Глава 99
Зал суда тоже не представляет собой ничего особенного. Обычное прямоугольное помещение для проведения встреч и собраний. В одном конце на помосте стоит овальный полированный стол, а в противоположном расставлены стулья примерно человек для пятидесяти. Похоже, до того, как его передали под суд, здесь регистрировали браки: так этот зал до сих пор и выглядит. Стулья покрашены золотой краской, сиденья и спинки обтянуты красным бархатом.
На стульях сидит человек десять. Разумеется, когда мы входим, все головы поворачиваются в нашу сторону. Кто они — представители властей, журналисты или обычные граждане, я не знаю, да меня это и не волнует. Мой взгляд прикован к Питеру, к Камню и пистолету. Камень установлен между овальным столом и местами для публики. Он не такой, как в моем сне. В моем сне Камень был маленьким, с вмятиной по центру, и поместиться на нем мог только один человек. Этот — большой и плоский. Массивный, устрашающего вида блок из серого известняка десять сантиметров в высоту и как минимум два метра в ширину. Прямо перед ним стоят три стула. На одном сидит Питер.
Питер смотрит прямо перед собой, за Камень, на овальный стол на помосте, за который, как я понимаю, рассядутся советники. Эстер проводит нас в зал через боковую дверь, поэтому я вижу Питера в профиль. С этого ракурса он не похож на того Питера, которого я знаю. Хотя, возможно, это потому, что он в костюме, который ему немного тесен. А еще он причесался, и волосы кажутся прямыми. Я привыкла видеть Питера за работой, поэтому его неподвижность кажется какой-то странной. Широкий, бронзовый и подвижный — теперь скованный и белый. В нашу сторону поворачивают головы все, кроме него.
Хотя мужчина, который сидит у него за спиной, тоже не поворачивает головы. Это отец Питера. По крайней мере, он похож на того, кого я помню, только старше и волосы седые. Я представляю его как доброго, улыбающегося мужчину со скрипкой, но взгляд у него не добрый. Он мельком смотрит на меня и сразу отводит взгляд — как будто ставни закрывает. Может быть, поэтому Питер смотрит прямо перед собой, его удерживает направленный в затылок взгляд отца. Я не понимаю, почему в зале нет матери Питера, — стулья по бокам от его отца пустуют. А потом до меня доходит, что я ни разу не спросила Питера о том, как он жил после моего отъезда с острова. Люди, не зацикленные на себе, нормальные люди, обычно спрашивают о таких вещах.
Эстер показывает нам с мальчиком на два оставшихся стула за Камнем. Причем мальчик должен сесть посредине. Так я не смогу дотронуться до Питера, а он не сможет дотронуться до меня. А еще, если я посмотрю на него или он посмотрит на меня, все в суде сразу это заметят.
Остается смотреть на Камень.
Как и тот кирпич в пустыне, Камень, если к нему приглядеться, кажется даже красивым. Шершавый, с выбоинами, но не красный. Пока, во всяком случае. Он серый или крапчато-серый. С оттенком зеленого и белыми прожилками. И еще, как мне кажется, пористый. И кирпич тоже был пористым. Пористые предметы впитывают влагу. Например, свежую красную кровь. Кровь со временем высыхает и становится коричневой.
Питер продолжает смотреть на овальный стол. То есть, как я теперь понимаю, он смотрит на пистолет. Тот самый пистолет, который, как он мне рассказывал, во время суда передвигают каждые пятнадцать минут: если кого-то надо будет застрелить, у всех советников будут равные шансы нажать на курок. Я тоже смотрю на пистолет. Он совсем не похож на мой малогабаритный незаряженный пистолет, который легко спрятать в карман. Нет. Этот — огромный, уродливый пластиковый, произведенный промышленным способом на 3D-принтере. Так и было задумано. Он должен бросаться в глаза.
Я вспоминаю, как Питер описывал мне справедливость бабушкиного острова. Каждое преступление влечет реальное наказание.
«Смерть, которую можно попробовать на вкус».
Глава 100
Эстер объявляет:
— Будьте добры все встать.
В ту же минуту в зал гуськом заходят члены совета Интердженерэйшнл и занимают места за овальным столом. Так как бабушка сегодня не может участвовать в совете, их пятеро, и рассаживаются они в порядке увеличения возраста, слева направо. Это сразу ясно, потому что перед каждым советником стоит треугольная карточка. Карточки без имен, но с цифрами декад, которые они представляют. Советники номер двадцать пять — тридцать четыре, тридцать пять — сорок четыре и пятьдесят пять — шестьдесят четыре — все мужчины в черных костюмах. Сорок пять — пятьдесят четыре — женщина в алом жакете и с алой помадой на губах. Это — избранные члены совета. Последний номер, пятнадцать — двадцать четыре, приглашается произвольно. Насколько я помню, Питер говорил, что это делается в зависимости от конкретного случая, чтобы избежать конфликтной ситуации с теми, кто находится на очном обучении.
Сегодня этот последний номер — маленькая, худенькая девушка, которая постоянно пощипывает свое запястье.
Глава 101
У меня нет времени гадать, зачем и почему выпустили Финолу из распределительного центра Скитби, как и о том, что есть случайность, а что — нет, потому что Алый жакет призывает суд к порядку. Пистолет лежит напротив нее, это, видимо, означает, что именно она откроет процесс. Так и происходит. Начинает она с того, что представляет мистера Роберта Бинни. Мистер Бинни — худой, злобного вида мужчина — сгорбившись сидит за столом рядом с помостом. На столе перед ним нанонет с тремя мониторами.
— По любым юридическим вопросам, которые возникнут перед советом, мы будем обращаться к нашему судебному эксперту мистеру Роберту Бинни. Хотя я не думаю, что на сегодняшнем процессе могут возникнуть какие-то сложности. — Она сверяется с протоколом. — Итак, Государство против Бейн и Маккинси и последующая за этим депортация.
— Прошу встать мистера Маккинси.
Я не могу понять, кто такой этот Маккинси, и тут встает Питер.
— Прошу занять место на Камне.
Мистер Маккинси поднимается на Камень. И естественно, это делает его выше на восемь или десять сантиметров. А еще он теперь как будто выставлен на всеобщее обозрение.
— Вы Питер Клилэнд Маккинси из Корри-Бэя?
— Да, — отвечает тихо Питер.
Я никогда не слышала, чтобы он говорил так тихо.
— Питер Маккинси, вы обвиняетесь в пособничестве и подстрекательстве к незаконному перемещению нелегала неизвестного происхождения на остров Арран четвертого мая этого года в нарушение иммиграционных законов Основных и Федеративных территорий Шотландии. Вы признаете себя виновным?
— Признаю.
— Спасибо. Можете сесть.
Питер садится. Теперь моя очередь. Я поднимаюсь на Камень, на котором в моем сне слова превращались в запекшуюся кровь.
— Вы Мари Энн Бейн из Корри-Бэя?
— Да, — отвечаю я, и в этот похожий на Замедленное время момент подтверждения позволяю себе роскошь задуматься над тем, что есть случайность.
Я задаюсь вопросом, случайно ли выбор этой женщины пал на красный цвет? Случайно ли для представления в суде Ламлаша декады пятнадцать — двадцать четыре выбор пал на Финолу, нож которой я украла в распределительном центре? На Финолу, у которой были все основания меня ненавидеть? Но потом я думаю о том, что жизнь и есть цепочка случайностей. Таких, как те, которые привели нас всех в этот зал суда. Хруст маленькой ветки на склоне холма заставил меня оглянуться, и я увидела умирающего старика, который держал за руку маленького мальчика.
— Мари Энн Бейн, вы обвиняетесь в намеренном перемещении неопознанного нелегала на остров Арран четвертого мая этого года в нарушение иммиграционных законов Основных и Федеративных территорий Шотландии. Вы признаете себя виновной?
— Виновна.
Естественно, виновна. Если не бросить ребенка — это преступление. Виновна и во всех других преступлениях, кроме одного. Это преступление заперто за последней дверью в башне Замка.
— Займите свое место.
Я занимаю.
Как же быстро все происходит. И как просто.
— Прежде чем слушания продолжатся, — объявляет Алый жакет, — совет на пару минут вернется к рассмотрению письменных представлений по смягчающим обстоятельствам.
Они совещаются, передают друг другу по столу глобальные документы, сверяют документы со своими нанонетами. По всей видимости, читают то, что написала от моего имени бабушка. И от имени Питера. Совещаются достаточно долго для того, чтобы Эстер передвинула пистолет от Алого жакета к Черному костюму тридцать пять — сорок четыре.
В результате именно он просит меня снова встать и говорит:
— Совет обратил внимание на то, что вы отказались заполнять страницы Предварительного кредита в вашем глобальном паспорте. Это так, мисс Бейн?
— Да, — отвечаю я. — Все верно.
— Могу ли я вас спросить, почему вы отказались, мисс Бейн? Но прежде чем вы ответите, хочу предупредить, что суд против того, чтобы направить годы мистера Маккинси против вас.
— Я не стала заполнять страницы Предварительного кредита, так как не рассчитываю выйти из этого суда живой, — отвечаю я.
Все, кто уже давно задремал на обитых красным бархатом стульях, проснулись. У всех поотвисала челюсть.
— Будьте добры, объяснитесь, — просит Черный костюм.
Я объясняю:
— Мне пятнадцать лет. Это возраст, когда я могу подарить свои годы. Сколько бы мне ни присудили сегодня за незаконное перемещение, все оставшееся я намерена подарить моему брату.
И я показываю на мальчика.
В зале начинается галдеж. Становится понятно, кто из публики — журналисты. Эти женщины и мужчины, которые пришли на суд только потому, что в роли обвиняемой будет внучка Верховного канцлера, теперь по-настоящему возбудились.
Я представляю, как они печатают свои заголовки:
«На Камне пролита первая кровь! Правосудие в действии! Смерть, которую можно попробовать на вкус!»