ингредиенты — крупно порубленные картошка, капуста и морковка.
Ужин: хлеб, желтый сыр, иногда — яблоко.
В столовой, где мы едим, все столы и стулья прикручены к полу. Сюда часто приводят детей.
Но я ни разу не видела мальчика.
Глава 36
Меня сопроводили в допросную. В комнате прямоугольный стол и четыре стула. Три стула — во главе стола и по бокам — заняты. Я становлюсь рядом со свободным.
Главный имгрим — женщина, сидит во главе стола. Худая, в элегантном лиловом костюме и пахнет так, как будто только что помылась. По бокам от нее двое мужчин в темно-синей форме. Все трое вооружены нанонетами, бумагами и пластиковыми стаканчиками с кофе. У меня от аромата кофе учащается пульс. На столе — мой глобальный паспорт. Раскрыт на девятой странице, и это плохая новость. Девятая страница — «Глобальный гражданин: кредит». Эту страницу я должна начать заполнять после того, как мне исполнится пятнадцать.
Женщина активирует свой нанонет и говорит:
— Я офицер иммиграционной службы Джин Шэнкс. Допрос проводится… — Тут она делает паузу. — Начат в одиннадцать часов пятьдесят одну минуту в соответствии с Иммиграционным законом Шотландии и Федеративных островов в присутствии офицеров национальной безопасности Пила и Макнэлли.
После этого она показывает мне раскрытые ладони и добавляет:
— Вашу руку, пожалуйста.
Она говорит это так, будто я могу отстегнуть руку и передать ей.
— Меня зовут Мари Энн Бейн, — говорю я.
— Я не спрашиваю, как вас зовут. Я сказала — вашу руку.
Я протягиваю офицеру Шэнкс руку. Она сканирует штрихкод невидимым лучом.
— Реп1787Ф, — считывает офицер нацбезопасности Макнэлли с монитора своего нанонета.
— Садитесь, — говорит Шэнкс.
Я стою. Я не собираюсь садиться.
— Мне четырнадцать, — говорю я. — Я — несовершеннолетняя. Я — шотландка. И я уже проходила проверку в Хитроу.
— Хитроу в Англии, — говорит имгрим Шэнкс. — На данный момент вы в Шотландии.
— Да, я знаю, но…
— Помолчите. Вас пока ни о чем не спрашивали, — перебивает меня Шэнкс. — Итак, вы родились на острове Арран. Все верно?
— Да.
— И когда вы покинули Шотландию?
— Когда мне было семь лет.
— Согласно имеющимся данным, вы покинули страну шесть лет девять месяцев и четыре дня назад, — глядя на свой монитор, говорит Макнэлли.
— Отсутствие на родине свыше пяти лет приравнивает вас к статусу «реп», — констатирует Шэнкс.
— Реп? — переспрашиваю я.
— Вы — репатриант, — говорит Шэнкс. — И я прошу вас сесть, Реп1787.
Я стою.
— Как пожелаете, — говорит Шэнкс после короткой паузы. — Офицер Пил?
Пил откашлялся и зачитал:
— «В соответствии с законом о территории Федеративных островов от двадцать второго ноября две тысячи сорок девятого года, право граждан на возвращение в случае их непрерывного отсутствия в стране в течение пяти лет и более приостанавливается до особого распоряжения».