Проводит ночи Кло.
Поют о страсти нежно скрипки, –
И Кло сгибая стан свой гибкий,
И рассыпая всем улыбки –
Идет плясать танго…“
Ох, боюсь, не рестораны и танго ожидают нас в „далёкой знойной Аргентине“. А вот пароход как раз будет – точнее, дизель-электроход „Михаил Сомов“, на котором нам и предстоит отбыть в Южное полушарие. Эта хитрая комбинация придумана генералом: мы оформляем бумаги для поездки в Канаду, на театральный фестиваль вместе со „сценическими фехтовальщиками“, получаем на руки билеты – и в последний момент, в Шереметьево, нас тормозят на таможне, придравшись к мелкой ошибке в документах. Группа улетает без нас, а мы садимся на другой рейс и отбываем в Питер – аккурат к прощальному гудку „Михаила Сомова“, на борту которого отправляется в Антарктиду персонал очередной Антарктической экспедиции и грузы для полярных станций.
„Но вот навстречу вышел кто-то стройный…
Он Кло спокойно руку подает,
Партнера Джо из Аргентины знойной
Она в танцоре этом узнает…
Трепещет Кло и плачет вместе с скрипкой…
В тревоге замер шумный зал
И вот конец… Джо с дьявольской улыбкой
Вонзает в Кло кинжал…“
На мой вопрос – „зачем понадобилось городить такой огород?“ – генерал, поначалу ответил привычным „приказы не обсуждают“, но потом всё же снизошёл до объяснений.
Оказывается, один из Десантников, сведения о которых содержались в архивных записях „наблюдателей“, занимает весьма высокий пост в ЦРУ. За ним установили наблюдение, но „объект“ оказался крайне осторожным: избегает покидать не то что Штаты, но даже территорию Лэнгли. Чего не скажешь о двух его доверенных сотрудниках, не Десантниках, а обыкновенных землянах. Эти в настоящий момент находятся в СССР, один работает в американском торгпредстве, другой состоит третьим советник атташе по культуре.
„Они у нас под надёжным колпаком, – объяснял генерал, – и, в принципе, могут быть высланы в любой момент. Но боюсь, время упущено. Не забывай, что мы получили возможность работать сколько-нибудь масштабно всего три месяца назад, а эти парни сидят в Москве не меньше полугода. В любом случае, резидентура Десантников в США и Южной Америке не добита и продолжает действовать. Так что мы просто обязаны предположить, что они попытаются отследить и твои перемещения“.
На мой вопрос – „откуда им может быть известно о моём „переносе“, ведь Десантники-наблюдатели так не успели поделиться с кем-то ещё своими данными? – дядя Костя только скривился.
– Откуда-откуда… от верблюда! Раз такая вероятность есть – мы должны принимать её во внимание. Или ты готов сработать „на авось“ и поставить под удар всю операцию?
И ведь не поспоришь – и без того многое в этой истории приходится делать „на авось…“
Я поёжился и поплотнее запахнул куртку. Ветерок разогнал облачка над головой, и теперь небо было сплошь усеяно бледными звёздами. Да, осеннее небо средней полосы России – не чета небосводу Южного полушария с его сверкающими драгоценностями: Канопус, блеском уступающий только Сириусу, Архенар в созвездии Эридана, Корабль Арго и, конечно, Южный крест“. Я представил себе эту дивную россыпь на чёрном бархате над своей головой, а Ритулино контральто всё разносилось над стылой ноябрьской водой:
„В далекой знойной Аргентине,
Где небо южное так сине,
Где женщины как на картине,
Про Джо и Кло поют.
Там знают огненные страсти,
Там все покорно этой власти,
Там часто по дороге к счастью,
Любовь и смерть идут…“
30-е ноября 1979 г.
Юг Баварии.
День на горном воздухе.
Надписи на указателе, сделанные на немецком и английском языках гласили: „Округ Гармиш-Партенкирхен, федеральная земля Бавария“. Вишнёвая „Ауди“ притормозила, свернул к обочине и остановилась, не доезжая десятка метров поворота с автобана.
– Нам сюда? – осведомился напарник, сверившись с картой, напечатанной в туристическом буклете.
– Вроде, да. – Толя посмотрел на часы. – Шестнадцать-четырнадцать. Связник проедет мимо нас через одиннадцать минут.
Мы должны следовать за ним на дистанции в двадцать метров. Он будет на чёрном „БМВ“, номер…
– Я помню. Кофе хочешь?
Говорили они по-английски.
Толя подумал и кивнул, и напарник потянулся за термосом.
Двигатель едва слышно урчал, нагоняя в салон волны тепла. Гармиш-Партенкирхен – рай для горнолыжников, и местные жители всегда радуются снежной, студёной зиме, которая неизменно приносит доходы здешнему туристическому бизнесу. Толя повернул ключ, заглушая мотор, принял у напарника бумажный стаканчик и стал отхлёбывать кофе маленькими глотками, любуясь величественной панорамой баварских Альп и высочайшей вершиной Германии, пиком Цугшпитце, облитым ослепительно сверкающими на солнце глетчерами.
Они перешли границу между ФРГ и ГДР возле крошечного городка Гайза в земле Тюрингия. Добрались до ближайшего городка, нашли оставленную в условленном месте машину и шесть часов гнали по федеральной трассе А9, через Вюрцбург, Нюрнберг, Ингольштадт и дальше, в сторону предгорий баварских Альп. В Мюнхене сделали остановку – пообедали, попросили наполнить термос крепчайшим кофе. Заодно Толя заглянул на местный почтамт – там на имя Майкла Винника, аспиранта из Канады, стажирующегося в университете Иоганна Гёте Франкфурта-на-Майне (так значилось в его паспорте) была сутки назад оставлена безобидная на вид депеша. Молодой человек вышел из почтамта, сел в машину и обменялся несколькими фразами с напарником. После чего – нажал кнопку прикуривателя и сжёг полученную записку. Через четверть часа вишнёвая „Ауди“ выехала из города по автобану, ведущему на север, миновало покрытое льдом озеро Штарнбергер и покатилась в сторону австрийской границы, где в живописной долине раскинулось селение Гармиш-Партенкирхен.
Связник появился на шесть минут позже назначенного срока. Затянись ожидание ещё на четыре минуты, и Толя, выполняя полученные им строгие инструкции, завёл бы двигатель и повернул бы назад, на юг. Но обошлось: в шестнадцать-тридцать одну чёрный БМВ с австрийскими номерами притормозил у поворота, мигнул тормозными огнями и направился под указатель. Толя повернул в замке ключ, мотор сыто заурчал и „Ауди“ покатила вслед за изделием баварских автомобилестроителей.
Не проехав двух километров, обе машины остановились возле придорожной закусочной. Толя с напарником немного подождали, после чего зашли в маленький зал и направились к дальнему столику, откуда им приветственно помахал рукой молодой человек в яркой ветровке с изображением забавного снеговика в красной тирольской шляпе и носом-морковкой – талисманом Зимней Олимпиады 1976-го года в Инсбруке.
– „Объект“ прибыл в Гармиш-Партенкирхен вчера под вечер, рейсовым автобусом из Мюнхена.
Связник потягивал пиво, неторопливо роняя слова на французском.
– Переночевал в отеле „Рисерзе“ – превосходное, кстати, место, на берегу озера, – утром сдал номер, оставил свой багаж в камере хранения отеля и отправился бродить по городу. Его вели, конечно. Особо приглядывался к частным домам старой постройки. Вот адреса тех, на которые он обращал особое внимание.
Связник взял меню, рассеянно просмотрел, вернул на место и сделал знак кёльнеру. Толя в свою очередь завладел книжечкой в бордовом сафьяновом переплёте и принялся изучать список горячих закусок. К тому моменту, когда служитель подошёл к столику, записка – сложенная вдвое четвертушка тетрадного листа – уже была у него в рукаве.
Некоторое время они наслаждались вкусом обжаренных в пряностях куриных крылышек и тёмного баварского пива.
– В списке помечены три дома, куда он зашёл и беседовал с хозяевами. Особого внимания заслуживает третий. После посещения, „объект“ около часа прогуливался по городу, после чего, вернулся, зашёл в маленький пансионат напротив и снял там комнату на втором этаже. Мы проверили – окна её выходят на фасад упомянутого дома, из них видны и парадное крыльцо и боковой, чёрный ход. Дело было три часа назад, с тех пор „объект“ не покидал своей комнаты.
– Кто хозяин дома? – осведомился Толя.
– Некто Рихард Нойбергер, пятидесяти семи лет, пенсионер. Довольно примечательная личность – во время войны служил в баварских горных егерях. „Эдельвейс“ – может, слышали? По вечерам играет на скрипке и рояле в одном из городских ресторанов, домой возвращается обычно около двух часов пополуночи.
– Тапёр?
– Именно. Его рабочая смена начинается… – связник посмотрел на часы, – Через два часа. Есть основания полагать, что в его отсутствие „объект“ попытается проникнуть в дом.
Толя кивнул.
– У вас должна быть для нас посылка…
– Она уже в вашей машине. Всё, как договорились.
Связник опустошил кружку – высокую, из обливной керамики, с откидной оловянной крышкой.
– Подождите минут десять, и уходите. Связь по установленному каналу. Если что-то понадобится срочно – позвоните из телефона-автомата на номер три-двадцать девять-пять, вам ответят. Пароль…
– Мы помним.
– Вот и отлично. Засим – позвольте откланяться.
Он положил на столик купюру в десять марок и направился к выходу.
Из щели между косяком и чердачной дверью на ступеньки падал слабый оранжевый отсвет электрического света. Толя тронул пальцем железную петлю, понюхал и прошептал:
– Машинное масло, свежее. Похоже, смазали только что…
Напарник кивнул и тихонько толкнул дверь. Тишина. Лампочка без абажура свисает с потолка; из глубины чердака доносится негромкое, осторожное копошение.
Толя шагнул вперёд, подняв „Зиг-Зауэр“ с навинченным на ствол глушителем. Двигался он профессионально-мягко, но рассохшиеся доски под его подошвами заскрипели бы, наверное, даже под кошачьими лапками. Мгновение мёртвой тишины, прерываемое лишь тяжёлым дыханием – и всё заглушил раскатистый грохот. Тёмная фигура, метнувшаяся из угла чердака, зацепила составленные в ряд у стены старые лыжи, и те повалились на пол, поднимая клубы пыли и мелкого мусора. Беглец взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие – и повалился спиной вперёд. Новый взрыв грохота, треск, невнятные проклятия – и напарники, не сговариваясь, прыгнули в пыльную завесу.