Первый класс, учительница мисс Эмерсон. «Суп из топора». Я — недоверчивый селянин; Донна — голодный русский солдат. Она готовит суп из воды и топора, предлагает угощение мне и другим крестьянам. Правда, по ее мнению, блюдо вышло бы вкуснее, если б мы добавили в него чуть-чуть моркови. К концу спектакля хитрый «солдат» получает сытную мясную похлебку с овощами.
— Помнишь «Суп из топора»? — спрашиваю у Донны.
Та смотрит на меня как на ненормального.
— Старик?! — неожиданно восклицает у меня за спиной Капитан.
Я оборачиваюсь. Он разговаривает с белым парнем с всклокоченными дредами; туземец бурно жестикулирует, что-то доказывает. Капитан от него отмахивается, и мы возвращаемся на «Энни»; двигатели на ней не выключали.
На закате останавливаемся на ночлег. В лексиконе Капитана наверняка есть специальное морское название для этого времени суток. Навигационная карта подсказывает, где найти безопасную гавань. Швартуемся при помощи длинной веревки (то есть «линя», конечно) подальше от берега: в случае чего сможем просто ее перерезать, и течение вынесет нас на открытую воду.
Дружно ужинаем в угасающем свете дня, оружие лежит рядом.
Паук, старший помощник Капитана, кормит нас пряным тушеным мясом. Поджаренный лук стал сладковатым, морковка аппетитная и сочная. У подливки вкус карри, поливаем ею жасминовый рис.
Я замираю над куском мяса, всплывшим на поверхность кастрюли.
— Ты чего? — спрашивает Паук.
— Ничего. — Вылавливаю мясо себе в тарелку.
— Курочка, я сам вырастил. — Паук смакует еду, жмурится от удовольствия. — Ее звали Ли-Энн.
— Прости, Ли-Энн, — говорю я.
— Спасибо, Ли-Энн, — кивает Донна.
Пьем желтое вино, которое охлаждалось в бутылках за бортом. На этикетке написано «Рамоне Монраше 2000». Не знаю, что это значит, но напиток просто волшебный — как смех, как солнечный свет. И вот уже жизнь кажется веселее.
Сами собой из нас начинают литься истории. Капитану интересно, как мы попали в Гарлем, и он слушает про Юнион-сквер, про библиотеку, про Центральный вокзал. Как ни странно, сейчас все это кажется забавным — словно веселое приключение, случившееся с нами давным-давно. Или даже не с нами? О Пифии молчим.
Капитан расписывает стычки с конфедератами и рыболовами; повествует о речных пиратах, шаманах и диких собаках. О том, как отбил «Энни» в ходе удачной «абордажной операции».
— Расскажи о Старике, — прошу я. — Я слышал, как на пристани ты обсуждал его с одним парнем.
— А, тот парень чокнутый. — Капитан равнодушно жует рис. — Говорит, его знакомый видел Старика. Типа Старик вылечил от Хвори какого-то придурка. Еще говорит, Старик — ангел, посланный Господом для исцеления праведников.
— Фигня, — вмешивается Паук. — Старик никакой не ангел, ничего такого. Просто мужик, которого Хворь не берет. У него типа мутация. Иммунитет. А пацаны… Они его, короче, боготворят и слушаются во всем; думают, он — чудо.
— По родителям скучают, — добавляет Тео. — Они за любым потянутся.
— Никакого Старика нет, — бросает Кэт. — Его выдумали. Всем хочется верить, будто кто-то что-то понимает. Но это не так. Случившееся — полный бред, его понять нереально.
— Мрачновато. — Капитан окидывает Кэт оценивающим взглядом.
Та только смеется в ответ.
— Слушай, эти ребята — из южного Манхэттена. А ты-то откуда? — спрашивает он.
— А я из центрального, — без запинки отвечает Кэт. Поняв, что этого недостаточно, добавляет: — Я одиночка, пряталась от всех, нашла кучу консервов в ресторане.
Мне известно — она врет, и ребятам из Гарлема, наверное, тоже известно.
— Одиночка? — задумчиво повторяет Капитан. — Надо же. В нашем мире трудно выжить самостоятельно.
— А что, интересно, в других странах? — смотрит на него Питер. — В Европе там, Китае? То же, что и у нас?
— То же самое, — кивает Капитан. — Кланы, одиночки и море убийств. Кто раньше работал на земле или тяжело трудился, тем сейчас неплохо. Взять, к примеру, детей, которые до Хвори жили на мусорных свалках — на Филиппинах там или еще где. Им теперь небось рай. Зато те, кто привык к хорошей жизни… Тяжело им, дружище.
— Кроткие наследуют землю, — цитирует Питер Библию.
— Насчет кротких не знаю. Но мир должен принадлежать тем, кто раньше не шиковал. — Капитан беззлобно ухмыляется. — Потому-то Гарлем и станет у руля.
Вино кончается. Грязную посуду в небольшой клети окунают за борт — тут же налетает стайка серебристо-черной макрели, клюет объедки. Питер в шутку спрашивает про десерт, и Тео торжественно выносит пакет. Внутри — яблоки.
— Вот, у Солона взял, — смущенно говорит здоровяк. — Подумал, вдруг захотите.
Беру яблоко. Круглое, твердое, с длинным черенком и листиком. Кожица пыльная. Я тру ее, и она становится блестящей. Какой вкус! Еще лучше, чем вино. Фрукт сладкий, точно мед. Хрустящий, как морозное утро. Все молча чавкают, улыбаются.
Вокруг буксира сгущается темнота, и Капитан предлагает идти спать; он хочет отплыть с утра пораньше.
— Поставим охрану на носу и на корме. Через каждые три часа смена.
Мы с Тео вызываемся на первую вахту: он в задней части корабля, я — в передней.
Нос судна сильно задран. Если свесить голову через высокие перила, видно, как внизу плещется вода. Длинная веревка скрипит, точно лягушка-бык, то натягивается, то ослабевает.
Время еще детское, но через полчаса наблюдений ни за чем меня начинает клонить в сон. Впервые за все путешествие у нас наконец-то выдалась передышка, и мой мозг молит о пощаде, словно натруженная мышца. Снизу слышен храп то ли Капитана, то ли Паука.
Сзади раздается шорох, я резко оборачиваюсь, винтовка наперевес. Но это всего лишь Донна, стоит и судорожно ломает пальцы.
— Ты занят? — спрашивает она.
Чем, интересно? То, чем я хотел бы быть занят, мне недоступно.
— Не очень, — отвечаю.
— Можно я с тобой подежурю? Не спится.
— Хорошо.
Донна тоже опирается руками на перила, но делает это с трудом — слишком они для нее высокие. Она похожа на тощую кошку, которую подняли под мышки. Молчим, смотрим на берег.
— Я хочу извиниться, — наконец говорит Донна.
— За что?
— За… за библиотеку. Ну, когда ты мне признался, что… что я тебе нравлюсь.
— Я тебе не в этом признавался, — хмурюсь я.
— Ладно, ладно… Когда ты признался мне… — Она смущенно покашливает. — Признался мне в любви. — Донна стреляет в меня глазами и поспешно их отводит. — Получилось очень неожиданно. Мне нужно было время. Чтобы решить, как ответить.
— Для такого время не нужно. Тут все просто. Ты либо отвечаешь взаимностью, либо нет. — Теперь я бросаю на нее взгляд. — Да ничего страшного, Донна. Не переживай.
— Нет, чего! Чего страшного. — Она вдруг начинает тараторить взахлеб: — Я не знала, что ответить потому что удивилась я никогда не думала о тебе в таком смысле то есть я всегда тебя любила как родного. А тут вдруг ты такое говоришь и знаешь нужно время привыкнуть как глаза к темноте привыкают. Сначала ничего не видно и я забоялась. Ведь мы с Вашингом однажды делали такое что я даже вспоминать не хочу но ты по сравнению с ним настоящий мужчина и мне стало страшно вдруг я тебе разонравлюсь если мы и вправду друг друга узнаем ну мы конечно знаем но не так и вообще я говорила что я девственница? Вдруг ты разочаруешься а тут эта Кэт со своими сиськами и ты явно в нее втрескался боже зачем я все это говорю может затем что ночь такая мирная а у меня все равно плохое предчувствие и я боюсь мы все скоро умрем. А от такого короче говоря мозги проясняются вот я и решила без толку молчать я ведь тоже тебя люблю даже если ты меня больше не любишь скорее всего не любишь иначе не запал бы на Кэт а может это ты от злости на меня прости пожалуйста прости я тебя люблю вот так вот я тоже призналась.
Донна выпалила свою тираду, упорно глядя в воду. Доходит до меня не сразу. Пока я оторопело перевариваю услышанное, Донна поднимает испуганные, печальные глаза.
— Ладно, я лучше пойду.
Я хватаю ее за локоть, привлекаю к себе и целую.
Губы у Донны мягкие, сладкие, пахнут яблоком. Она закрывает глаза, обвивает меня руками за шею — сначала нежно, затем мы прижимаемся друг к другу сильнее, поцелуи становятся жарче. Как хорошо… Сейчас и умереть не страшно. Но тут я чуть отстраняюсь.
— Погоди.
— Что? — не понимает она.
— Ну… это. Я хочу сделать все правильно.
— То есть?
— То есть я должен… Не знаю, сказать Кэт. Расстаться с ней.
Звучит ужасно глупо.
— Ты серьезно? — спрашивает Донна. — Конец света наступил, а тебя совесть мучает?
— Ну, не то чтобы мы с ней были парой, она, может, и сама уже со мной порвала, не знаю. Просто она…
— Не надо о ней, пожалуйста, — грустно просит Донна.
В душе у нее явно идет тяжелая работа.
— Ну да, — наконец кивает Донна. — Ты прав. То есть в моем понимании неправ, но в твоем… Да. Это же ты. И ты такой… Я тебя люблю, так что… Хорошо.
— И я люблю тебя, — не очень оригинально отвечаю я.
Мы опять целуемся — не страстно, как перед сексом, а скорее нежно, как перед расставанием.
Остаток дежурства проводим вместе. Донна жмется ко мне, и я впервые чувствую себя счастливым.
В тишине вокруг нас сгущается темнота.
Глава 34
Спокойно. Спокойно.
Обалдеть!
В общем…
Я влюблена. То есть я и так была влюблена, но сама по себе. А теперь не сама, а вместе с ним. А он — со мной. Мы оба влюблены.
Я вдруг воспылала любовью ко всем на свете, даже к грудастой фифе.
Мне ее аж жалко. Звучит, конечно, чересчур благородно, но так и есть. В смысле, я не желаю ей ничего плохого. И, затевая разговор с Джеффом, я не хотела ее обидеть.
Все получилось само собой. Может, виновато путешествие на лодке? Особо романтичным его не назовешь, только нас в кои-то веки никто не убивает, никто не ест и не терроризирует. Даже ощущение чистоты появилось. Наверное, потому что на воде почти не слышна вонь разлагающихся тел, не знаю.