Идем по коридору, нас заводят в комнату с большим окном. Внизу сад, там цветет дерево.
За столом перед окном сидит красивый чернокожий парень. Чуть ниже среднего роста, но выглядит не малорослым, а скорее, плотным. Волосы аккуратно сбриты, одежда чистая, глаженая: черный пиджак из мягкой кожи поверх хрустящей белой рубашки, штаны-хаки с острыми стрелками, лоснящиеся кожаные ботинки коричневого цвета. Он что, утюжит вещи?! И бреется лезвием?
Шикарные глаза: темно-карие, с длинными ресницами.
Парень отодвигает блокнот, исписанный цифрами.
Он. Я прикажу освободить вам руки, хорошо? Если попытаетесь бежать, придется вас убить. Думаю, вы люди разумные, иначе уже, наверное, погибли бы.
Он кивает охранникам, и с нас снимают наручники. Предлагают стулья.
— Ну, порядок? — говорит парень, когда мы расселись. — Буду с вами любезен и назову свое имя. Солон.
Джефферсон. Законодатель.
Солон (с улыбкой). Верно.
Встретив мой недоуменный взгляд, Джефферсон пожимает плечами:
— Древняя история.
Я. Ты что, его знаешь?!
Солон (смеется). Нет-нет, он имеет в виду не просто древнюю, а древнегреческую историю. Не пугайся.
Грудастая. Давай уже быстрей.
Солон (озадаченно). Что именно быстрей?
Грудастая. Да ладно тебе.
— Она думает, ты собираешься ее насиловать, — произносит пухлая девушка.
Пышка сидит в тени, поэтому я ее до сих пор не замечала. Рядом с ней — худышка с бессмысленным взглядом.
Солон (хмуро). Ты спутала нас с нашими невежественными соседями на юге.
Невежественными?
Грудастая. Чего?
Пышка. Он говорит, что сначала пустит тебе в голову пулю, мисс Штучка, а уж потом…
Грудастая. Не вопрос, лишь бы вы улыбались.
Ее самообладание в такой момент меня даже восхищает.
— Мы не такие нелюди, как ваши конфедераты, — произносит Солон.
И вот тут, сама не знаю почему, я решила: он мне нравится. И я ему верю.
— Мы не из Конфедерации, — открываю я рот. — Мы с Вашингтон-сквер.
Солон бросает вопросительный взгляд на пухлую девушку. Та кивает.
— Думаю, они и правда не конфедераты. В Конфедерации ниггеров нет.
Солон (Питеру). Что скажешь, брат? Как ты связался с этими ребятами?
— Брат? — Питер смотрит Солону в глаза. — Я с тобой не знаком. Мои братья и сестры — вот эти люди. Кроме той чокнутой, — кивает он в сторону Грудастой.
Солон снова смотрит на пышечку и смеется. Та пожимает плечами.
Солон. Как вы сюда дошли? И зачем?
Джефферсон. На вопрос «как» ответить легко. Прорвались через Юнион-сквер, сбежали от каннибалов из библиотеки, выиграли бой на Центральном вокзале, попали в подземку и там умудрились выжить во время конфедератской резни, потом убили белого медведя в Центральном парке.
Солон. Угу. Действительно легко. Теперь вопрос «зачем».
Умник. Хотим спасти человечество.
Солон. Как-как ты сказал?
Джефферсон. На восточной оконечности Лонг-Айленда есть лаборатория. Думаем, там и началась Хворь. Мы идем туда.
Солон. А когда дойдете? Решили, что де— лать?
Джефферсон мотает головой.
Солон. Тогда зачем вам в лабораторию?
Джефферсон. Это лучше, чем просто ждать смерти.
Солон обдумывает ответ.
Солон. Вы можете погибнуть по дороге.
Джефферсон. Ну, сюда же мы дошли.
Солон. Еще не вечер.
Разговор на этом прерывается.
Солон. Передо мной дилемма. Поясню. (Откидывается в кресле.) Не знаю, принимать ли ваш рассказ за чистую монету. Очень уж сложная легенда.
Пышка. Больше похоже на бред собачий.
В ее исполнении это больше похоже на «брееееед сааабачий».
Солон. С другой стороны, кому придет в голову сочинить такую легенду? И с какого перепугу вы вот так запросто явились на нашу территорию?
Я. Вот именно! Идея такая бредовая, что просто обязана быть правдой.
Джефферсон (недовольно покосившись на меня). Послушай, мы не собираемся никого ставить перед э-э… дилеммой. Отпусти нас, мы пойдем своей дорогой, и ты выбросишь эту историю из головы.
Солон. В том-то и дело. Не могу я вас отпустить.
Я. Почему? Нет, я понимаю, мы у вас в плену, конечно. Но почему ты нам не веришь?
Солон. Я-то как раз верю. Но не могу дать вам уйти.
Я. Почему?!
Тут в разговор вступает Умник. И раскладывает все по полочкам. То есть сначала, наоборот, еще больше запутывает, а потом — раскладывает.
Умник. Три-дэ-печать.
Солон секунду выглядит удивленным, затем улыбается.
Солон. Она самая.
Я. Что еще за три-дэ? Очки из кинотеатра?
Умник. Три-дэ-печать. (Поворачивается к нам.) Вы заметили, что оружие есть у всех? И что некоторые его детали не похожи на металлические?
Ну и?
Умник. Так вот, они и правда не металлические. Пластмассовые. Здесь научились печатать пластиковые детали для автоматов и прочего. Настоящая оружейная фабрика. Потому-то на Базаре и скупают «Лего». Агенты Гарлема.
Солон (с улыбкой). Продолжай.
Умник. Металл они тоже покупают — нельзя делать все детали из пластмассы. Она не выдержит давления взрыва.
Солон. Угу.
Умник. И вы где-то берете порох. Или производите сами.
Солон широко разводит руками и смотрит на пышку. Мол, видала? Говорил же я, они — не дураки.
Я раздуваюсь от гордости, но тут пухлая заявляет:
— Потому-то мы и должны вас убить.
Солон. Грубовато звучит, конечно. Хотя в целом… да, так и есть.
Я. Значит, вы делаете оружие. Почему из-за этого нас надо убивать?
Солон. Нельзя допустить утечки информации.
Джефферсон. Если конфедераты пронюхают про оружие, они нападут.
Солон. Именно. А выступать мы не готовы. Пока.
Я. В смысле — выступать?
Пышка. Выступать по всем направлениям.
Доходит до меня не сразу.
Я. То есть вы хотите… захватить власть?
Солон. Меня это не радует. И так проблем выше крыши. Но ситуация требует. На юге конфедераты, на севере пуэрториканцы и доминиканцы. А ресурсы кончаются. Раз у нас есть технологическое преимущество, я должен его использовать. Должен развязать войну, чтобы мы могли жить в мире.
— Ружья, микробы и сталь, блин, — цедит пухлая. — Не мы такие, мир такой.
— Давайте-ка еще раз, — говорит Джефферсон. — Когда у вас будет достаточно вооружения, вы сможете напасть на всех вокруг. Конфедераты, Вест-Сайд, Рыболовы. Однако вы еще не готовы. И боитесь, что мы их предупредим.
— Ну, я не боюсь, ведь вы мои пленники. Впрочем, идею ты понял правильно. — Солон улыбается.
— Но зачем? — Джефферсон вскидывает на чернокожего красавчика глаза. — Какой смысл? Вам сейчас по сколько лет? Семнадцать? Ну, завоюете вы Нью-Йорк. И что? Ваше… счастье продлится всего лишь год.
— Не знаю. Может, и так. Назови это предопределением. Ходом истории.
— Она упомянула книгу «Ружья, микробы и сталь», — вмешивается Умник. — О микробах ты забыл.
— Не забыл, — возражает Солон. — Забудешь тут, как же! Если б не они, мы не оказались бы в таком положении. Так что да, мы по уши в микробах.
Джефферсон. Положение можно улучшить.
Солон. Поясни.
Джефферсон. Если у тебя будет не только оружие, но и лекарство от Хвори, тогда…
Он многозначительно поднимает бровь.
Солон. И кто же создаст лекарство от Хвори?
Умник. Я.
Солон. Ты. После того как все ученые мира от нее умерли, какой-то чудик из Гринвич-Виллидж возьмет и решит проблему?
Умник. Да.
Никакого хвастовства. Просто констатация факта.
Джефферсон. Ну а если нас убьют по дороге, что ж… Хоть попытаемся. Все равно скоро умирать, правильно?
Солон. Но вы можете предупредить конфедератов о нашем нападении!
Джефферсон. Во-первых, конфедератов мы ненавидим не меньше вашего. Они с самого начала на нас охотятся. Во-вторых, отправь с нами кого-нибудь. Твой человек убедится — мы действуем честно.
Солон. Нет, вы ненормальные. Хотите дойти в такую даль живыми? Вы ж мастера влипать в неприятности.
Джефферсон. А мы воспользуемся вашими связями на Лонг-Айленде. Фермерами.
Солон улыбается, будто Джефф сделал удачный шахматный ход.
Солон. Что за фермеры?
Джефферсон. Те самые, которые вырастили яблоки. Фермеры, благодаря которым вы все тут такие здоровые и сытые и потому можете себе позволить заниматься не охотой и собирательством, а новыми технологиями. Я прав?
Солон. Возможно, у нас есть кое-какие договоренности с производителями.
Я. Но не со всеми, да? Вот откуда у конфедератов молоко и свиньи!
Я тоже хочу примазаться к сделке века, я тоже умная.
Солон. Верно. Ничего, это скоро изменится.
Джефферсон. Так что скажешь? По рукам?
Глава 33
Солон опирается подбородком на кулак и смотрит на полненькую девушку. Та пожимает плечами.
— Живите. — Он протягивает мне руку.
— Спасибо, — говорю я.
— За что благодаришь? Теперь вы работаете на меня. Если найдете лекарство — в чем я сомневаюсь, — его получат мои люди. Ясно?
Разве я вправе отказывать людям в лечении? Вправе решать, кому жизнь дарить, а кому — нет? Но тут я вспоминаю о конфедератах, и сердце мое ожесточается.
— И мои тоже, — заявляю я. — Люди с Вашингтон-сквер.
— Само собой, — кивает Солон. — Должен же у тебя быть свой интерес.
Я жму ему руку. Что ж, хотя бы так.
— Да, еще одно. Если лекарство не найдете, тогда…
Если не найдем лекарство, нам конец.