Рубен сел, опустил длинные породистые ресницы и долго молчал. Потом негромко произнёс:
– Олег, мне помощь нужна.
– Ну?! – загорелся Краев. – Давай говори! Кому морду бить будем?
– Я даже думаю, – продолжал Рубен, – что помочь мне, кроме тебя, особо и некому…
Таким серьёзным его Краев ещё не видал.
– Давайте не будем! – вспомнил он своё любимое выражение. – Но если будем, то – давайте! Хорош пугать-то, пуганый я… Излагай, братишка, что у тебя стряслось?
– С обычной кровной местью я бы тебя и беспокоить не стал. – Рубен усмехнулся. – Это хоть и неприятная, но всё равно бытовуха. Видишь ли, Олег… есть у меня одна вещь. Ценность, скажем так, скорее духовного плана…
«Икона», – немедля вычислил Краев.
– И вот права на неё предъявил ещё один… господин. О чём сегодня мне и было заявлено. То есть завтра утром, согласно комплексу обычаев, с которыми связана эта вещь, я должен буду за неё биться…
«Не икона», – озадаченно рассудил Краев.
– …С ним самим или с его наймитом, что кажется даже более вероятным…
– Ага, – наконец-то сообразил Краев и повеселел. – Наймит против наймита! А предисловий-то, предисловий…
Рубен улыбнулся ему, точно несмышлёному внуку, спросившему, отчего это погибший на фронте солдат не увернулся от пули.
– Нет, сирели, – проговорил он мягко. – Биться в любом случае буду я, тебя же я прошу быть моим… – он замялся, подыскивая слово, – моим оруженосцем. В одиночку мне там нельзя. И позвать, кроме тебя, некого…
– Как это некого? – искренне удивился Краев. – А крыша Ашота, шефа твоего, на что? Взять за долю малую двух «быков», лучше при волынах, да ещё…
И вот тут Рубен расхохотался, громко, ничуть не стесняясь ни своего неожиданного веселья, ни выступивших на глазах слёз.
– Двух «быков»? При волынах?.. Нет, Олег, стволы там без толку. А также гранаты, пушки и атомные бомбы. И «быков» мне в оруженосцы никак нельзя приглашать… Помнишь, ты в своё время о кастах писал? По-моему, в «Тайном наследии времён»?
– Точно, в «Тайном наследии», – изумился Краев. – А что, неужели читал?
Он больше привык к другому подходу. Все знают, что ты писатель, все при случае хвастаются знакомством, а спросишь, какие книжки читал, и в ответ слышишь стыдливое: «Да я такой жанр не люблю…»
– Читал, – подтвердил Рубен. – Пока шпаклёвка сохнет. Так вот, ты совершенно правильно писал, люди по изначальной сути все разные, каждый приходит в эту непростую жизнь кем-то определённым. И прачка не может управлять государством… Ну а я не возьму в оруженосцы «быка». Меня попросту не поймут… Ну что, Олег, ты решил? Я могу рассчитывать на тебя?
– Конечно, – вздохнул Краев. – Как же я могу отказать почитателю своего творчества?
Ночью он спал плохо, без конца просыпался, подброшенный явственным ощущением – проспал, подвёл!..
Тем не менее в очень ранний утренний час они с Рубеном уже сидели в «Жигулях» на подходе к промышленным задворкам, из тех, какие в Питере попадаются на каждом шагу. Сзади – замусоренный пустырь, справа – тылы гаражей, слева-спереди – выгнутая подковой и здорово накренившаяся ограда заброшенного завода. Классические, то есть, декорации американского боевика. Если герой забредает в подобное место, искушённые зрители заранее знают, что сейчас будет. Взрыв, стрельба, окончательная разборка, явление фантастических сил…
– Значит, так, Олег. – Рубен смотрел мимо Краева, заканчивая инструктаж. – Скоро у тебя возникнет масса вопросов. Так вот, ты не должен ни о чём меня спрашивать, просто прими как данность всё, что увидишь. А после – никому и никогда не рассказывай и тем более не пиши… Люди склонны верить каким угодно выдумкам, правдивый же рассказ будет ими принят за ложь…
– Слово кабальеро, – кивнул Краев. – Могила.
Рубен снял с пояса барсетку:
– Взгляни.
Внутри было три предмета наподобие не то пневматических шприцев, не то детских водяных пистолетов. Красный, зелёный и коричневый.
– Если я буду ранен, но несмертельно, то из зелёного – два раза в сонную и из красного три раза в сердце, – продолжал наставлять Рубен. – А если буду очень плох… или сам того попрошу – из коричневого в любое место, куда придется. Просто нажми на спуск. Понял? Повтори. – Выслушал ответ и отдал барсетку Краеву. – Надевай… Вот теперь всё, пошли.
– Аллах акбар, – проворчал Краев.
Они вылезли из машины, огляделись и зашагали к мёртвому заводу, к пролому в его стене. Дорогу Рубен явно знал – уверенно пробирался среди ковылей, залежей мусора и обломков бетона. С его лица на глазах пропадало всё суетное, поверхностное, сиюминутное. Он готовился. К поединку.
Внутри ограды, когда-то наверняка бдительно охранявшейся, было попросту жутко. Тоже декорации, только не для боевика, пусть и с этакой чертовщинкой, – это место можно было за деньги сдавать для съёмок полновесного хоррора. Или модного жанра «посткатастрофы». О том, что «было» лет через десять после того, как президентский внук случайно нажал на красную кнопочку. Покосившиеся стены, чёрные провалы разбитых окон, непомерно разросшиеся, не иначе мутировавшие от радиации, крапива и лебеда… Лишь густо краснел, будто со стыда, чудом сохранившийся пожарный щит. Может, ему было за державу обидно?
– Сюда.
Рубен миновал проржавевший скелет подъёмного крана, и они шагнули в новые декорации, на сей раз – для фильма про мафию. Просторный цех изнутри напоминал судовой трюм, где киношные злодеи любят покупать и продавать крупные партии наркотиков: ржавый металл набора, колонны света сквозь люки в палубе-крыше… Пришли, что ли? Оказывается, ещё нет.
Рубен взялся за обычный с виду обломок, валявшийся на полу, Краев схватился за другой конец… Бетон, оказавшийся по весу отнюдь не бетоном, легко сдвинулся в сторону. Обнаружилась крышка люка, подозрительно смахивавшего на канализационный. Краев успел мысленно смириться с тем, что придётся лезть в декорации для постсоветской чернухи – вонь, крысы, дерьмо… Однако ошибся. Узкий, тускло освещенный коридор вывёл их с Рубеном прямым ходом на съёмки гонконгского боевика о подпольном турнире по кумите. Недоставало только молодого Ван Дамма, а так всё было в порядке. В центре зала, круглого, точно арена, сидел на стульчике благообразный старик, напротив, по диаметру, виднелись двое амбалов. Один – с голым мускулистым торсом, на редкость впечатляющим, сплошь в вязи татуировок. Да не каких-нибудь примитивных зоновских партаков, призывающих резать актив и мстить прокурору. Краев вгляделся и понял, что лицезреет древнюю тайну. Какую?..
«…Ты не должен ни о чём меня спрашивать, просто прими как данность всё, что увидишь…»
Ох, Рубен. Всё предусмотрел.
Рубен между тем спокойно и деловито раздевался по пояс. И – надо же! – у скромного армянина из хорошей интеллигентной семьи, зарабатывавшего на хлеб маляром в автосервисе, обнаружился торс нисколько не хуже, чем у татуированного амбала. Краеву расхотелось высматривать молодого Ван Дамма, он понял, что сейчас действительно увидит нечто похлеще любого голливудского зрелища. Только не компьютерное, а настоящее и живое.
– Сейчас тебя позовет арбитр, – вполголоса предупредил Рубен. – Если ты ему понравишься, он даст тебе ритуальный нож, и ты принесёшь его мне. Если не понравишься, значит, буду биться без ножа…
– Я вообще-то лопатку принёс, – так же тихо обнадёжил его Краев. – Малую сапёрную… заточенную по уму…
Лично он придерживался мнения, что с подобной лопаткой было в самый раз против любого ножа.
– Спасибо, сирели, – мягко улыбнулся Рубен. – Слышишь, колокольчик звонит? Иди к арбитру.
Колокольчик вправду звонил. Идя через зал, Краев вспомнил школьный последний звонок, произведение Хемингуэя и современный Новый год с его неизменным «Jingle bells». Ну правильно, где же в России русских песен найти…
Бог его знает, что в нём могло понравиться или не понравиться арбитру… Подойдя, Краев поклонился, как полагалось кланяться сэнсэю: с полным доверием, потупив глаза.[76]
Услышал одобрительное хмыканье, поднял голову и увидел старческую руку, протягивавшую ему рукоятку ножа.
«Понравился, – обрадовался Краев, принял нож и, сразу перестав чувствовать себя ряженым дураком, понёс его Рубену. – Ох и ни хрена же себе…»
У него отпали последние сомнения в звериной серьёзности происходившего. Тут совершалась не ролевая игра с её условно травмобезопасными пластиковыми мечами и резиновыми секирами. В ладони у Краева покоился мощный, идеально сбалансированный кинжал с бритвенно-острыми лезвиями. Человеческая рука – не спектральный анализатор, но, право же, было в зримом качестве металла нечто такое, что Краев со всей определённостью понял: этот клинок его разрекламированную лопатку пустил бы на железную стружку. Притом нисколько не затупившись.
Оружие, предназначенное резать и колоть, не имело ни намёка на гарду.[77] Наверное, чтобы было ещё веселее. Ритуал есть ритуал!.. Краев в этом кое-что смыслил. Знал, в частности, с какой такой радости скульпторы и художники предпочитают изображать наших геройских солдат не в плащ-палатках и не в бронежилетах, а с голыми торсами, плюя, в общем-то, на сермяжную правду, и это не оскорбляет наш глаз…
…Всё правильно, но лично он предпочёл бы, чтобы Рубен вышел взывать к Высшей Справедливости хоть как-нибудь защищённым. Ну, если не мифриловая кольчуга а-ля дедушка Толкин, то хоть плащ там, шляпа, перчатка…[78] Как говорится, на Бога надейся, а сам к берегу выгребай. Бой на ножах[79] – та ещё лотерея…
Он отдал Рубену нож и едва не спросил учёного-гуманитария, умеет ли тот с ним обращаться. Хорошо, что не спросил. Посмотрел, как Рубен взял его в руки, и сразу понял – умеет. Вот он кинул его из ладони в ладонь, сделал перевод…