Ночь в который раз выдалась ужасно долгой. Бо́льшую ее часть Броган провел, лежа на спине, глядя в темноту и отгоняя подкрадывающийся сон. Пару раз, кажется, он все-таки задремал – а может, только почудилось. Местная фауна по-прежнему сводила его с ума своим жужжанием, царапаньем, шуршанием и прочей возней. К утру отчаянно хотелось чесаться от одной только мысли, сколько тварей сейчас может ползать в волосах и под одеждой.
Снова нарастала жара вместе с вонью. Невольно представилось, как миазмы впитываются в кожу, неся с собой ядовитую заразу. Интересно, нельзя ли с этими парами подхватить какую-нибудь болезнь? Не получится ли так, что Броган сам сляжет рядом с покойником?
А ты нынче весел.
Я устал и хочу пить. Что тут веселого?
На самом деле тебя волнует не это.
А что же?
Тебе нужен не сон, не еда, не вода. А то, о чем я говорил вчера. Элси. И Колетт.
При чем тут Колетт?
При том. Ты и сам знаешь. Я просто проверяю твои логические способности. Это, как его, силлогизм.
Какой еще силлогизм?
Такой. Ты волнуешься за Элси. Колетт волнуется за Элси. Следовательно, ты волнуешься за Колетт.
Самое странное логическое умозаключение на свете.
Я тоже так думаю, но это же твоя логика, не моя.
Заткнись. Мы вчера все обсудили. Участь Колетт предрешена. Как и Мартина.
На которого ты вчера здорово разозлился.
Почему?
Потому что он обижает твою прелестную Колетт.
Знаешь что? Заткнись. Мне не до тебя. И без того проблем навалом.
Снизу донесся шорох, и Броган подполз к глазку. Колетт все еще лежала в постели, а Мартин подносил ей чашечку чая.
Колетт заставила себя сесть.
– Надо же какой сюрприз! Чем обязана такой милости?
Нечистой совести.
– Это вместо извинений. Я был с тобой вчера слишком резок. Перенервничал, так и не дождавшись звонка.
Колетт улыбнулась.
– Все нормально. Надо было и впрямь позвонить. Просто…
– Что?
– Не знаю. Трудно объяснить. Я будто впала в прострацию. Вроде с Элси мы не так уж и близки, но она мне нравится. Помнишь, как на новоселье она принесла нам яблочный пирог?
– Помню.
– И как присматривала за домом, когда мы уезжали?
– Да.
– Хотя мы ни о чем ее не просили. И я вот подумала: а почему мы ничего не делали взамен? А теперь, наверное, уже поздно…
– Кол, мы же не знали, что она заболеет.
– Я не про вчера, нет. Но мы же понимали, что рано или поздно этот день настанет. Она такая старенькая… Надо бы проявить к ней участие.
– Это как?
– Ну… приглядывать за ней. Заходить почаще в гости. Приглашать на чай. – Колетт указала на свою кружку. – Болтать о всяком, расспрашивать ее о жизни. Знаешь, что самое грустное? У нее ведь совсем никого нет. Ни семьи, ни друзей. Если б я не поехала с ней в больницу, она осталась бы там совершенно одна, потому что сиделка собиралась уходить.
– Но ты ее не бросила. И когда старушку выпишут, она будет тебе очень рада. И да, ты права, стоит чаще к ней заглядывать.
Колетт потягивала чай. Мартин ни капельки ее не успокоил. На лице у нее так и было написано: «Вряд ли ее выпишут, а если она и выздоровеет, ты-то в гости к ней ходить не станешь».
Колетт вдруг запрокинула голову, и на мгновение Брогану показалось, что она заметила его взгляд.
– Не обращай внимания, ладно? – протянула она. – На меня просто что-то нашло. Вся эта история с Джереми заставила задуматься, что происходит с людьми после смерти.
Мартин поскреб в затылке.
– М-да, неожиданно… Не самый простой разговор для воскресного утра, но ладно.
– Скорее наоборот: воскресенье – самый подходящий день для подобных размышлений. Но я не об этом. Я о том, что бывает перед смертью. О том, что надо извлечь максимум пользы из этого времени и помочь другим сделать то же самое.
– Понятно.
Колетт нахмурилась.
– Что тебе понятно?
– Это не из-за Элси, это больше из-за Джереми. Ты снова мучаешься чувством вины.
– Нет. Ну, может, чуть-чуть.
– Тогда хватит. Тебе и так в последние дни нехорошо. Нельзя, чтобы из-за Элси стало хуже.
Колетт вздрогнула при упоминании своей якобы «болезни». Значит, в глубине души она все-таки сомневалась.
– Я постараюсь. – Снова глотнула чаю. – Днем я хотела бы еще раз съездить к Элси.
Мартин ответил не сразу, будто сперва хотел возмутиться, что его ставят перед фактом, не спросив мнения.
– Да, конечно, – отозвался он нарочито бодрым тоном. А потом, чтобы накинуть себе немного очков, добавил: – Знаешь, что? Почему бы тебе не поваляться в постели? Давай я сам съезжу за покупками.
– Что на тебя нашло? – удивилась Колетт.
Я же говорю. Взыграла нечистая совесть.
– Да так… – протянул Мартин. – Просто хочу помочь. Может, тебе сэндвичей сделать перед тем, как я уеду?
Колетт рассмеялась.
– Нет, спасибо. И вообще: куда ты дел моего мужа?
Мартин улыбнулся и вышел из комнаты. Едва он скрылся из виду, как с Колетт мигом слетела маска добродушия. Броган пригляделся к ней внимательнее, пытаясь за мимикой разгадать мысли.
Хватит!
Что хватит?
Это – хватит! Можешь пялиться ей на сиськи и на задницу, сколько влезет, но в башку лезть не вздумай. Ты понятия не имеешь, что там творится.
Можно же угадать.
Нельзя. Если только ты не собираешься обратить эти мысли потом против нее.
Она много думает о смерти. Сама так сказала.
И что? Мы тоже много думаем о смерти. Особенно о ее.
День выдался темным, жарким и скучным; он прошел под знаком жажды и голода, недосыпа и крайнего дискомфорта. Брогана безжалостно дразнил запах бекона, пробивавшийся даже сквозь густую удушливую вонь от соседа по чердаку. Мартин вскоре вернулся с покупками, и Брогану защекотали нос ароматы супа. После обеда Колетт уехала в больницу, а Мартин остался развлекать Брогана грохотом и стуком: он что-то мастерил на заднем дворе. Воспользовавшись его отсутствием, Брогану удалось немного размяться и заодно отлить в одно из пустых пластиковых ведер, валявшихся на чердаке. В общем, время прошло незабываемо.
Он ужасно тосковал по пустым бескрайним полям Шотландии. Вот бы сейчас туда вернуться… Наблюдать, как сменяют друг друга времена года, как жизнь тянется от начала к концу. Солнце гладило бы ему плечи, мороз щипал за пальцы ног, а дождь брызгал в лицо каплями.
Лучше тех времен ничего не было.
Пока не появилась она и не положила всему конец.
Немного веселее в доме Фейрбрайтов стало, когда Броган услышал рев подъезжающей машины; потом хлопнула дверь и с лестницы донеслись шаги.
Броган занял привычное место у глазка и затаился. В туалете спустили бачок, по трубам зажурчала вода. Через минуту в спальню вошла Колетт. Она сбросила туфли, упала на кровать лицом вниз и замерла.
Вскоре раздался голос Мартина:
– Кол? Это ты? Ты где, наверху?
Та не ответила. Даже не шелохнулась.
Мартин поднялся на второй этаж и заглянул в комнату.
– Кол? Кол?..
Он подошел к кровати и сел рядом. Встряхнул Колетт за плечо.
– Что такое?
Она повернулась к нему. Мартин убрал у нее с лица волосы. Броган заметил на ее щеках слезы.
– Что такое? – повторил Мартин. – Это из-за Элси? Она что…
– Нет. Наоборот, она немного оклемалась. Ее накачали лекарствами, витаминами, всякой глюкозой…
– Это же здорово! Почему тогда ты плачешь?
Колетт перекатилась на бок и села. Заправила волосы за уши, нашла в кармане салфетку и вытерла глаза.
Мартин придвинулся и взял ее за руку.
– Я плачу, потому что все это очень грустно. Элси живет одна. Муж у нее давно умер, сын разбился на машине. К ней вообще никто не приходит. Но знаешь, что хуже всего?
– Что?
– Она сдалась. Так сказали врачи. Говорят, она уже несколько дней ничего не пила и не ела. И лекарства, видимо, тоже забросила.
– Я думал, у нее есть сиделка…
– Да, но какой от нее толк? Она пришла на пять минут, налила чаю и снова ушла. Элси наплела ей всякого, а потом выкинула ужин в мусорку, а таблетки спустила в унитаз.
– Но зачем? Зачем так делать?
– Потому что ей больше незачем жить. И мы отчасти тоже виноваты.
– Мы? Мы-то здесь при чем? Что мы такого сделали?
– Ничего. В том-то и дело! Если б мы потрудились хоть изредка заглядывать к ней в гости, то, возможно, она не довела бы себя до больницы.
Мартин погладил жену по руке.
– Удалось с ней поговорить?
– Буквально две минуты. Она до сих пор немного не в себе. Открыла глаза, пробормотала: «А, это ты, милая… Алекс с тобой?» – и снова отключилась.
– Кто такой Алекс?
– Ее сын. Тот, который разбился.
– А… Ну тогда она явно не в себе. Хоть узнала тебя. Увидела знакомое лицо. Это пойдет ей на пользу.
Колетт нахмурилась.
– Думаю, сейчас я не лучшее для нее лекарство.
Мартин сурово насупился. Колетт высморкалась.
– Хочешь, чаю налью?
Колетт кивнула. Мартин поцеловал ее в макушку и вышел.
Броган по-прежнему таращился в пустоту.
Что такое?
Элси больна. Из-за меня. Потому что я ее бросил.
И что?
Ее сейчас подлечат и вернут в пустой холодный дом. И она снова перестанет жить.
Люди стареют и умирают, таков уж закон. Иногда перед смертью начинают бредить. Ты для Элси пустое место. Она любит своего мертвого сына. Так что кончай о ней думать.
Брогану никак не удавалось отделаться от грустных размышлений. Прежде чем он спохватился, из глаза сама собой выкатилась слеза. Угодила прямиком в отверстие и упала на покрывало рядом с Колетт.
Впрочем, та ничего не заметила.
Ты как?