«Вот так. Вот оно и случилось. То самое, о котором все знают, что оно однажды произойдёт, но – не прямо сейчас, не здесь, не со мной…»
– И сколько у меня… ещё времени? – ощущая странное спокойствие, поинтересовался Краев. – В смысле, не до полного конца, а пока меня ещё не полностью скрючит?
«Тьфу ты, блин, говорить уже разучился…» На самом деле, если хорошенько разобраться, он знал это давно. Может, подсознательно, но – знал.
«Все там будем. Рано или поздно. Важно только – как…»
– Думаю, месяца три-четыре, максимум полгода, – буркнул Гусев. Правду говорят умные люди: никогда не берись лечить родственников. И близких друзей. – Точней не скажу. Одно знаю определённо: прогноз самый неблагоприятный. Так насчёт больницы…
– Ага, – сказал Краев. – Щас. Малой скоростью в небеса, как капуста на овощебазе? – Краев, как и всё их с Гусевым поколение, в своё время изрядно отработал на тех самых овощебазах, и однажды его поразило зрелище: кочан, с одного конца уже гнивший и невыносимо смердевший, как способна смердеть только гнилая капуста, с другого ещё пытался выпускать корешки из срезанной кочерыжки. – Не, Вась, то есть спасибо, конечно… Но как кочан – не хочу…
«Вот сука судьба. В бэтээре горел, в засады попадал, на мины наступал – и ничего, жив остался…»
– Ладно, – быстро посмотрел на него Гусев, сел, принялся выписывать рецепты. – Вот это каждый день. Вот это в момент приступа боли. Вот это…
– А знаешь, Вася, что интересно, – неожиданно усмехнулся Краев, – где-то я читал, будто рак мозга – профессиональный недуг шахматистов. А я шахматы терпеть не могу…
– Дурак!!! – прорвало Гусева, да так, что «Паркер» затрясся и запрыгал в руке. – Клоун тряпичный, шут гороховый!.. Я ему о жизни и смерти, а он шутки мне шутит!.. – Гусев запнулся, помолчал, скрипнул зубами. – В общем, если станет совсем хреново, звони… Попытаюсь хоть что-нибудь…
«Если, – мысленно передразнил его Краев. – КОГДА…»
Вслух он сказал:
– Слушай, там небось денег надо… За агрегат, за осмотр…
– Вот я и говорю: дурак, – не то чтобы обиделся, просто констатировал Гусев. – Катись. – И уже в спину ему тихо пробурчал: – А Ленка, задрыга, того не стоила…
«Сходил, называется, с одноклассником повидался, – точно заведённый, твердил Краев по дороге домой. – Сходил, называется…»
Всё-таки его понемногу начинало колбасить. Страшно это, когда впереди – ничего. Совсем ничего. Грамотные небось, телевизор смотрим, книжки почитываем… Знаем, что опухоль мозга – это беспросветные муки и паралич, потом слепота и угасание разума. Будущее отменяется.
«…А значит, живи настоящим. Совершенно свободно, вне всяких законов, традиций и предрассудков. Всё равно терять нечего, а значит, нечего и бояться. И некого…»
– Смирно, – подошёл Краев к зябнувшему на перекрёстке гаишнику. Резко спросил: – Фамилия?
– Инспектор дэпээс гибэдэдэ гувэдэ старший прапорщик Козодоев… – автоматически ответил тот, после чего спохватился: – А вы сами-то, гражданин, кто будете, а? Кто? Что? Хрен в пальто? А ну стоять! А ну документ покажь! А ну…
Краев удалился – раскованно, безбоязненно и безнаказанно. Только на душе почему-то стало противно.
«Может, окружить себя, по совету Булгакова, рьяными собутыльниками и хмельными красотками? Да и прожигать, что осталось от жизни, сколько хватит денег, энтузиазма и сил?..»
Ещё противнее, чем вытаскивать фигу из кармана перед несчастным гаишником.
«Или удариться в благочестие, истинно уверовать, совершить паломничество к святым местам и вот там, где-нибудь в тернистом пути…»
Он представил себе эту картину, и его замутило.
«А что, если форсировать события и не затягивать решение вопроса? – Краев усмехнулся, впрочем невесело. – Нет, не дождётесь. Я ещё с поля боя не удирал, в штаны наложив. Если уж воевать, то до конца. Постой, постой…»
От внезапной мысли он даже остановился – ну да, всё правильно, воевать нужно до конца.
«Так. Поеду в Пещёрку. К этому чёртову монастырю, или что он на самом деле такое. И буду, сколько хватит сил, писать эту чёртову книгу. Хоть перед занудой совестью в грязь лицом не ударю…»
Ну а уж когда припрёт – можно и уйти. Выбрав местечко подальше от людского участия. Там, в болотах, подобных местечек небось…
Песцов. Крысид и ностальгия
– Ну, давай, моя девочка, давай. – Песцов посмотрел на термометр, качнул головой и придвинулся поближе к крысе. – Ну, давай уже, время пришло…
Крыса была большая, серая и не просто дохлая, а очень дохлая. Она висела вниз головой. Вот уже три дня висела на змеевике в ванной. Вносила свой посильный вклад в мокрое дело. Только вот что-то плохо вносила. Кажется, и температура соответствовала, и влажность, и сроки… а толку ноль. Ну и как прикажете идти на мокрое дело, когда всё так сухо?
Песцов сокрушался и был близок к отчаянию, ему хотелось надавить на крысу – в буквальном смысле, не в переносном. Он удержался, давить было нельзя, ибо законы мироздания неумолимы. Всё должно совершиться само, в гармонии, без насилия над природой. Иначе толку не будет, а будет эрзац, выдаваемый за достижение прогресса.
Он окончательно решил отлучиться из ванной, где просидел почти безвылазно последние семь или восемь часов, когда ЭТО всё же свершилось. Уже взявшись за ручку двери, Песцов оглянулся и увидел, что на носу крысы стала набухать большая мутная капля.
Быстрым движением подхватив давно приготовленный пузырёк, он сосредоточился и начал считать. Раз! – шлёпнулась в древний фотографический лоток первая капля. Два! – упала следом вторая. Точно вписавшись в паузу, Песцов поднёс пузырёк и принялся собирать то, что ему было нужно. Кадаврин, трупный яд. Субстанцию столь же мало изученную, сколь и добротно проверенную. Буквально в веках. Набралось немного, чуток на донышке, но этого должно было хватить на всех. И ведь никакая экспертиза не определит, сколько бы ни старалась. Ну почему, когда кого-то сживают со света и разгорается очередной шпионский скандал, средства массовой информации принимаются жонглировать невыговариваемыми названиями ядов и радиоактивных веществ?.. Кто будет городить огород и давать повод для сплетен, когда есть безошибочные народные средства…
– Ну вот и умница, вот и молодец, – похвалил Песцов крысу. И с чувством, нисколько не юродствуя, завернул в фольгу. – Сослужила службу, родная. Уж ты извини…
Затем поставил в холодильник яд, вымыл в ванной стену и пол и покатил на «Мерседесе» к морю. Там, на намытом берегу залива, расположился парк Ленина. Плохонький, одичавший, но со всеми приличествующими аксессуарами: памятником вождю, Пионерским прудом и аллеей Коммунаров. В десятке шагов от этой аллеи сплошным куполом поднимались заросли густого шиповника, донельзя плотные и колючие. Здесь Песцов присел на корточки, выкопал садовой лопаткой ямку и предал земле покойную крысу. Это была его личная традиция, важный, как он всерьёз полагал, компонент будущего успеха. Во всяком случае, назад Песцов шёл тихий и умиротворённый, настраиваясь на результат.
Прочие реалии не радовали.
Надежда Константиновна не преминула, напомнила в который уже раз: «Ты, голубь, так и знай, о стрельбе сразу забудь. О всяких там ноктовизорах – тоже. Фонарик светить, может, и будет… примерно как гнилушка лесная. Так что, касатик, колюще-режущее…»
Вот такая нынче ведьма пошла. Технически подкованная. Даром ли двадцать первый век на дворе.
«Ладно, колюще-режущее так колюще-режущее…» Въехав на территорию гаражей, Песцов миновал вахту и мойку, повернул налево и остановился у бокса под номером семь. Открыл замки, распахнул ворота, включил свет… Гараж был бетонный, просторный, а главное, с вместительной ямой-кессоном под досками пола. Картошки можно заложить хоть самосвал. Только Песцов, ежу понятно, там держал отнюдь не картошку.
Надев перчатки, он первым делом приступил к ревизии арбалетов. Коллекция у него имелась богатая… Один с двадцати метров пробивал трёхмиллиметровый стальной лист, то есть мог прошить не только борт «Жигуля». Другой отличался скорострельностью, позволяя всадить за минуту десяток стрел в мишень с открытку величиной. Песцов задумчиво погладил «девастатор», взвесил на руке «сафари-магнум», «профессионал»…
«Нет, – решил он, – возьмём, пожалуй, вот это».
«Вот это» – был штучный, сделанный на заказ экземпляр. Всё в этой машине соответствовало последнему слову техники: композитные дуги, прицел, предохранитель, надёжнейший спуск. А уж болты…[84] Восьмидесятиграммовые, со спиральным остриём, бритвенно-острые. Причём сделанные из особого сплава, почти мгновенно корродирующего в солёном растворе. Сиречь в крови.
Метательное оружие составляло личную инициативу Песцова. Будем надеяться, ненаказуемую. Выбрав арбалет, он занялся оружием рекомендованным, колюще-режущим: выбрал титановую, на манер малой сапёрной, лопатку с волновой заточкой, клинок вроде мачете, с незаметными глазу алмазно-прочными зубчиками на лезвии и «летающий» – ох, ностальгия! – спецназовский нож, таивший в себе могучую пружину. Остальные сборы были рутиной. Одежда, обувь, ещё кое-что по мелочи… У него оставалось часов пять на то, чтобы поспать перед трудовой ночью, и он не собирался терять ни минуты.
Варенцова. Ретроспектива 1
Жара пришла в столицу решительно и бесповоротно. Кремлёвские звёзды в вышине истекали рубиновым свечением, «дышал» под ногами асфальт, народ стоически прел в кроссовках и «варёных» заокеанских штанах. Воздух был тяжёл, плотен и наполнен бензиновым угаром, чувствовалось, что дело кончится грозой, но когда – один Бог знает.
В Москве есть улицы, есть проспекты и переулки и есть шоссе. Одно из них называется – шоссе Энтузиастов. Как вы думаете, любезный читатель, почему? Что представляется вам при слове «энтузиасты»? Правильно, тайга, гитара, палатки, новое месторождение, Байкало-Амурская магистраль… А вот и неправильно! Указанное шоссе есть не что иное, как переименованный Владимирский тракт. Энтузиасты же – в данном случае революционеры, которых жестокий царизм гнал на каторгу в кандалах…