ри, граф Пембрук, ходатайствовал за Солсбэри, когда тот домогался для себя должности в Денбишире.
Вслед за Гросартом Браун не обошёл вниманием поэтический томик Роберта Парри «Синеты» (Браун называет его загадочным, головоломным, но не высказывает естественно возникающего предположения, что это слово могло быть образовано от английского sins — грехи, грешки) с посвятительным обращением к Джону Солсбэри. В акростихах первой части книги имя автора переплетается с двумя женскими именами — неких Франсис Уиллоуби и Елизаветы Волфрестон. Во второй части эти три имени встречаются в одном акростихе с именами Джона Солсбэри и Дороти Холсол, после чего последняя пара появляется ещё несколько раз в других стихотворениях. Браун писал, что более замечательные и хитроумные акростихи могут существовать разве что в воображении самых фанатичных бэконианцев (он имел в виду искателей тайного шифра, которым якобы пользовался Фрэнсис Бэкон). Браун считал, что большинство стихотворений, двусмысленно представленных Робертом Парри как принадлежащие некоему Патрону, написаны Джоном Солсбэри. В том числе и 30 прекрасных сонетов, на сходство которых с «Песнями Голубя» — а стало быть, и с шекспировскими сонетами — исследователь внимания не обратил, ибо был поглощён утверждением своей идеи, что Голубь в честеровском сборнике — не кто иной, как сам владелец имения Ллевени в графстве Денбишир.
На роль прекрасной Феникс, однако, Браун предложил не Дороти Холсол (как можно было ожидать), а законную супругу Джона Солсбэри — Урсулу, родившую ему десятерых детей и после его смерти дожившую до весьма почтенных лет. Основываясь только на начальных эпизодах честеровской поэмы, Браун решил, что она посвящена их свадьбе в 1586 году; на малоподходящее для такого случая название поэмы — «Жертва (или мученица. — И.Г.) Любви» и на трагическое её заключение автору этой гипотезы пришлось закрыть глаза. Что касается нового Феникса — Творения, восстающего из праха сгоревших в пламени героев, то Браун подсчитал, что к 1601 году старшей дочери, Джейн, исполнилось 14 лет — вот вам и новый Феникс, вот вам и не поддающееся описанию Совершенство! Об остальных девяти детях Джона и Урсулы (или хотя бы четырёх, оставшихся в живых) исследователь просто не упоминает — для них в его гипотезе места нет, как и для многого другого.
Браун не согласился с идентификацией Гросартом Роберта Честера как джентльмена из Ройстона и предложил другую кандидатуру, на наш взгляд, менее убедительную. Но главная слабость гипотезы Брауна не в этом. Для обоснования своей гипотезы, отождествляющей Голубя и Феникс с многодетной четой Солсбэри, исследователю пришлось очень произвольно толковать поэму Честера. Что касается «дополнительных» стихотворений Шекспира, Марстона, Чапмена, Джонсона и анонимов, то здесь не могли помочь никакие натяжки, и Браун был вынужден признать, что согласовать шекспировскую поэму с честеровской аллегорией (разумеется, в его интерпретации) абсолютно невозможно. Единственное объяснение, которое он мог предложить: «Вероятно, Шекспир не был хорошо знаком с Солсбэри».
Как совместить свадебную поэму с рассказом о смерти и похоронах? Реквием в качестве подарка ко дню свадьбы или к совершеннолетию дочери? Многочисленное потомство четы Солсбэри тоже никак не согласуется с неоднократным свидетельством поэтов о чисто духовном характере союза Голубя и Феникс, об отсутствии у них потомства. Не может не бросаться в глаза то насилие, которое Брауну приходится совершать над текстами честеровской книги, чтобы привязать исполненные глубокой скорби и волнения строки к свадьбе и дальнейшим заурядным событиям в жизни обременённого большой семьёй провинциального джентльмена. Можно также напомнить, что в лондонском экземпляре, датированном 1611 годом, вместе с прежним титульным листом оказались выброшенными и страницы с обращением к Джону Солсбэри (так же, как и имя самого Честера). Такое бесцеремонное обращение с именем Солсбэри, который в 1611 году был ещё жив, показывает, что создатели (и издатели) сборника не очень-то им интересовались, во всяком случае, их не беспокоило впечатление, которое может произвести на него этот акт явного неуважения.
Произведённые Карлтоном Брауном исследования рукописных материалов из Ллевени представляют большую ценность, позволяя правильно представить фигуру Джона Солсбэри, его окружение, интересы и заботы. Конечно, нельзя игнорировать тот факт, что, кроме нескольких поэтов и издателей, Солсбэри — единственный современник, названный в книге по имени, хотя и в довольно двусмысленной форме; для чего-то это имя было нужно создателям сборника, некоторые из них, включая самого Честера, знали Солсбэри и его близких лично, были знакомы с поэтическими упражнениями его друзей и поклонников. И это почти всё, что можно определённо — даже после брауновских исследований — сказать о связи Солсбэри с появлением загадочной «Жертвы Любви». Гипотеза же Брауна о смысле этого издания, его торопливая идентификация таинственных Голубя и Феникс с четой Солсбэри противоречит историческим и литературным фактам (в том числе и открытым самим Брауном) и потому совершенно неубедительна.
Однако публикация Брауном оксфордских рукописей, содержащих множество неизвестных ранее текстов и имён, придаёт его гипотезе, несмотря на её явную научную несостоятельность, определённый вес в глазах некоторых современных историков английской литературы, и она продолжает присутствовать в той или иной форме, с разными оговорками в их диссертациях и примечаниях к шекспировским переизданиям, в справочниках.
«Наслаждайтесь музыкой стихов…»
Поскольку гипотеза Брауна не получила убедительного подтверждения, поиски Голубя и Феникс продолжались, и не только вокруг Джона Солсбэри. В 1937 году совершенно новую гипотезу предложил Б. Ньюдигейт, который обнаружил в хранящемся в Бодлейанской библиотеке в Оксфорде манускрипте копию «Оды восторженной» Бена Джонсона с надписью «То L:C:of:B», то есть «Люси, графине Бедфорд».
Графиня Бедфорд, урождённая Харрингтон (1581—1627), сестра поэта Джона Харрингтона, известная историкам и литературоведам как очень образованная дама, близкая ко двору короля Иакова, друг и патронесса многих известных поэтов, в том числе Джонсона, Донна, Чапмена, Дрейтона, Дэниела. «Блестящая Люси», как её звали поэты, была постоянной участницей дворцовых театрализированных увеселений. Основываясь на этих надписанных от руки инициалах и на джонсоновском стихотворении «Феникс постигнутый» (где поэт прямо говорит, что Феникс — реальная женщина), Ньюдигейт отождествляет честеровскую героиню с графиней Бедфорд, а её мужа Эдуарда — с Голубем. Однако отношения супругов Бедфорд, вступивших в брак в декабре 1594 года, не были платоническими: у них рождались дети, и оба они здравствовали долго и после 1601-го, и после 1611 года — дат, отпечатанных на титульных листах «Жертвы Любви», что никак нельзя согласовать с честеровской историей Голубя и Феникс. Ньюдигейт, в сущности, и не пытался это сделать, надеясь, что дальнейшие исследования в данном направлении смогут прояснить картину. Гипотеза Ньюдигейта остаётся недоказанной, но обнаруженная им надпись очень важна: она свидетельствует о какой-то причастности «Блестящей Люси» к появлению честеровского сборника (и к его героям). По крайней мере графиня Бедфорд, как и пославший ей (или написавший в альбом) свою «Оду» Бен Джонсон, знала, о какой хорошо знакомой ей женщине идёт речь. Но о какой же?
Делались попытки найти решение в комбинации отдельных элементов этих гипотез. Так, Т. Гаррисон, соглашаясь с Гросартом в отождествлении Феникс с королевой Елизаветой, следовал за Брауном в вопросе о Голубе, считая этот образ аллегорическим изображением Джона Солсбэри. Но в исторических источниках — письмах, дневниках современников — нет ни слова о каких-то отношениях Солсбэри с королевой, которую он, к тому же, пережил почти на десять лет, тогда как честеровский Голубь умирает на глазах у Феникс. Бедная «королева-девственница», кого только не пытались записать ей в любовники историки следующих веков!.. Создаваемые таким образом интерпретации сборника легко уязвимы для критики, их натянутость и внутренняя противоречивость часто не отрицаются и самими авторами.
Подробный и объективный обзор работ о шекспировской поэме и честеровском сборнике, появившихся в первой трети XX века, содержится в Новом вариоруме — комментированном издании поэтических произведений Шекспира, выпущенном Х.Э. Роллинзом в 1938 году{13}. Работы последующих десятилетий проанализированы Р.А. Андервудом в 1974 году в серии научных исследований елизаветинско-якобианского периода истории английской литературы, издаваемой Зальцбургским университетом (Австрия){14}.
Наиболее обстоятельное исследование шекспировской поэмы и честеровского сборника, а также всех попыток объяснить их смысл принадлежит перу американского учёного У. Мэтчета (1965 г.){15}. Мэтчет критически относится к гипотезе Брауна, приписывавшего Джону Солсбэри и его семейству роль, которой они не играли и не могли играть в высокой трагедии, потрясшей лучших поэтов шекспировской Англии. Мэтчет, соглашаясь, что гипотеза Гросарта в ряде важных пунктов неудовлетворительна, всё же пытается вернуться к предположению, что сборник посвящён памяти казнённого Эссекса, хотя начал создаваться ещё при его жизни, и лишь потом в целях конспирации в адресованные ему обращения было вставлено имя Солсбэри. Возможно, полагает учёный, первоначально издатель Э. Блаунт, известный своими проэссексовскими симпатиями (именно его Мэтчет считает главной фигурой в издании), и его друзья хотели способствовать примирению королевы со строптивым графом, но после его казни решили всё-таки довести предприятие до конца, удалив или тщательно замаскировав наиболее откровенные аллюзии. Только таким сложным образом Мэтчет может объяснить головоломные методы маскировки, к которым прибегли авторы и издатели книги, а также полное отсутствие каких-либо откликов современников на её появление. Однако удовлетворитель