ем, Иниго Джонс — целое поэтическое созвездие! Из них Джонсон и Холланд позже приняли активное участие в издании шекспировского Великого фолио, Ричард Мартин защитил в суде интересы актёрской труппы «слуг Его Величества», Кристофер Брук является автором «Призрака Ричарда III», содержащего шекспировские аллюзии. Рукой Джона Дэвиса (он учил каллиграфии наследного принца), возможно, написан «нортумберлендский манускрипт», он же автор двусмысленного стихотворения «К нашему английскому Теренцию, мистеру Уильяму Шекспиру» (1610 г., незадолго до Кориэтовой книги), того самого удивительного обращения, где утверждается, что Шекспир «не только играл иногда для забавы королевские роли, но и бывал компаньоном короля». Генри Пичем известен своим рисунком (в манускрипте) с изображением сцены из «Тита Андроника». Это единственная иллюстрация к Шекспиру, выполненная его современником.
Чего только нет в этих панегириках, иногда почти непереводимых! Стихи на английском и латинском, древнегреческом, французском, итальянском, испанском, фламандском, валлийском, а также на фантастических «языках» — макароническом, утопическом и антиподском. Есть стихи, переложенные на музыку, с приложением нот, акростихи, сонеты, вирши, образующие на бумаге форму яйца! О стихотворениях Джонсона, Донна, Дрейтона я уже упоминал. Другие авторы якобы «превозносят» Кориэта, хохоча над ним во всё горло, изощряясь в издевательских каламбурах, нисколько не заботясь о чувстве меры. Хью Холланд называет его «Топографическим и Типографическим Томасом» и проводит параллель между «Доном Улиссом из Итаки» и «Доном Кориэтом из Одкомба». Но «если Одиссея воспел один Гомер, то Кориэта — все поэты наших дней». Сравнение с Гомером (не в пользу древнего грека) встречается и у других авторов. У Дэвиса совсем просто: «Он наставил нос самому Гомеру». Некто под псевдонимом «Гларианус Вадианус» сравнивает Кориэта с Амадисом Галльским, знаменитым героем испанского рыцарского романа, и даже с Орлеанской Девой. Есть многословные сравнения с Юлием Цезарем, Ликургом, Солоном, Пифагором, Дон Кихотом, Пантагрюэлем, Колумбом, Магелланом, Меркурием, Протеем и т.д. и т.п. Хью Холланд именует его Князем Поэтов. Джон Харрингтон:
«О ты, знаменитейший Гусь, поддерживающий славу Капитолия,
Подари мне хоть одно перо, чтобы я мог
Вписать им ещё одну похвалу
Среди других, принадлежащих столь выдающимся умам».
Неоднократно на все лады издевательски обыгрывается и само имя Кориэта, и название его родного местечка Одкомб. Тот же неведомый Гларианус Вадианус демонстрирует незаурядные познания в языках и медицине в стихотворении, озаглавленном «Скелет и чистая анатомия всех точек и сочленений Томаса Кориэта из Одкомба», сплошь окружённом на боковых и нижних полях пародийными наукообразными комментариями и отсылками к авторитетам. Кориэт опять «ни мясо, ни рыба, ни маринованная селёдка, и его родной Одкомб мог бы вдоволь потешиться, увидев своего питомца, вытащенного из рассола в сундуке», — это о том же эпизоде во время представления маски. Есть ещё «Декларация о пророчестве Нерея, сделанная двумя рыбами относительно падения значения Гластенберийского аббатства[129] и возвышения Одкомба», где уточняется, вполне по-раблезиански, что пророчество это было сделано «в таверне, знаменитой тем, что мимо неё когда-то пробежала собака, преследовавшая медведя, и при этом они забежали на север так далеко, что оба животных вмёрзли в лёд», и тому подобная чепуха.
Или такие «комплименты»:
«Из всех, носивших когда-либо имя Том,
Том Кориэт — самый знаменитый…
Том-осёл может шествовать важно,
Но не для его длинных ушей такие бриллианты,
Которые украшают нашего Тома».
Завершают это необыкновеннейшее собрание макаронические стихи «самого Кориэта», показывающие, что он нисколько не обиделся на издевательское отношение к его книге и его собственной персоне со стороны тех, кого он «так простодушно пригласил принять участие в издании своего труда». Такая его реакция может удивить серьёзного историка — ведь только законченный дурак не увидел бы, что из него делают посмешище! Более того, он взял на себя роль исполнителя заключительного комического танца в этом гротескном полиграфическом представлении. Автор подтвердил, что он выступает как главная смеховая фигура, как шут — активный участник разыгрываемого вокруг него карнавального фарса; смех амбивалентен, всеобъемлющ. Но слишком многое говорит за то, что здесь не автор исполняет роль шута, а, наоборот, шут, буффон представлен в роли автора.
Значение вступительного панегирического материала для постижения смысла удивительного издания и всей истории вокруг него исключительно велико; но даже и само по себе это уникальное собрание остаётся наиболее ярким раблезианским явлением в истории английской литературы, причём явлением непонятым и неоценённым.
Галопом по Европе
Посмотрим теперь на сами Кориэтовы путевые заметки. Сначала в качестве ещё одного вступления в книге помещена речь, приписанная учёному немцу Герману Киршнеру, — «О пользе путешествий», длинное (40 страниц) сочинение, явно, но без гротескного шаржирования пародирующее нудные «труды» тогдашних любителей наукообразного пустословия.
Описание хождения Кориэта по Европе открывается подсчётом расстояний (в милях) между местечком Одкомб и важнейшими европейскими городами, пройденными Кориэтом до Венеции включительно:
между Одкомбом и Лондоном — 106 миль;
между Лондоном и Дувром — 57;
между Дувром и Кале — 27;
между Кале и Парижем — 140 и т.д.
Всего, если верить Кориэту, он преодолел, передвигаясь на чём придётся, но часто на своих собственных ногах через всю Францию, Италию до Венеции, потом обратно — через Швейцарские Альпы, Верхнюю и Нижнюю Германию, Нидерланды в Англию, расстояние в 1975 миль. Поскольку в книге даются точные даты (а то и часы) его нахождения в каждом пункте, можно высчитать, что он находился в движении не более 80 дней (наиболее длительная остановка в Венеции, кроме того, остановка в Париже, Падуе и других городах). Таким образом, он двигался по чужим, незнакомым странам, по плохим дорогам, в том числе через Альпы, посетив 45 европейских городов, внимательно осматривая их достопримечательности, списывая иноязычные надписи на памятниках, ведя систематические записи обо всём увиденном и услышанном, включая массу географических, исторических и культурных фактов, составивших потом огромную книгу, двигался со средней скоростью 35—40 км в сутки, уступая в скорости разве что Пантагрюэлю.
Ясно, что такая скорость является ещё одной фарсовой деталью, недаром и сам Кориэт, и его панегиристы не раз с откровенными ухмылками обыгрывают вопрос: как это одкомбианский пешеход умудрился за такой короткий срок обойти столько стран и городов, столько увидеть и записать, и всё это с пустым брюхом и без гроша в кармане, и что делать с теми, кто будет сомневаться в правдоподобности Кориэтовых подвигов?
Финансовое обеспечение путешествия остаётся загадкой: такое хождение по чужим странам было делом недешёвым, Кориэт же неоднократно подчёркивает своё безденежье. Да и Бен Джонсон сообщает в «Ключе к тайне "Нелепостей"»:
«Старая шляпа, рваные чулки, дырявые башмаки
И сумка, кишащая вшами, были его единственным достоянием».
Как же он жил, как расплачивался хотя бы за питание и ночлег? К тому же, он, оказывается, иногда позволял себе останавливаться не на захудалых постоялых дворах, а в самых дорогих и престижных гостиницах. Так, в Лионе он живёт в лучшей гостинице города «Три короля» вместе с такими людьми, как брат герцога Гиза и французский посол в Риме (с молодым графом Эссексом, тоже останавливавшимся в «Трёх королях», Кориэт, оказывается, разминулся на один день), и с этими людьми нищий и поистрепавшийся за дорогу одкомбианец беседует на превосходной латыни; в других местах он тоже позволяет себе дорогие удовольствия, пробует изысканные блюда и вина. Таких несоответствий очень много на всех этапах его путешествия, там, где он говорит о себе, элементы вымысла, пародии, шутовства встречаются на каждом шагу, свидетельствуя, что эта сторона его повествования сугубо литературна и далека от достоверности. Можно добавить, что для путешествия за границу тогда необходимо было иметь разрешение от властей, где оговаривались сроки и другие вопросы, однако ни о чём таком обычно словоохотливый Кориэт не сообщает. Зато маршрут путешествия Кориэта совпадает (но в обратном порядке) с тем, которым за 12 лет до него проследовал в Падую Роджер Мэннерс, граф Рэтленд.
Если говорить о научно-познавательной и литературной ценности описаний европейских стран, то она достаточно высока, и элементы фарса, буффонады её не слишком снижают. Это подлинно уникальный труд, к тому же, ощутимо передающий атмосферу жизни тогдашней Европы. Каждому важному городу отводится специальный раздел, излагается его история, даётся общее описание; рассказывается о народных обычаях, детально и со знанием дела описываются важнейшие архитектурные сооружения, воспроизводятся надписи на памятниках и склепах. В ряде случаев затрагиваются вопросы государственного управления, межгосударственных отношений, войн, дипломатии, династические проблемы, и всё это вполне компетентно.
Особенно интересны — и это отмечает М. Стрэчен — разделы об архитектурных памятниках; многие из этих сооружений нигде до книги Кориэта не описывались. Например, он буквально открыл англичанам многие работы Палладио, первым не только в Англии, но и в Европе обратил внимание на такие его творения, как базилика и ротонда в Виченце.
Великолепны панорамы Ломбардии, Рейна, Швейцарии. Особенно трогательно восхищение англичанина солнцем и красками Италии — он сравнивает её с раем. Одну шестую часть книги занимает глава о Венеции, о которой до этого на английском языке существовали всего две книги, по своей познавательной и литературной ценности не идущие в сравнение с книгой Кориэта. Красочность, полнота, точность рассказа о Венеции таковы, что Стрэчен считает его самым совершенным из всех, когда-либо написанных о жемчужине Адриатики на любом языке, и, вероятно, это не преувеличение.