лала такие узоры, когда не могла заснуть.
Я и сейчас не могу заснуть, лежу и слушаю — не шлепает ли мальчик по коридору? Я привыкла слышать, как он сопит и сосет свой камешек, а потом его дыхание становится ровнее, и он засыпает. Наверное, эти звуки меня успокаивали, а я об этом и не подозревала.
Бабушка собирается лечь спать. Я слышу, как она сливает воду в туалете, чистит зубы и выключает свет на лестнице.
Кровать все-таки слишком мягкая. Не знаю, как на ней спать. Сажусь. Ложусь. Ворочаюсь с боку на бок.
И когда становится уже по-настоящему темно, дверная ручка поворачивается и в комнату входит привидение в розово-белом одеяле.
Привидение ложится на жесткий коврик возле моей двуспальной кровати. Плотнее укрывается одеялом и засовывает в рот камешек. Начинает сосать. Очень скоро я слышу, как его дыхание выравнивается и он засыпает.
Слезаю с кровати и ложусь рядом с ним на пол. Если бы у меня было мое лилово-розовое одеяло, я бы им укрылась, но его у меня нет, поэтому я стаскиваю с кровати пуховое одеяло и укрываю им нас обоих.
Засыпаю.
Глава 70
Бабушка продолжает меня расспрашивать. Она задает очень, очень много вопросов. В основном о мальчике. Я отвечаю как можно короче, так легче запомнить, что говорила. Говорю бабушке, что мальчик — сын нашего водителя. Что его отца в постовой будке убил вооруженный «хищником» мужчина. Мальчик был свидетелем убийства и поэтому перестал говорить. Бабушка считает, что такое вполне возможно. Не знаю почему, но вдобавок к этому говорю, что и мама мальчика умерла, что у него не осталось родных и папа решил, что он за него в ответе. Я рассказываю бабушке, что папа оформил все бумаги и хотел рассказать ей про мальчика, но жизнь распорядилась иначе. По понятным причинам не рассказываю бабушке про другого Мохаммеда и про чиггеров. Чиггерам нет места в моей новой истории. Но я про них помню. Я представлю их челюсти, их мочу и какой от них зуд. Иногда начинаю путаться в деталях и тогда непроизвольно чешу голову.
— Перестань чесаться, — говорит бабушка. — У тебя что, вши?
Она осматривает мои волосы. Вшей у меня нет.
Питер ни о чем не спрашивает. В этом он похож на мисс Сперри. Я хожу к нему, чтобы отдохнуть от бабушки. Найти его легко. Он почти все время проводит в бухте. Я сажусь на боллард в форме барана и наблюдаю за тем, как он работает. Слушаю, как он насвистывает. Питер насвистывает много песен, но только не ту, от которой у меня комок подкатывает к горлу. Вид у него серьезный, как у человека, который хорошо знает свое дело. А еще он очень крепкого сложения. Но не толстый. Совсем даже не толстый. Но определенно не худой. Сейчас все худые, но только не Питер. В нем чувствуется какая-то прочная основательность, которой нет у других людей. И у меня, с моей размытостью и зудом головы, ее тоже нет.
Питера, похоже, не беспокоит то, что я сижу на болларде и наблюдаю за ним. Хотя иногда я притворяюсь, будто наблюдаю за мальчиком. Во время отлива в бухте появляется маленький каменистый пляж. Мальчик может часами сидеть там и складывать пирамидки из камней.
Иногда я сижу молча, иногда сама задаю вопросы.
— Можешь рассказать мне про Интерджен?
Питер рассказывает. Интерджен — это сокращение Интердженерэйшнл[24]. После объявления независимости Интерджен стал органом власти на острове. В совете шесть членов. Каждый представляет одну декаду от четырнадцати до семидесяти четырех лет. Чтобы быть избранным в совет, кандидат должен быть соответствующего возраста. Бабушке шестьдесят девять, и она представляет людей в возрасте от шестидесяти четырех до семидесяти четырех. Так как шесть — число кратное, у одного из членов совета должно быть право решающего голоса. Таким образом, право решающего голоса у моей бабушки.
— Из-за этого она сейчас, считай, самая влиятельная на острове, — говорит Питер.
— А Кровавый камень?
— Правосудие в действии.
Питер замечает, что я ничего не поняла, и продолжает:
— Это место, куда в суде в Ламлаше ставят обвиняемого.
— То есть такой помост?
— Да. А Кровавым камнем его назвали местные. Хотя это и на самом деле камень. Блок из известняка, который вырезали в горах Аррана.
— А при чем тут кровь?
Питер на минуту перестает работать:
— У них там есть судебный пистолет. Или револьвер. В общем, не важно. Его кладут на стол напротив членов совета. И передвигают. Каждые пятнадцать минут его передвигает служащий суда. Если обвиняемый признается виновным в тяжком преступлении, его могут застрелить.
— Как? Прямо в суде?
— Да. И застрелит тот член совета, перед которым на тот момент окажется пистолет.
— Не верю, — говорю я. — Это безумие какое-то. Это глупо. Ты шутишь, наверное.
— Тебя давно не было в наших краях, Мари. Многое поменялось. Ты же видела лагерь. Остров должен себя защищать. Или, как сказала Айлин: «Правосудие не только должно свершиться, оно должно свершиться публично». Это было лозунгом ее избирательной кампании. Благодаря ему она была избрана от шестой декады.
Что-то щелкает у меня в голове. Очень громко щелкает.
— И бабушка когда-нибудь это делала? — спрашиваю я. — Она нажимала на курок?
— Нет, — отвечает Питер. — Никто пока не нажимал. Это крайняя мера. Так сказать, средство устрашения. Но работает отлично. В этом и была задумка твоей бабушки. Она говорила, что все стало слишком удаленным, слишком виртуальным, даже у нас на острове. И что мы все привыкли к идее об инъекции, что все делается за закрытыми дверьми, а нам, вернее, преступникам надо напоминать о реальном наказании. «Смерть, которую можно попробовать на вкус» — так она, кажется, говорила. Что-то по-настоящему публичное. — Питер задумывается на секунду и продолжает: — Так или нет, но люди, похоже, с ней согласились. Просто так она бы Верховным канцлером не стала. В общем, я не сомневаюсь, что, если будет надо, она выстрелит.
Да уж, в этом я тоже не сомневаюсь.
Бабушка и я. Прирожденные убийцы.
— А что считается тяжким преступлением? — спрашиваю я.
— Ну как обычно — убийство и тому подобное. А еще преступления, которые подрывают безопасность государства.
— Какого государства?
— Острова, естественно. Аррана. Например, перевозка нелегалов. — Питер замолкает и опирается на борт лодки. — А ты думаешь, почему она так завелась из-за мальчика?
— То есть, если я… если бы я действительно привезла нелегала…
Питер приставляет два пальца к своему лбу:
— Бум! Пока, Питер!
— Нет! Ты ведь ни в чем не виноват!
— О, не волнуйся, — говорит Питер. — Бум, бум! Сначала Мари.
Глава 71
Из суда прислали представительницу властей.
Они с бабушкой знакомы. Ее зовут Эстер, ей чуть за двадцать, она светлоглазая и улыбчивая.
— Простите, Верховный канцлер, что приходится это делать, — говорит она бабушке.
— Не за что извиняться, Эстер. Мы на острове соблюдаем процедуры. Прошу, приступай к своим обязанностям.
Эстер в штатском, но у нее большой портфель с эмблемой «Спящий воин». Только на ней не флаг Шотландии с вышитым внизу силуэтом гор, а просто горный силуэт на синем фоне. Как будто Шотландия превратилась в синее небо.
В служебном портфеле Эстер множество всяких гаджетов. С их помощью она сканирует нас с мальчиком. Сначала делает цифровые фотографии — анфас и в профиль.
— Вас с какого бока лучше фотографировать? — спрашивает Эстер, перед тем как сфотографировать меня в профиль. — Все актеры знают, какой профиль у них получается более удачно.
Это напоминает мне о том, насколько я отдалилась от виртуального мира. Я снова думаю о пистолете в суде Ламлаша. Мне не нужен пистолет, чтобы понять, что смерть уже близко.
Я говорю Эстер, что у меня нет удачного профиля. А вот мальчик с очень серьезным видом демонстрирует ей свою левую щеку. По-моему, это его первая шутка за все время нашего знакомства. Она смешнее дурацких шуточек Мохаммеда, но в то же время есть в ней что-то грустное.
Потом Эстер отсканировала у нас сетчатку глаз и сняла электронные отпечатки пальцев.
— Это ускорит процедуру идентификации, — объясняет она.
— А когда мы получим новые документы? — как бы между делом спрашиваю я.
— О, это зависит от того, когда ваши фамилии окажутся в начале тех или иных списков. — Эстер смотрит на бабушку и добавляет: — Но я, естественно, постараюсь ускорить этот процесс. Насколько это возможно при данных обстоятельствах.
Потом она переходит к вопросам:
— Понимаю, что приятного здесь мало, но я обязана задать вам несколько вопросов. Если честно, я уверена, что вся нужная информация и так есть у имгримов. Верховный канцлер, вы не против, если сначала мы побеседуем с вами?
— Да, конечно, — говорит бабушка.
Эстер задает вопросы, бабушка отвечает. Я по ходу дела узнаю, что, хотя на Арране родились только родители отца, в этом нет ничего страшного, потому что родители мамы родились на Основной территории в Шотландии, а это не нарушает законы Аррана о постоянном местопребывании.
— Вы не возражаете, если я задам несколько вопросов вашему приемному внуку? — спрашивает Эстер.
— Это невозможно, — говорит бабушка.
— Ах да. Он немой. Я где-то об этом читала. Простите. — Эстер сбрасывает данные в архив. — Тогда, может быть, Мари согласится ответить на несколько вопросов?
Я соглашаюсь.
Рассказываю свою историю. Нашу историю. Она не вполне соответствует действительности. Мальчик может выдать нас своей мимикой, но он слишком умен для этого. Кроме того, я уже давно заметила, что чем чаще повторяешь какую-то историю, тем правдивее она становится.
Наконец Эстер закрывает свой нанонет:
— С этим все, но вам все равно надо будет предстать перед судом и подписать кое-какие бумаги. Но, — она кивает в сторону бабушки, — я уверена, что мне не нужно объяснять юридическую сторону этого процесса. А так, как я уже сказала, остается ждать верификации из центральной базы. Если все подтвердится — бинго!