Рассказывая о быте и обычаях венецианцев, Кориэт не забывает ни гондол, ни устриц, ни денежной системы, ни положения женщин, иностранцев и иноверцев. В театре его внимание привлекли, конечно, актрисы — ведь в Англии все роли исполнялись мужчинами. Но в целом Кориэт оценивает уровень венецианского театрального искусства ниже, чем английского, что в устах современника Шекспира звучит сегодня вполне естественно. С явным интересом описываются венецианские клоуны, фокусники и всякого рода шарлатаны, рассказывается о могуществе и влиянии куртизанок, одну из которых — богатую (и очень дорогую!) Маргариту Эмилиану — нищий Кориэт посетил, оказывается, в её доме. И превосходная гравюра Уильяма Хоула изображает вдруг оказавшимся изысканно одетым, модно подстриженным Кориэта и венецианскую жрицу любви, устремляющихся навстречу друг другу. Можно, конечно, отнести изысканный костюм одкомбианца на счёт фантазии иллюстратора, хотя здесь, как и в других случаях, дело, похоже, обстоит не так просто.
Большая глава отведена Падуе, её памятникам, её знаменитому университету. С особым чувством путешественник вспоминает о том, что отличает Падую от многих других городов, — о длинных крытых галереях для пешеходов вдоль улиц (такая галерея изображена на портрете молодого лорда, которого я выше идентифицировал с графом Рэтлендом, возвратившимся в 1597 г. из Падуи).
Везде, где он побывал, Кориэт общается с выдающимися учёными, знатоками филологии, риторики, философии, например с известным швейцарским полиглотом и ориенталистом Гаспаром Вазером, с богословами Буэлером, Хоспинианом и другими; посещает лекции по богословию и древнегреческой литературе, сравнивает их с лекциями в английских университетах. В конце книги даже помещены пространные письма Кориэта к этим учёным и их не менее пространные и бессодержательные ответы, вся эта «переписка» на латыни и греческом носит шутливо-пародийный характер, но установлено, что эти учёные действительно переписывались с некоторыми англичанами; Гаспар Вазер, как мы знаем, состоял в переписке с графом Рэтлендом.
Подробно описывается знаменитая Франкфуртская книжная ярмарка, где Кориэт побывал в сентябре 1608 года; в это же время (по счастливой случайности, конечно) там был и молодой граф Эссекс, которого одкомбианец почему-то называет кузеном четвёртой степени родства. Объявлять себя родичем — пусть и дальним — знатного аристократа, воспитывавшегося вместе с наследным принцем, для безродного одкомбианца было несомненной дерзостью, бестактной шуткой, за которую можно было и поплатиться. Вот если бы речь шла о ком-то из родственников Елизаветы Сидни, сестры юного Эссекса, например о её платоническом супруге графе Рэтленде, то такое шутливое обозначение степени и качества их родства было бы вполне уместным…
Количество фактов, дат, имён, сообщаемых Кориэтом, огромно, это подлинная энциклопедия. В ряде случаев в книге использовались существовавшие уже труды по соответствующим темам, причём не только на английском и латыни, но и на итальянском языке, которого одкомбианец тогда, по его собственным словам, ещё не знал.
Литературные достоинства книги не могут не броситься в глаза — они очевидны. Очень большой словарный запас, латинские и греческие слова, выражения и целые страницы — на каждом шагу. В Кориэтовых «речах», являющихся пародиями на заезженные штампы университетского красноречия, обнаруживается превосходное знание классической риторики. Автор много и охотно оперирует эвфуизмами, гиперболами, яркими и неожиданными метафорами, его повествование содержит множество новых, чрезвычайно смелых словообразований, в том числе на латинских и греческих корнях (ряд этих новообразований сохранился с тех пор в английском языке); в этих экспериментах часто чувствуется рука мастера, подлинного Логодедала.
В самом конце книги, после отдельного шмуцтитула, помещены стихотворные опусы, главным образом на латыни, приписанные покойному отцу Томаса Кориэта[130] — преподобному Джорджу Кориэту; обращены они к уже умершим, но когда-то всесильным елизаветинским вельможам — лорду Берли, графам Лейстеру и Пембруку (деду графа Пембрука и графа Монтгомери) и другим знатным персонам. Есть и обращение к самой королеве Елизавете: скромный пастырь, оказывается, настоятельно советовал ей побыстрее выйти замуж! Поэтические упражнения предка Кориэта носят малозамаскированный пародийный характер и не имеют к содержанию книги никакого отношения. Завершает книгу обширный алфавитный указатель, делающий её похожей на сегодняшние научные издания с их детальным справочным аппаратом.
И в самом конце — две страницы — список опечаток, сопровождаемый специальным обращением автора к читателям. Опечаток совсем немного (хотя Кориэт и утверждает, что на самом деле их гораздо больше, и предлагает читателям включиться в их поиск). Среди отмеченных Кориэтом опечаток несколько раз кстати и некстати фигурирует слово «Manners» — и с маленькой, и с большой буквы. Так, он рекомендует читателю на странице 297 вместо напечатанного там слова «лордство» (Lordships) читать «Manners»! Такого слова — «лордство» — в указанном Кориэтом месте вообще нет, а если бы оно там и было, то представить себе такую опечатку очень трудно. Но всё становится на свои места, если мы вспомним, что Мэннерс — родовое имя графа Рэтленда, того самого Роджера, которого, по утверждению Джонсона, заместил Томас. И имя «Мэннерс» обыгрывается здесь довольно открыто, так же, как оно обыгрывается в шекспировских сонетах и нескольких произведениях Джонсона, о которых мы будем говорить дальше.
И ещё одно «совпадение». В этом же последнем своём обращении к читателям Кориэт кокетливо извиняется за то, что он якобы «слабо, поверхностно владеет латынью и греческим» (хотя вся книга изобилует превосходными латинскими и греческими текстами). Буквально то же самое повторит потом Бен Джонсон о Шекспире, произведения которого, однако, свидетельствуют о том, что Великий Бард хорошо владел этими языками! Ясно, что Джонсон не случайно взял эту фразу из Кориэтовой книги, в создании которой он, так же как и в создании Великого шекспировского фолио, принял активнейшее участие.
Тираж книги точно не известен, вероятно, он был невелик, около 100 экземпляров; до нашего времени дошло 40. К работе были привлечены крупнейшие издатели и печатники: Блаунт, Баррет, Стэнсби, художник-график и гравёр Уильям Хоул, не имевший равных среди современников. По своим полиграфическим данным — качеству бумаги, набора, печати и особенно уникальных гравюр — «Нелепости» имеют мало аналогов в ту эпоху. Для каждого члена королевской семьи были изготовлены специальные подарочные экземпляры. Так, хранящийся теперь в Британском музее экземпляр наследного принца переплетён в красный бархат, обрез и застёжки позолочены, гравюры тщательно раскрашены; краски и позолота не потускнели до сегодняшнего дня. Учитывая характер издания, привлечённые силы и явно незначительный тираж, затраты на него были очень велики, а выручка — мизерная. Поэтому неоднократные заявления о том, что нищий Кориэт-де издал книгу за свой собственный счёт, носят явно шутовской характер: такими огромными суммами одкомбианец никогда в жизни не располагал; издание финансировалось окружением наследного принца, и в бумагах одного из инициаторов, Лайонела Кренфилда, имеются тому подтверждения.
Вскоре Кориэт расскажет в «Капусте» комическую историю о том, как он хлопотал о разрешении на издание «Нелепостей», а для пущей «убедительности» его письмо секретарю лорда-казначея будет даже приклеено к роскошному экземпляру, подаренному наследному принцу, — оно и сейчас там! Письмо, конечно, пародийное, и вообще никакой необходимости кланяться незначительному чиновнику не было: книга создавалась под личным покровительством принца, при участии многих влиятельных людей из его окружения и не содержала ничего предосудительного. Письмо, включая подпись Кориэта, написано тем же каллиграфическим почерком, что и подписи к гравюрам Хоула, так что рассматривать его в качестве кориэтовского автографа (притом единственного) нет особых оснований.
Всё в «Нелепостях» говорит о фарсовом характере издания, об этом же свидетельствуют удивительные события, развернувшиеся после того, как книга покинула стены типографии.
«Капуста» на десерт для идиотов-читателей
Через несколько месяцев в Лондоне появилась ещё одна книга, несравненно меньшего объёма (около 100 страниц), но с не менее странным и трудносовместимым с авторским достоинством названием: «Кориэтова Капуста, ещё раз подогретая[131] и теперь поданная вместе с другими макароническими блюдами как вторая часть к его "Нелепостям"»{94}. Название весьма хитроумное: «капуста» присутствует в нём и на греческом, и на латыни, и на английском, и в прямом, и в переносном смысле, a crambo, как я уже говорил, — это старинная игра в отыскание скрытого (загаданного) слова.
Содержание «Капусты» составляют дополнительная порция панегириков, будто бы не поместившихся в первой книге, обращение к наследному принцу, комически повествующее о перипетиях с получением разрешения на издание «Нелепостей», речи, якобы произнесённые Кориэтом перед самим королём и каждым из членов королевской семьи в отдельности. Есть также ругательный ответ торговцу полотном Старру, являющийся частью фарсовой судебной тяжбы, затеянной Кориэтом. Старр-де отказался выплатить тройной залог, обещанный Кориэту в случае его благополучного возвращения из путешествия, доказывая, что за такой короткий срок просто невозможно посетить и описать столько стран и городов. «Петиция в суд», состоящая в основном из витиеватых и забавных ругательств, подписана Кориэтом на латыни, английском и греческом языках!
Читателю предлагается также рассказ о вражде одкомбианцев с жителями соседнего поселка Иоувил (Кориэт забавно перевирает его название — Evil