По лицу из разбитой брови текла кровь, а в ушах стучали его слова, что это я виноват, что я ее предал. Он обвинял меня в том, что я повез ее в Третий и бросил одну, что я отвернулся, когда ей нужна была моя поддержка.
Тогда уже я бросился на него, и мы вновь рухнули на пол. Я кричал как ненормальный и обвинял его в том, что он все знал, но не говорил мне, потому что думал, что займет мое место.
Когда меня оттащили от него, мы уже были врагами. Он держался за спину и не мог встать. Отец Саши выпроводил меня из квартиры. Он сказал, что я должен хоть раз в жизни подумать не о себе.
Следующие два дня казались страшным сном. Хотелось проснуться и понять, что это был кошмар. Но все было наоборот. Я засыпал под утро на несколько часов и только во сне освобождался от чувств безутешного непонимания происходящего, злости и ненависти ко всему миру и к себе. В те дни я еще не чувствовал ни горя, ни утраты, ни скорби. Они пришли позже и остались внутри меня навсегда. Они изменили мою суть, мой взгляд на поверхность. Теперь я видел жизнь, людей и себя насквозь. Я смотрел на мир через призму потери.
Солнце в тот день неумолимо светило, на улицу словно вернулось лето. Прохожие улыбались, радуясь теплому, безоблачному дню, а я стоял у ее дома и ненавидел солнце. Лучше бы в этот день лил дождь и клубились тучи, как и всегда. Природа тоже должна была оплакивать ее. Но плакали только мы.
Прощание было организовано в ритуальном зале на окраине, недалеко от руин. Было очень много людей, они толпились в зале, в холле и на улице. Вокруг нее все было устелено разноцветными искусственными цветами. Я стоял на улице и не мог зайти внутрь, не хотел прощаться с ней. Лейка продралась сквозь толпу, взяла меня под руку и завела внутрь. Я не сопротивлялся, не было сил. Но и смотреть на нее я тоже не мог. Из глаз текли слезы, а вой рвался из горла. Приходилось держать разбитые губы рукой, чтоб они не разомкнулись. Вскоре я почувствовал тяжелую руку своего отца, он стоял чуть позади и периодически сжимал мое плечо, словно делал массаж сердца. Раз, два, три. Дыши, сын, дыши.
Ее отец пригласил инструментальный квартет, и они играли ее любимую музыку, а в конце исполнили ту мелодию, что сочинила она в последние месяцы своей жизни. Это рвало сердце. Но в этот раз я остался с ней и слушал до самого последнего звука. А когда музыка стихла, люди потянулись к Саше. Они шли длинной черной лентой к белому глянцевому гробу. Я остался в стороне. Мне хотелось, чтобы в наши с ней последние мгновения мы были одни. Когда в помещении никого кроме Лейки, ее отца, меня и моего отца не осталось, я попросил их уйти. Подошел к ней, посмотрел в такое родное лицо, прошелся по нему кончиками пальцев. Нагнулся к ней и сказал:
– Ты была права. У нас было как в сетевой сказке, которые я никогда не читал. И финал ты выбрала свой. Но я продолжаю любить тебя. Увидимся на маяке.
Моя слеза упала ей на веко. Я в последний раз поцеловал ее и вышел из зала. Прах Саши развеяли над руинами неподалеку. После этого я вырвался из удушающего дня и поехал на маяк. Дошел до воды и отдал течению две алые розы ручной работы.
Я смотрел на реку, на опускающееся к горизонту солнце, которое тучи так и не спрятали от меня, и прощался с моей Алей навсегда.
Постепенно осознание утраты накрыло меня с головой. Больше не было надежды, что у нашей истории может быть продолжение. Я утопал в сожалениях, в самобичевании, в унынии. Все вокруг потеряло смысл, во мне что-то погасло, заглох двигатель жизни.
Через несколько месяцев Лейка написала мне и сказала, что нам нужно увидеться. Это было тяжело, но она настаивала. Мы договорились встретиться в баре недалеко от их дома. Я сидел за столом и крутил в руках стакан с настоем. Она подошла тихо и незаметно, села напротив и положила на стол пакет, в котором что-то лежало.
– Это тебе. Все, что от нее осталось, – сказала она, шмыгнув носом. – Отцу я не показывала, не выдержит.
– Как он?
– Пьет.
– А ты?
Я посмотрел на ее бледное худое лицо, на черные короткие волосы, которые спадали, закрывая глаза.
– Нормально. А ты?
– Тоже ничего.
– Незаметно. Выглядишь жутко.
Я слабо улыбнулся.
– Мне пора, – сказала она, встала и ушла. А я остался сидеть и смотреть на белый пластиковый пакет. Допив все до последней капли, наконец собрался с силами, взял сверток и поплелся домой.
В пакете был Сашин портал. Я спрятал его в своей комнате и еще несколько недель только вскользь поглядывал в его сторону. Я оказался трусом. Опять. Мне не хватало смелости даже открыть его. Но одним вечером знакомые ребята вытащили меня в бар, и, осмелев после изрядного количества настоя, я вернулся домой, достал ее портал и стал изучать его. Наткнулся на папку «Жизнь». Я не спал всю ночь и прошел с ней все, что она пережила, начиная с нашего знакомства и до самого дня ее смерти. В нем я нашел ответы на вопросы «почему, как, зачем». Я зарычал, как дикий зверь, дочитав последние страницы, и стал крушить все, что было в моей комнате. Сонный отец ворвался ко мне, увидел портал, крепко схватил меня, прижал к себе и держал, пока я не обессилел.
Когда я успокоился, отец серьезно посмотрел на меня, сжал плечи и сказал:
– Сын, ты должен взять себя в руки. Это не поможет тебе вернуть ее. Ничто не поможет. Но именно ради Саши ты должен стать сильным и продолжать жить.
Я сдался, утирая слезы, и кивнул. Он оставил меня в покое, и больше мы это не обсуждали. А дальше… я старался прийти в себя. Правда старался. Целыми сутками разрабатывал проект, в котором бы сам хотел оказаться. Игру, где ради мечты ты ставишь на кон все, что есть. Я прорабатывал все – от и до. В том числе и то, как она должна приносить деньги. Я погряз в игре, лишь бы не думать о Саше, о себе, о нас. Но через месяц еще один удар обрушился на меня – заболел отец. Он был сильный человек, всегда добивался своего, боролся до последнего. Но в этот раз враг оказался проворнее, сильнее и живучее. Еще через месяц отца не стало. Мама поникла в печали и существовала, словно она программа в сети, у которой есть установка, заданная тем, кого уже нет.
Отец был для меня примером, самым лучшим наставником, настоящим мужчиной. За неделю до его смерти я приехал к нему в лекарий и сидел у кровати. Он посмотрел на меня, словно знал, что ему не выиграть, и сказал слова, которые, как дефибриллятор, заставили вновь забиться мое сердце.
– Сын, у каждого в жизни должна быть цель, настоящая цель, ради которой он дышит. Какая цель у тебя?
– Не знаю, пап. Запустить игру.
– Это не цель. Это занятие. Что в твоей жизни самое важное?
– Ты, папа. А что?
– Я – это, конечно, хорошо. Но верится с трудом. – И он хитро улыбнулся. Я тоже открыто растянул губы в улыбке, впервые за долгое время.
Думал, вопрос будет закрыт, но он внимательно смотрел в меня. Я опустил голову и сжал челюсти.
– Саша, – глухо произнес я. – Я любил ее и люблю до сих пор. Но ее больше нет. Я в этом виноват не меньше, чем другие.
Отец откашлялся.
– Да, сын. Вот и подумай, на что ты готов и способен ради нее.
– Но…
– Давай без этих «но». Хватит. Ваше поколение очень любит всякие «но». Нет никаких «но». Я читал ее «Жизнь».
– Отец.
– Да, я твой отец. И я должен был знать.
Я был возмущен тем, что он, не спросив меня, взял ее портал. Но, с другой стороны, мне стало легче от того, что он это сделал. Разделил со мной ее правду.
– Сын. Поставь цель. Цель ради нее, ради себя, ради вас. И тогда все в твоей жизни будет наполнено смыслом. Не будет пустых дней, пустых действий, пустоты. Одиночество останется, но оно будет терпимое. С ним ты сможешь двигаться дальше.
Я не знаю, что отец хотел сказать мне в действительности. Может, я перевернул его слова в ту сторону, которую хотелось мне. Но я сделал их своим девизом и, когда отца не стало, поставил себе цель. Цель ради нее, во имя Али, во имя моей Саши.
Глава 27
– А теперь Ты, Ева, скажешь мне, кто убийца и кто Безымянная Царица, – чеканит голос каждое слово.
Ева невидящим взглядом смотрит на стену и шепотом отвечает:
– Мы все убийцы. Каждый из нас виновен в ее смерти.
– Ответ верный. И кто тогда Безымянная Царица?
Ева считала, что Безымянная Царица – сама Аля. Но это противоречило сказке. Она не могла быть сразу двумя персонажами. Или могла? Ее смерть разбила сердце Яла?
– Саша? – еле слышно произнесла Ева.
Безжизненная тишина воцарилась в комнате, после чего голос сказал:
– Ответ неверный.
Взгляд Евы нервно бьется о стены комнаты. Она опускает руку в карман и сжимает нож. Сейчас свет погаснет, и она навсегда останется заперта в этом подвале. Мысли мечутся, а паника неумолимо надвигается. Но Ева собирается, дышит тяжело, – она не сдастся без боя, не станет безропотно стоять и ждать вечной ночи. Она должна как-то выбраться из подвала. Ева выпрямляется и смотрит в камеру.
– Я правильно ответила на два вопроса из трех. Я все поняла, – напряженно произносит она. – Я ошиблась. Виновата и заслуживаю наказания. Я готова ответить за свои поступки. Но и вы должны ответить за свои.
Слезы текут по щекам, но Ева не обращает на них никакого внимания и в упор смотрит в камеру. Напряженно и непоколебимо. У нее есть план.
Вновь звучит голос из динамика:
– Ты права, Ева. Ты справилась с двумя вопросами из трех. И за это я буду к тебе благосклонен и дам тебе ответы, которые ты так долго ищешь.
– К черту ответы, – говорит Ева. – Я не хочу больше страдать. Я прошу только одного – легкой и быстрой смерти.
Ева откидывает эмоции. Она понимает, что не сможет вымолить прощения. Ее никто не отпустит. Все теперь только в ее руках. И это ее шанс. Чтобы убить ее, ему придется открыть чертову дверь и спуститься в подвал.
– Договорились, – сдержанно произносит голос.
Рука в кармане сильнее сжимает маленький предмет, пока она прикидывает расстояние до лестницы. Ева садится на самый край матраса. Она ждет, что прозвучит сигнал и вырубится свет. Тогда она ляжет не у стены и ей будет проще сорваться с места.