Питер сматывает канат, запускает мотор и мастерски уводит лодку от пристани. Но при повороте лодка все-таки немного накреняется, попав на собственную волну. И вот в этот момент мальчик начинает кричать.
Мальчик кричит.
Глава 63
Крик громче, чем в моем сне. И тянется он гораздо дольше. Мальчик кричит весь путь до острова.
— Ух ты, — говорит Питер. — С ума сойти. Накинь одеяло ему на голову.
Я накидываю одеяло мальчику на голову. Но делаю это не для того, чтобы приглушить его крик, а потому, что вдруг понимаю, что именно заперто в башне его Замка. Маленькая, переполненная людьми лодка. Лодка плывет по морю. Где — не важно. Плывет из одного знакомого и жуткого места в другое — незнакомое, но тоже жуткое. А в лодке родные люди мальчика. Его мама. Его папа. И они тонут. Конечно, они тонут. Поэтому их и не было на картинке, которую он нарисовал в распределительном центре Скитби. Поэтому он путешествовал со стариком. Возможно, он тоже выпал из лодки. Но не утонул, потому что родители надели на него единственный спасательный жилет, который у них был. Они хотели, чтобы он выжил. Его мама очень этого хотела.
«Ты должен выжить!» — вот что она наверняка сказала своему мальчику.
«Помни — мир прекрасен». Это мог сказать ему отец, перед тем как в последний раз показался из-под воды.
В воде барахтается очень много людей. Все в панике. Мальчик мог и не увидеть, как утонула его мама. Корпус перевернутой лодки мог закрыть ее от мальчика и помешал увидеть, как оранжевый платок уходит под воду. Как мне тогда в пустыне помешал джип. Перевернутая лодка не дала мальчику увидеть, как утонула его мама. Возможно, из-за этого он все еще надеется. Она ведь могла спастись. Кто-нибудь мог вытащить ее из воды. Ведь его вытащили. Поэтому он так реагирует, когда видит в толпе оранжевый платок. К этому его подталкивает надежда. И сердце. Сердце не хочет мириться с тем, о чем знает разум. Мы ведь это понимаем, да, папа?
— Да что с ним такое? — кричит Питер.
— Море — убийца, — говорю я, а сама слышу, как стучат друг о друга камни с рисунком. — Оно бурлит и проглатывает людей.
— Что? — не понимает Питер.
Вот почему я с головой накрываю мальчика одеялом. Не потому, что он кричит (с этим я ничего не могу поделать). Не хочу, чтобы он видел море.
Глава 64
Бабушка стоит на молу. Высокая, с прямой спиной, она похожа на короля из сказок, который всматривается в море и ждет, какие корабли приблизятся к берегу. Белые паруса означают жизнь, черные — смерть.
Питер подводит лодку к молу. Бабушка видит меня, видит Питера, видит мальчика. Мальчик перестал кричать. Он сорвал голос от крика. Одеяло свалилось, мальчик смотрит прямо перед собой. Он словно ослеп или в трансе.
Питер бросает бабушке канат, она ловко привязывает его к болларду, но все это время не отрываясь смотрит на мальчика.
Я встаю, чтобы подойти к ней и поздороваться.
Бабушка смотрит мне за спину.
— Кто это? — спрашивает она.
Может, из-за того, каким тоном она это спросила, или из-за того, что она не смотрит на меня, или из-за того, что я проделала такой долгий и длинный путь и очень устала, я отвечаю:
— Это, бабушка, человек.
— Питер? — говорит бабушка.
— Она сказала, что вы в курсе, — отвечает Питер. — Она говорит, что все легально.
Бабушка смотрит на меня:
— Маленькая обманщица.
Глава 65
Бабушка ведет нас домой. Мы идем впереди, она сзади. Она не вооружена, а так могла бы и под ружьем повести.
Кухня такая же синяя, как ее помню, только меньше. Бабушка садится за стол со старым ноутбуком и показывает Питеру на стул. Мы с мальчиком остаемся стоять. Как в суде.
— Она сказала, что все легально, — повторяет Питер. — Сказала, что у него есть документы.
— А у него есть документы? — спрашивает бабушка.
— Нет, — отвечаю я.
— О господи, — вздыхает Питер.
Бабушка смотрит на Питера:
— Я хочу, чтобы ты знал: всю ответственность за случившееся я возьму на себя. Понял меня?
— Да, — говорит Питер. — Спасибо.
Бабушка смотрит на мальчика:
— Имя у него, полагаю, есть?
Я молчу.
Мальчик молчит.
Я даже не уверена, что он с нами в комнате. В глазах у него пустота. Лицо застыло. Я думаю, что большая часть его сознания еще в той лодке.
— Как тебя зовут? — спрашивает его бабушка.
Нет ответа.
— Откуда ты?
Нет ответа.
— Происхождение?
Нет ответа.
— Он хоть говорит по-английски? — спрашивает меня бабушка.
— Не знаю.
— Ты не знаешь!
— Он немой. — Мне не нравится говорить это вслух. Это грубо, это жестоко и вообще ни к чему. — Но он понимает английский. Он все понимает.
— Неужели? — говорит бабушка и сжимает пальцами виски, как будто у нее разболелась голова. — Мари, ты понятия не имеешь, насколько это серьезно.
Тут она ошибается. Я отлично понимаю, насколько это серьезно. Я думала, что возвращаюсь домой. Какой бы абсурдной ни казалась эта мысль, но я была уверена, что это место — моя конечная цель. Я думала, что здесь меня поймут. Ключи от моего Замка будут у кого-то другого. Здесь можно будет открыть все замки, и я все равно буду в безопасности. И мальчик будет в безопасности. Здесь будет другая, самая настоящая правда. Папина правда. Даже папина красота. И она зальет меня своим светом. Как глупо.
— Пошли отсюда, — говорю мальчику. — Нам здесь не рады. Мы уходим.
— О нет, никуда вы не пойдете. — Бабушка проходит мимо нас и закрывает собой дверь. — О нем надо доложить. Его следует поставить на учет. Немедля. И тебя тоже, если на то пошло. Отказ от регистрации нелегала приравнивается к пособничеству и подстрекательству к преступлению.
На входной двери два замка. Бабушка запирает оба и прячет ключи в правый карман брюк.
Я вспоминаю о том, что выживание — долгая игра.
— Тогда зарегистрируй его на свою фамилию, — говорю я. — На папину. Бейн.
— Этого еще не хватало, — говорит бабушка.
— Это так и есть, его зовут Мохаммед Бейн.
Питер оживляется.
— Да, она и мне так сказала, — подтверждает он мои слова. — Сказала, что родители его усыновили. В Судане.
— Мари, — говорит бабушка, — посмотри на меня.
Я смотрю ей в глаза.
— Твое будущее, уж не говорю о будущем Питера, — продолжает бабушка, — зависит от того, насколько правдивым будет твой ответ на мой вопрос. Твой папа усыновил этого мальчика?
— Да.
— Тогда как получилось, что у него нет документов?
— Их украли. — Я выдерживаю взгляд бабушки. У нее нет ножа, нет пистолета, и она не имгрим. — Вместе с деньгами. Украли мои документы, а вместе с ними и его. Я их вместе носила.
— Ну тогда все в порядке, да? — спрашивает Питер. — Мы сможем доказать, что он не нелегал. Должны же где-то остаться записи. На первом пункте пропуска, например. Если не в Шотландии, то в Англии. Все будет хорошо. Все уладится.
— Не факт, — говорит бабушка. — Со времени объявления независимости усыновление не является гарантией права на постоянное местопребывание. Так что дело не только в документах, тут еще сроки важны. Но закон не имеет обратной силы. — Она смотрит на меня. — То есть если документы об усыновлении были подписаны до объявления независимости… — Бабушка выдерживает паузу. — Мари, его усыновили больше чем два года назад?
— Да, — ни секунды не раздумывая, отвечаю я.
Питер светится от счастья.
— Хорошо, — говорит бабушка. — Значит, на данный момент мы должны представить только промежуточные данные.
Промежуточные — это, наверное, телефонные звонки, выписки и онлайн-формы. Все надо сделать как можно быстрее. За малейшую задержку предусмотрены штрафные санкции.
— Питер, тебе, естественно, придется дать подробные показания.
— Без проблем, — соглашается Питер.
— Но это не минутное дело, — говорит бабушка и снова обращается ко мне: — Почему бы не посетить ванную? Вам обоим не помешает помыться.
Глава 66
Я уже одиннадцать месяцев не принимала ванну.
— Идем, — говорю я мальчику.
Он, скорее всего, тоже одиннадцать месяцев не принимал ванну. Если захотим сбежать через окно, сможем сделать это позже.
Ванная розового цвета. На вешалке висят два полотенца. Большие, белые и даже пушистые полотенца. Я запираю дверь на защелку.
— Садись на пол и не смотри, — говорю я мальчику.
Пока в ванну набирается вода, я раздеваюсь и бросаю одежду на пол. От вещей пахнет мной, могилами и землей.
Мальчик сидит спиной ко мне. Я забираюсь в ванну. Вода горячая. Не теплая, а горячая. Ложусь на спину. Мое худое тело кажется длинным. Я закрываю глаза и концентрируюсь на горячей воде. Чувствую, как она меня накрывает.
Потом беру мыло.
Мыло.
Белое и круглое, пахнет розовыми лепестками.
Намыливаюсь, но глаза так и не открываю. Намыливаю все тело, каждый изгиб, каждую впадинку. Все места, которые не видели мыла почти целый год.
Беру шампунь.
Шампунь пахнет хвоей.
Намыливаю волосы. Стараюсь промыть, пусть и не очень успешно, каждую спутанную прядь.
Потом нежусь в воде, хотя она уже воняет.
Проходит целая тысяча лет. Я встаю и вытираюсь полотенцем. Белым и теплым полотенцем.
Потом говорю мальчику:
— Теперь твоя очередь.
Я спускаю воду и набираю заново. Проверяю, чтобы она не была слишком горячей.
Потом сажусь на место мальчика и прислоняюсь к ванне спиной.
— Забирайся.
Слышу, как мальчик раздевается. Потом чувствую, он постукивает меня по плечу.
— Что?
Он протягивает мне мыло.
— Хочешь, чтобы я тебя помыла?
Он встает передо мной и кивает. Маленький и голый. Он совсем не стесняется.
— Хорошо.