– Погоди. – Краеву до смерти хотелось взять свисток в руки, погладить его, примериться и осторожно подуть, но что-то мешало. – Послушай, Рубен… Я серьёзно, это ж не шутки… Сам говоришь, предки… века и века… а я кто?
Рубен улыбнулся. Какой-то тысячелетней улыбкой, грустно и понимающе.
– Ты же знаешь, – сказал он, – столь могущественные предметы приходят к нам и уходят по собственной воле, но никак не по нашей. Если мне захотелось тебе его передать, значит, это он сам мне подсказал. Может, ты ему нужней, а может, просто достойней. Бери.
– А сам-то ты? Без удачи? – вырвалось у Краева. – Очень нравится работать маляром?
Рубен опять улыбнулся. На сей раз как-то очень по-детски.
– Нет, не нравится. Но по сравнению с тем, что могло постигнуть меня… и в особенности Тамару и Мишу… К тому же ты просто не знаешь, что там написано. – Он кивнул на свисток. – Это урартская клинопись, сделана уже после того, как Флейты не стало. Примерный перевод таков… – Рубен прикрыл глаза, в речи прорезался армянский акцент: – «Здесь покоряющая длань и мудрость Сардури: „Сапожник, хоть и пребывая на троне, всегда без сапог“».
– Как-как? – Краев сразу вспомнил Панафидина. – Сапожник без сапог, говоришь?
– Это не я сказал, это изрёк мой предок, мудрейший Сардури, – пожал плечами Рубен. – А уж он-то знал, что говорил, ибо был Посвящённый в Истину. Маг ничего не может сделать для себя, если он истинно маг… Конечно, есть исключения, но они подтверждают правило… А теперь… – он помолчал, вздохнул, – попрощаемся, сирели. Проводить тебя не смогу, работаю в ночь – там «Лексус» подогнали, кто-то бедолагу всего неприличными словами исцарапал, хозяин в истерике…
И снова рука Рубена показалась Краеву неправдоподобно тяжёлой, а пожатие – неправдоподобно крепким…
Варенцова. Ретроспектива 3
– Значит, так, – сказал Оксане Олег. – В общем, мы с Глебом решили, что Шурка поедет в Питер со мной. От греха подальше. Пока мы с Ахъядом как-нибудь не поладим.
– Решили, – усмехнулась Оксана. – Спасибо, что хоть в известность поставил.
Сегодня им в составе тридцати героев родина вручала свои награды. Несомненно заслуженные, но происходившее здорово напоминало наказание невиновных и награждение непричастных. Любят у нас прикрывать подвигом дыры, происходящие от деятельности раздолбаев, а то и откровенных иуд… Причём все всё прекрасно понимали – и Олег, и Оксана, и прочие награждённые. А потому настроение было не особенно радостное. Герои России посидели в гостинице «Пекин»[106]за рюмкой чаю, поговорили ни о чём, да и отправились пешочком домой.
– Я смотрю, во всех странах одно и то же, – хмуро проговорила Оксана.
Олег молча кивнул. В Америке государство уже расписалось, что не может защитить человека от мафии. Выступи на суде, и потом будешь всю жизнь прятаться. Новая биография, документы, даже внешность… И не дай Бог позвонить старому другу, на войне как на войне, тут же киллера подошлют.
Но у них система защиты свидетелей хоть по сути и жуткая, и ублюдочная, тем не менее существует. И работает. И спасает людей. А у нас?
А у нас – бандит, убийца, государственный преступник посягает на представителя власти, обещает жестоко отомстить за обиды и прилюдно даёт клятву на клинке. И у государства нет ни сил, ни желания, чтобы дать ему укорот.
– Ахъяд же за кордон вроде свалил, – сказала Оксана. – Чуть ли не в Саудовскую Аравию.
– Ага, а теперь, после амнистии, наверняка вернулся.
– Господи. – Оксана сжала кулаки. – Они бы Чикатило ещё амнистировали. Он же против Ахъяда в самом деле ангел небесный!
– Вот именно, – сплюнул сквозь зубы Олег. – Есть при нашей шкуре Фемиде деятель один. По фамилии Клюев. Ба-альшой специалист чёрных кобелей добела отмывать… Особенно тех, из нефтяного лобби. Они там в Минюсте все по этому профилю мастера, начиная с самого верха. Я тебе по секрету скажу: так вывернул дело, что Глебка перед Ахъядом почти извиняться ещё должен. Не хило?
Оксана угрюмо задумалась. Потом спросила:
– Альтернативные варианты просчитывали?
Олег кивнул:
– А как же… Пока глухо. Там такие бабки и такие связи, что поди подступись. Охраны чуть ли не взвод… А копья ломать и натравливать спецназ никто сейчас не будет. Политика, такую мать.
– Политика у нас одна: спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – кивнула Оксана. – Мысли-то какие? На клинке ведь, говоришь, клялся?.
– Как говорили большевики, есть две программы – минимум и максимум. – Олег почесал затылок. – Конечно, лучший вариант – это разобраться с сукой Ахъядом. Раз и навсегда. Но, повторюсь, быстро это не получится. А потому пока будем действовать по минимуму…
– То есть Санька едет с тобой.
– Да.
Олег отбывал на днях служить в Питер. На генеральскую должность, и бумаги уже были подписаны наверху. Всё, скоро не будет на шестом этаже ни его, ни Людмилы, ни Санькиного лопоухого «жениха». Ровно наполовину уменьшится островок счастья, надежности и уюта…
Оксана очень хорошо знала, что Олег был к ней по-мужски неравнодушен. Да чего уж там, попросту втюхался с самой первой встречи, когда они с Глебкой выпутывались из сплющенных «Жигулей»… Кажется, он до сих пор думал, будто она ни о чём таком не догадывалась. Благо он всегда держался в рамках и вёл себя как очень близкий, но исключительно друг… В общем, показал себя человеком. Мужиком. А как же иначе-то? Глеб – друг, Людмила – жена, и как можно одним махом всё это разрушить?..
На улице было нехолодно, но уже ясно чувствовалась осень, деревья в скверике стояли в позолоте, ветер ворошил опавшую листву и порою покалывал явственными иголочками. Воздух полнился ожиданием первых заморозков.
– Эх, а за грибочками-то в этом году не придется, – вздохнул Олег.
– А я бы прямо сейчас туда рванула, – сказала Оксана, и Олег лучше многих знал, что это были не просто слова. Да и чествовали её сегодня не за штабную работу. – Вот где грибочков бы пособирать…
– И рванём, – улыбнулся Олег. – Может, посоветуем чего комиссии по амнистиям… Все будет хорошо…
Наливайко. На чужом хрену в рай…
Домой Наливайко отправился с обеда. А что? Терять ему здесь было уже нечего, кроме своих цепей. И можно не притворяться, будто он не знал, не ведал, что именно к этому всё и шло, последние полгода – уж точно. А то не замечал и не видел, как оно сплошь и рядом делается в науке. Когда заходит речь о раздаче фитилей за обнародование слишком безумных идей, начальство, как правило, предпочитает оставаться в сторонке. Либо, вот как сейчас, спешит забежать с наказующими розгами вперёд паровоза. Зато, если вдруг доходит до Нобелевской за те же безумства, начальство отправляется заказывать смокинги, а непосредственные разработчики тихо выпадают из наградной ведомости. А ты чего хотел, Василий Петрович?..
«Да ничего я уже не хочу, – мрачно размышлял Наливайко, глядя, как потрясённые сотрудники снимают с цепи боксёрскую грушу. – Не жалею, не зову и не плачу. Блин, хватит с меня…»
Действительно, душу почему-то не сводило спазмами обиды и боли, аннулированный завлаб ощущал только апатию и усталость. Когда он вдруг вообразил собственный портрет рядом с изображением Зильберкройца – седая борода веником, свирепый взгляд, кулачище вминается в латаный-перелатаный кожаный бок, – ему стало почти смешно.
«Ладно, хоть не тачку катать отправляют, как отца-основателя, а просто домой. И на том спасибо, родная страна…»
Автомобиль у Наливайко был самый что ни есть российский, без изысков и излишеств. Он ездил на «Уазике», да не на каком-нибудь там «Патриоте» (для обладания которым, по нашему скромному мнению, надо быть действительно выдающимся патриотом), а на самом что ни есть «козлике» защитно-болотного цвета. Причём экземпляр Василию Петровичу попался явно в исключение из правила, гласящего, что владельцу «УАЗа» следует для начала обзавестись собственной ремзоной. Бесхитростный железный работяга был способен пройти где угодно, да ещё и на семьдесят шестом, сдюживал, сколько в него ни нагрузи, и на дороге никому не резал глаз. Чай, не шестисотый «Мерс» колера «чёрная жемчужина»…
Впрочем, похоже, сегодня звёзды сошлись для Василия Петровича особенно неблагоприятно. Едва он успел вывернуть на Гражданский, как в хвост ему пристроилась «десятка» с мигалкой.
– Водитель «УАЗа», приказываю остановиться! – раскатилось над Кушелевкой. – Водитель «УАЗа»! Приказываю…
Делать нечего. Наливайко мигнул поворотником, ушёл вправо и послушно остановился. Вытащил права и страховку, опустил стекло и со спокойствием философа староэллинской закалки принялся ждать.
– Здравствуйте, – вскоре прозвучало снаружи. – Инспектор дэпээс обэ дэпээс гибэдэдэ гувэдэ, старший прапорщик Козодоев. Документы.
Гаишник был явно не из тех, которые бросают свою машину между пьяным «КамАЗом» и автобусом, перевозящим детей. Старший прапорщик Козодоев больше напоминал окарикатуренную фигурку с ларёчной витринки: в одной руке полосатый жезл, другая сложена чашечкой для взятки.
– Что же это вы мне на перекрёстке устроили, а? – найдя документы в полном порядке, осведомился он тоном, подразумевавшим как минимум аварию с тяжёлыми жертвами.
– На перекрёстке? – задумался Наливайко. – Повернул по зелёному, из разрешённого ряда. В повороте полосу не менял. Скорость… вот только сорок набрал. Что не так?
– Догадаетесь – половину штрафа долой, – великодушно пообещал Козодоев.
…Ах, милиция, милиция, которая нас теоретически бережёт!.. Да, наверное, есть где-то асы-сыскари, за идею выкорчевывающие всяческую нечисть, да, наверное, водятся где-то криминалисты-виртуозы, мастерски преследующие преступный элемент, да, мыслят в секретных институтах утончённые аналитики. Да, стоят в дождь и в слякоть на дорогах бессребреники, неподкупные стражи асфальта, наша помощь в трудной ситуации и заступа от опасного лихача. Ах, почему почти все они – где-то там, в идеале, на страницах книг, в перипетиях кино?.. Почему в реальной жизни мы их так редко встречаем? Почему у нас перед глазами большей частью корыстолюбцы, норовящие поглумиться над теми, кому они должны служить, кого должны защищать?..