Понимаю же, что это неправильная реакция, но не могу удержаться. Смеюсь. Подняв лицо к своду пещеры — смеюсь безудержно и беспечно. Х…я нам, татарам?!
Смех обрывается криком. Я выплескиваю из себя остатки ярости и адреналина. Рядом со мной давно уже нет тварей — поразбежались, попрятались уроды. Но не все. Трупы никуда уже не уползут. Лежат себе мирно бесформенными тряпками. Боги, что же я наделала?!
— Боги!
Впиваюсь зубами в кисть руки, чтобы сдержать крик. На этот раз не победный, а испуганный крик одинокой женщины. Откат… Вот теперь я начинаю чувствовать боль и страх, меня трясет от ужаса, и я позволяю себе расплакаться. Неужели это я убила этих тварей?! Нет, не может быть! Неправда!!!
«Правда», — спокойный голос за спиной.
Оглядываюсь и, конечно же, никого не вижу.
«Хороший воин. Хорошая битва».
— Перун?
Сердце сжимается от надежды и радости. Неужели не ушел, как уходили все мои Боги после Деяния? Жалящего чувства пустоты в груди нет, а значит, он еще здесь, мой Бог, мой напарник, мой Перун!
«Твоя кровь льется зря».
А, ну да! Правильно! Надо перевязать раны. Пусть в боевом безумии я не реагировала, но эти твари своими когтями и зубами сумели меня достать. Противно, неприятно, но как говорят: «И хрен с ним!» Забинтовалась, сразу напомнив сама себе Мумию из египетских пирамид, отчего подавленный смешок снова стал рваться наружу, перемешиваясь с «Ох!» и «3-ссс!».
Палаш, прежде чем засунуть обратно в ножны, следовало протереть тряпочкой хоть немного, иначе остатки вонючей крови, мозгов и волос долго будут сопровождать меня, хранясь в ножнах. Ну их на фиг! Корзина эфеса оказалась смятой — неужели я кому-то врезала по зубам? Не помню. Может, и врезала. Во время боя не сильно думаешь, чем и кого бить, главное — достать и уничтожить раньше, чем он тебя. У меня получалось. Так что немного деформированная гарда скьявоны — небольшая плата за то, что рука осталась почти целой, исключая нескольких ссадин и неглубоких порезов. А вот один из засапожных ножей, тяжелых и удобно сбалансированных, жаль. Перевертывать тушки в его поисках было нудно и напряжно. А главное — могло занять непонятно сколько времени, которого у меня было не так уж и много.
Самое обидное, что эти твари умудрились укусить мою тщательно лелеемую и оберегаемую доковскую сумку. В результате чего ампулы оказались мелко раздробленными и непригодными к дальнейшему использованию. Последняя оставшаяся «в живых» ампула была тут же мной употреблена внутрь. Даже на надпись не посмотрела. Одно из двух — норадреналин или обезболивающее. И то и другое в тему. Так что проблема выбора даже не стояла. Что бы ни подействовало — все мне на благо.
~~~
Снова потянулась череда пещер, сменяемых узкими проходами подземных туннелей. Иногда казалось, что я иду по кругу, из которого нет выхода. Сердце сжималось от страха остаться в этом ирреальном подземном мире навсегда. Где-то на задворках сознания билась всячески пинаемая и отгоняемая мысль о том, что я запуталась. Особенно не хотелось встретить еще раз таких или еще каких-нибудь тварюшек, жителей столь прекрасного места. Ну уж нет! Даже думать об этом не хочется!
Когда свет отразился от стены, перегораживающей проход, я остановилась, тяжело дыша. Бег по неровным переходам закончился, но легче от этого не стало ни на йоту. Я пыхтела и шипела, как раскочегаренный до белого каления самовар. Действие ампулки благополучно закончилось еще свечу назад, и последний час я тихо материлась под нос, сдерживаясь, чтобы не делать этого вслух при каждом шаге. Теперь я ощутила остроту зубов и когтей подземных жителей. Пульсирующая боль в длинной ране на левой руке наводила на шальную мысль о внесенной внутрь инфекции, а множество мелких и не очень порезов на ногах и плечах противно ныли и горели. Радовали в этой ситуации только два пункта: первый — я жива, а второй — то, что наконец дошла. До ручки… которой почему-то не было.
Я закрыла глаза и облокотилась о стену. Боги, как же смешно! Столько вытерпеть, стольких предать и? Оказаться возле закрытой двери, в которую и стучаться бесполезно! Не услышат…
Надо думать, девочка, надо двигаться… Здесь, с этой стороны дверей тоже должен быть рычаг или кнопка, или ручка — все, что угодно. Давай же! Двигай, толкай, дергай за все уступы, каждый миллиметр пола, стен, потолка. Выступать, выдавить… Не может быть, чтобы с этой стороны замок не открывался!
Последняя свеча судорожно затрепетала. Заменить ее было нечем. Посветив дерганым светом еще несколько минут, огонек вздрогнул и благородно издох. Темнота.
Знаете, что такое полное отчаяние? Да? Вот теперь и я знаю…
38
Темнота. Сплю ли я, бодрствую — одна темнота. И в глазах, и в душе. Хотя нет — когда я впадаю в краткое беспамятство от усталости и боли, то погружаюсь в подобие сна. И вот в этом самом сне вижу яркие, почти живые картинки. Я вижу людей, которых никогда не знала и не узнаю, события, которые могут случиться, а могут и не произойти. Мне кажется, что во сне я живу, а потом возвращаюсь в темную каменную могилу. И я уже перестаю понимать, живу я или нет? Хочу ли я вообще жить? И зачем?
А еще я чувствую. Руками я ощупываю лицо, тело, провожу пальцами по клинку палаша, будто это может придать мне уверенности в себе. Холодный металл грустит. Он останется холодным даже в самом огне битвы. Холодный металл, холодный разум, холодная душа… отчаявшаяся, обледеневшая от безысходности.
Кричать и плакать я себе не позволила. Как и биться об закрытую стену. Паника не выход. Это очень легко — запретить вырваться наружу эмоциям и снова, с настойчивостью земляного червя по миллиметру обшаривать гладкую стену. И не думать… не верить… не бояться…
Камень — это минерал. Минерал — это энергия. Энергия управляет в каждом элементе — вода, ветер, земля, огонь и металл. Если я не могу видеть, если я не могу даже представить, где я нахожусь, я должна это почувствовать. Не знаю как, не знаю чем… но… я прикладываю руки и лоб к стенке и заставляю себя проникнуть в нее.
Темнота.
Я падаю на пол, обливаясь потом и слезами. Я больше не могу… Сдаться легче. Умереть и разом покончить с кучей проблем. Без меня этот мир жил и будет жить дальше! Я лишь маленькая песчинка в мировых часах — упаду, и никто не заметит…
В голове непрекращающийся раздражающий шум. Будто звук водопада. Иногда кажется, что кто-то меня зовет. Только я его не слышу — как в метро, все заглушает ветер в туннеле. Я сжимаю виски и зову единственного человека, который мог бы меня услышать. Мог бы… если бы это было возможно.
За гранью сна цветные линии и вспышки. Кружатся, сливаются в один огромный хоровод, охватывающий всю планету. Это энергии, эмоции людей — их желания, связи, стремления. Яркие и тусклые, отчетливые и едва заметные — будто рыболовная сеть. И узелками — встречи, а порванными ячейками — расставания. Так и хочется подхватить, стянуть, связать…
Птицей через туман,
Солнцем через обман —
И скатилась слезинка весенней водой по руке.
Рвется там, где внатяг,
Имя стало как флаг —
И отдельной строкою те, кто ушел налегке.
А впереди — дом,
А позади — гром,
Лето сгорает пеплом в огне зари.
Я не прошу жизнь,
Я лишь хочу жить
Там, где осенним мотивом горят огни.
Если бы смог так —
Ждать и не знать как,
Верить и веруя небо с собой нести.
А за порогом стол,
Ну, так не стой столбом —
Просто, как дважды восемь, в вечность уйти.
Просто я так и не научилась верить. Потому что, если бы я верила, я бы не вывалилась с криком, когда часть пола внезапно ушла вниз. Упала я на руки какого-то мужика. То, что это мужик — это точно! Такие широкие ладони и твердые мускулы бывают только у них. Видеть я не могла — свет ударил по расширенным от перепуга глазам и на некоторое время запечатал их слепотой.
— Это она! — чужой голос, да еще на эльфийском.
— Какого хр…
— Тауэриэль нас направил вас встретить!
— А! — Ничего более умного мне в этот момент в голову не пришло. Хорошо, что сама голова еще работала после всего пережитого. А ведь я уже, честным делом, думала, что схожу с ума.
— Мы вас понесем… Вы не против?
Где, блин, моя гордость?
— Нет, — согласилась я с неизбежным и расслабилась.
Буду надеяться, что меня принесут куда надо. Потому что очень хочется верить Тауэру.
~~~
Мне на глаза наложили повязку. Не бог весть какое лечение, но моим опухшим глазам явно полегчало. Раны тоже смазали мазью и перевязали. Быть слепой в темноте — это, конечно, неприятно, но вот ничего не видеть среди кучи народа днем — напрягает еще больше. Во-первых, нельзя выяснить, где я нахожусь — то, что это домик в лесу, понятно и так, а вот дальше… Женщина, ухаживающая за мной, не стремилась к тесному дружественному общению. Кроме приноса-уноса некоторых вещей, она выполняла мои нехитрые запросы, ставила на стол еду и подавала кружки с водой, когда я протягивала руку. Сначала она, правда, пыталась меня еще и кормить как маленькую, но это уже фиг вам! Я и слепая ложку до рта донести в состоянии.
Заходили еще и мужчины, но их спрашивать было еще бесполезнее — мои прямые вопросы они игнорировали. В конце концов я стала поступать точно так же — игнорировать их. И, кажется, скайль-т-тэйлям это не понравилось. Вот и чудненько!
Запах хвои, дыхание ветра, шум деревьев — все это было настолько божественно после тишины и затхлости подземелья, что, только осознав, что же ты мог потерять, начинаешь это ценить — жизнь, любовь, свободу.
Да, о любви… Рандир с Тауэром так за эти два дня и не появились. А сволочь Тауэр даже со мной не связался!
На третье утро старый скайль-т-тэйль снял с меня повязку. И сразу глаза начали слезиться. Вытерев слезы, я подслеповато оглядела своих спасителей — трое молодых скайль-т-тэйлей, старик и женщина. Они стояли и ждали. Как я поняла, меня. Один из них протянул руку и сказал: