Из Бутырки он возвращался недовольный собой. Все-таки нельзя вот так — напролом — в чужой монастырь со своим уставом.
Как-то он ездил в Индию по туристической путевке. Гид сразу предупредил: нищим милостыню не подавать.
Он пропустил этот совет мимо ушей и подал самому жалкому мальчонке лет пяти. И туг же на него обрушилась толпа — все в лохмотьях, с культями вместо рук или ног, — откуда только взялись. Они хватали его за руки, за одежду, умоляли, от их зловонного дыхания кружилась голова.
Местная полиция вызволила его, сам бы он не вырвался из этого плена...
Сколько людей в Бутырке, столько же и боли, страданий, разрушенных жизней, не говоря уже о здоровье...
Одно то, что их там держат до суда годами, — проблема из проблем. Потому что многим из этих мучеников светит незначительное наказание...
К себе в кабинет Грязнов вошел мрачнее тучи. Пьггливо посмотрел на подвернувшегося Володю Фрязина.
— Ты еще здесь?
— Аэропорт в Тюмени закрыт на сутки из-за пурги, — ответил тот.
— Черт с ней, с Тюменью... Разберемся здесь. Что известно по замгендиректору Бригаднову?
Володя молча передал ему снимки трупа из морга.
Перерезанное горло, от уха до уха. На лице отпечаток предсмертной муки, голова вжата в плечи.
— Такое ощущение, что он его узнал, тебе не кажется? — спросил Грязнов, усаживаясь за свой стол. — И испугался... Ну-ка покажи мне такие же фотографии его шефа Ивлева.
— А вот я об этом даже не подумал, — покрутил головой Володя, передавая снимки шефу. — А вы сразу решили сравнить...
— Поработай с мое, — сказал Грязнов, разглядывая снимки, — потом будешь начальству дифирамбы петь. — Вот смотри: Ивлев и Бригадное в чем-то стали похожи. Одно и то же выражение лиц.
— Страх смерти, наверное, у всех одинаков.
— Это верно. Но Бригаднов уже знал о случившемся с Ивлевым, а тот не знал, что его ждет. И явно испугался заранее. Тут как бы разный страх, понимаешь? Бригаднов, как только увидел убийцу, сразу вспомнил, что случилось с его предшественником. Его испуг мог быть роковым. Вскрытие было? Не скончался ли он от разрыва сердца раньше, чем от руки убийцы?
— Так оно и было! — с восхищением подтвердил Володя.
— Ты осмотрел место убийства Бригаднова?
— Кровь по всей лестнице. И на ней следы обуви убийцы,— ответил Володя. — Соседи даже не высунулись. Побоялись. Только позвонили в милицию. Говорят, что не было шума и пьяной ругани. Хотя алкоголь у Бригаднова в крови обнаружен. Жена говорит, будто он пил накануне.
— А что ты сам об этом думаешь? — глядя на фотографии, спросил Грязнов.
— А что тут думать? Тот же почерк, что и при убийстве Ивлева.
— Картотеку смотрел? Компьютерные файлы проверял? — спросил Грязнов. — Есть что-нибудь похожее?
— Ничего.
— Где же убийца? Не воспарил же он на небеса вслед за покойником? — устало сказал Грязнов. — Не тяни, говори все, что знаешь... Куда он делся?
— Только то, что с соседнего двора через пару минут отъехала машина. Говорят, «шестерка».
— Говорят... — проворчал Грязнов. — Кто говорит-то? Бабуси, что на лавочке сидели? Да еще в темноте...
Володя молчал. Грязнов старался не смотреть на него, чтобы скрьггь раздражение.
— Я говорю это потому, — пояснил Володя, — что через пару кварталов в Дегунине была обнаружена брошенная «шестерка», прежде угнанная. Гаишники поспешили вернуть ее владельцу.
— Да? — Грязнов поднял на него глаза. — Что ж ты сразу не сказал?
— Ждал ваших наводящих вопросов, — попытался улыбнуться Володя.
Тяжело ему у нас будет, подумал Грязнов. Жесткости не хватает, хватки. Хоть умный парень, работящий, честный.
— Владелец наверняка машину уже помыл, — вздохнул Грязнов.
— Машина была угнана за четыре часа до совершения убийства, — сказал Володя. — Об этом свидетельствует заявление владельца. Решили, что это подростки угнали. Покатались и бросили...
— Конечно, ее нашли на самом видном месте? — спросил Грязнов. — Там, где уже все затоптано?
— Возможно, на этом и строился расчет преступника, как вы думаете? — спросил он.
— Или преступников, — мрачно сказал Грязнов. — Обрати внимание, здесь одно с другим плохо согласуется. Настоящий киллер резать ножом не станет. Велик риск. А вот фокус с машиной проделали нормальный, кося под подростков. Понимаешь, почерки разные у тех, кто был в машине, и у того, кто убивал Бригаднова. Давай попробуем восстановить событие. Значит, они его ждали. Потом отъехали и бросили машину, как ты говоришь, на видном месте. Стало быть, там их ждала другая машина. Им «шестерка» для начала была нужна, чтобы на нее мало кто обратил внимание. Кто-нибудь видел там другую машину, в которую они пересели?
— Да кто обратит внимание? — махнул рукой Володя. — Убивали-то в другом месте.
— На то они и рассчитывали, — согласился с ним Грязнов. — Ну ничего, на каждую хитрую задницу найдется кое-чего с винтом. Сейчас мы с тобой сделаем вот что... — Он посмотрел на часы. — Съездим к тому владельцу «шестерки». Мало ли. Он-то помыл свою машину, а что-нибудь внутри вдруг да осталось...
11
Самед смотрел на Рагима Мансурова и нервно перебирал четки, пока тот кричал на него, излагая свои требования.
— Не понимаю, чего вы от меня хотите? — сказал он как можно спокойнее. — Ваш брат обвиняется в изнасиловании и нанесении побоев несовершеннолетней. Уже в тюрьме он совершил насилие — акт мужеложства — и также избил вместе с другими сокамерниками этого русского мальчика, если не ошибаюсь, Панкратова. И вы хотите, чтобы его выпустили под залог? Хотите, чтобы мы гарантировали его законопослушное поведение?
— Почему ты, азербайджанский юноша, родственник Президента, говоришь со мной на чужом языке? — воздел руки к потолку Рагим Мансуров. — На языке убийц нашего народа! Тебя здесь подкупили, чтобы ты так со мной разговаривал, да? Аллах видит и слышит, как ты лижешь жопу неверным!
Последние слова он произнес на русском.
Самед усмехнулся.
— Ну вот, кажется, вы сами объяснили, уважаемый, почему с вами приходится разговаривать на языке страны моего пребывания. Просто мы так лучше друг друга поймем... Вы понимаете, какое возмущение мы вызываем, когда покрываем преступления таких, как ваш брат?
— Рустам — не преступник! — Рагим Мансуров повертел пальцем перед носом Самеда.— Пусть наш суд скажет мне это. А русскому суду я никогда не поверю!
— Об этом вас не спросят, уважаемый господин Мансуров, — поморщился Самед. — Сейчас вы опять призовете в свидетели Аллаха, хотя еще недавно возглавляли идеологический отдел райкома партии и были проповедником атеизма... Не при вашем ли участии, уважаемый, древняя мечеть в Наурском районе была превращена в склад угля и мазута? Поэтому не надо обвинять меня в отрыве от корней. Вы лучше мне другое объясните... Где архивы из Грозного с картой нефтяных месторождений в Каспии? У вас?
— А ты неплохо, щенок, подготовился к нашему разговору, — ощерился посетитель. — Вот так ты, значит, осуществляешь защиту интересов правоверных? Разве не сказано в Коране: идешь с иноверцем, держи нож за пазухой? Или ты сам стал иноверцем?
— Я вынужден прервать наш разговор, — сказал Самед. — Покиньте сейчас же этот кабинет, или я буду вынужден вызвать охрану.
— Сам уйду! — выкрикнул Мансуров. — Но сначала вот что объясни: почему ты вероотступник? И четки эти только для виду щупаешь? Знаешь, что бывает с вероотступниками по закону шариата? Им отрубают головы. А про архивы забудь! И ты и весь твой клан. Не получите вы их!
Самед побледнел, однако постарался скрыть свою растерянность. Даже усмехнулся.
— Как в Чечне, уважаемый, собираетесь порядки устанавливать? Хотите всех, весь мир от нас оттолкнуть? Сделать наш народ еще более несчастным, чем он был при вас, когда вы были коммунистом?
Мансуров приподнялся со стула, склонился к нему через стол.
— А ты — чистенький, да? — Это он тоже произнес на русском. — Думаешь, если всю жизнь здесь за папочкиной спиной прожил, так с тобой ничего плохого не случится?
— Угрожаете? — Самед нажал на кнопку звонка. — Сейчас вас задержат и привлекут за оскорбление...
— Меня привлекут? — засмеялся ему в лицо Мансуров. И опять по-русски: — Сопляк! Ты знаешь, кто я? Я к твоему троюродному дяде дверь ногой открываю! Да если с моей головы или головы брата упадет хоть один волосок...
Дверь распахнулась, в комнату вошли несколько охранников.
— Выведите его отсюда... — глухо сказал Самед, не глядя на Мансурова. — Он мне угрожал.
— Может, вызвать милицию? — спросил один из охранников, тот самый верный телохранитель, которого Самед предлагал в помощь Турецкому.
— Нет, Аслан, не стоит, — покачал головой Самед. — Будет скандал, неприятности.
— Боишься скандала? — злорадно спросил Мансуров. — Держишься за тепленькое местечко, да? — И он разразился грязной бранью.
— Вот теперь он созрел для милиции, — сказал Самед. — Оскорбил меня при исполнении служебных обязанностей и при вас, свидетелях... Вы слышали?
Охранники переглянулись, потом кивнули.
— Выведите его, — сказал Самед. — Придет милицейский наряд, составим протокол. И отправим к младшему братцу.
Теперь побледнел Мансуров.
— Ты что, молокосос? Ты понимаешь?..
— А почему по-русски? — поднял брови Самед. — Почему на языке колонизаторов, неверных и убийц твоего народа?
— Ладно, идите... — подтолкнул Мансурова Аслан.
Когда охранники вывели упирающегося Мансурова, Аслан вернулся, закрыв за спиной дверь.
— Самед! Я уважаю тебя и твою родню. Но понимаешь ли ты, что делаешь? Когда он шел сюда, я видел, как женщины в очереди целовали ему руки. Только он помогает сейчас беженцам.
— Он прошел, минуя очередь, — устало отмахнулся Самед. — Я не мог ему позволить унижать и оскорблять меня. Он большой человек, при больших деньгах, но он не выше Президента и закона.