– Радуйся, что у нас мирные переговоры, Пенроз, – взъярился Морриген, – не то я отрезал бы тебе язык за такие слова.
– И похоронил бы его заодно со своим мужским признаком?
– Довольно! – сказал Станнис. – Владыка Света покарал моего брата смертью за его измену. Кто совершил это, не имеет значения.
– Для вас, возможно, и не имеет. Я выслушал ваше предложение, лорд Станнис, – теперь выслушайте мое. – Сир Кортни снял с руки перчатку и бросил ее прямо в лицо королю. – Вызываю вас на поединок. Оружие назовите сами – мечи, копья, что угодно. Если же вы боитесь сами выйти против старика со своим волшебным мечом, рискнув королевской шкурой, назовите своего бойца – и я брошу вызов ему. – Рыцарь метнул уничтожающий взгляд на Гюйарда Морригена и Брюса Карона. – Любой из этих щенков подойдет в самый раз.
Сир Гюйард Морриген потемнел от гнева.
– Я подниму перчатку, если будет угодно королю.
– Я тоже. – Брюс Карон смотрел на Станниса. Король скрипнул зубами.
– Нет.
Сира Кортни это не удивило.
– В чем вы сомневаетесь, милорд, – в правоте своего дела или в силе своей руки? Или вы боитесь, что я помочусь на ваш меч и он погаснет?
– А вы, я вижу, за дурака меня держите, сир? У меня двадцать тысяч человек. Вы осаждены с суши и с моря. С чего мне выходить на поединок, если победа и так будет за мной? – Король погрозил рыцарю пальцем. – Предупреждаю вас: если вы вынудите меня брать мой замок штурмом, пощады не ждите. Я перевешаю вас всех до единого, как изменников.
– Это уж как богам будет угодно. Штурмуйте, милорд, – только вспомните прежде, как этот замок называется. – Сир Кортни дернул поводья и поехал обратно к воротам.
Станнис, помолчав, тоже повернул коня и поехал в свой лагерь. Остальные последовали за ним.
– При штурме этих стен погибнут тысячи, – заволновался престарелый лорд Эстермонт, дед короля с материнской стороны. – Уж лучше рискнуть чьей-то одной жизнью, разве нет? Дело наше правое, и боги наверняка даруют победу нашему бойцу.
Не боги, а бог, старик, заметил про себя Давос. Ты забываешь – теперь он у нас только один, Мелисандрин.
– Я сам охотно принял бы вызов, – сказал сир Джон Фоссовей, – хотя владею мечом и вполовину не так хорошо, как лорд Карон или сир Гюйард. Ренли не оставил в Штормовом Пределе ни одного именитого рыцаря. Гарнизонная служба – это для стариков и зеленых юнцов.
– Легкая победа, – согласился лорд Карон. – А какая слава – завоевать Штормовой Предел одним ударом!
Станнис метнул на них гневный взгляд.
– Стрекочете как сороки, а смысла в ваших речах еще меньше. Я требую тишины. – Он остановил взор на Давосе. – Поезжайте рядом со мной, сир. – Пришпорив коня, король отделился от свиты – только Мелисандра не отставала от него, держа в руке стяг, где пылало огненное сердце с коронованным оленем внутри – словно его проглотили целиком.
От Давоса не укрылись взгляды, которыми обменялись лорды и рыцари, когда он проехал мимо них, повинуясь приказу короля. У них-то в гербе не луковица – они происходят из древних, покрытых славой домов. «Ренли уж точно никогда не унижал их так, – подумал Давос. – Младший из Баратеонов обладал даром изящной учтивости, которого его брат, увы, лишен напрочь».
Конь Давоса поравнялся с королевским, и он перешел на медленный шаг.
– Ваше величество. – Вблизи вид у Станниса был еще хуже, чем издали. Лицо осунулось, и под глазами пролегли темные круги.
– Контрабандист должен хорошо разбираться в людях. Какого ты мнения о сире Кортни Пенрозе?
– Упорный человек, – осторожно ответил Давос.
– Я бы сказал, что ему не терпится умереть. Он швырнул мое прощение мне в лицо – а в придачу свою жизнь и жизнь каждого человека внутри этих стен. Поединок, подумать только! – презрительно фыркнул король. – Не иначе как он принимает меня за Роберта.
– Скорее всего он просто отчаялся. На что ему еще надеяться?
– Надеяться не на что. Замок падет – но как сделать это побыстрее? – Станнис задумался, и Давос расслышал сквозь перестук копыт, как он скрипнул зубами. – Лорд Алестер советует привезти сюда старого лорда Пенроза, отца сира Кортни. Ведь ты его знаешь, не так ли?
– Когда я был вашим послом, лорд Пенроз принял меня любезнее, чем большинство других. Он человек преклонных лет, государь, дряхлый и хворый.
– Флорент положит конец его хворям. На глазах у сына, с веревкой на шее.
Людям королевы перечить было опасно, но Давос поклялся всегда говорить королю правду.
– Я думаю, это дурное дело, государь мой. Сир Кортни скорее позволит своему отцу умереть, чем предаст его. Нам это ничего не даст, кроме бесчестья.
– Какого еще бесчестья? – ощетинился король. – Ты хочешь, чтобы я щадил изменников?
– Тех, кто едет позади, вы пощадили.
– Ты упрекаешь меня за это, контрабандист?
– Я никогда не посмел бы. – Давос испугался, что зашел слишком далеко, а король не уступал:
– Ты ценишь этого Пенроза выше, чем моих лордов-знаменосцев. Почему?
– Он хранит свою веру.
– Дурацкую веру в мертвого узурпатора.
– Да – однако хранит.
– А те, что позади, выходит, нет?
Давос сказал слишком много, чтобы стесняться.
– В прошлом году они были людьми Роберта. Одну луну назад – людьми Ренли. Нынче утром они ваши. Чьими они будут завтра?
Станнис ответил на это внезапным смехом – грубым и презрительным.
– Видишь, Мелисандра? Мой Луковый Рыцарь всегда говорит мне правду.
– Вы хорошо его знаете, ваше величество, – сказала красная женщина.
– Мне очень не хватало тебя, Давос. Это верно, они сплошь изменники – твой нюх тебя не обманул. И даже в измене своей они непостоянны. Сейчас они нужны мне, но ты-то знаешь, как мне претит прощать такую сволочь, хотя я наказывал лучших людей за меньшие преступления. Ты в полном праве упрекать меня, сир Давос.
– Вы сами вините себя больше, чем когда-либо смел я, ваше величество. Эти знатные лорды нужны вам, чтобы завоевать трон…
– Поэтому приходится смотреть на них сквозь пальцы, – угрюмо улыбнулся король.
Давос безотчетно потрогал искалеченной рукой ладанку у себя на шее, нащупав косточки внутри. Его удача.
Король заметил это.
– Они еще там, Луковый Рыцарь? Ты их не потерял?
– Нет.
– Зачем ты хранишь их? Мне часто бывало любопытно.
– Они напоминают мне, кем я был и откуда вышел. Напоминают о вашем правосудии, мой король.
– Да, я рассудил справедливо. Хороший поступок не может смыть дурного, как и дурной не может замарать хороший. И за тот, и за другой положена своя награда. Ты был героем, но и контрабандистом тоже. – Станнис оглянулся на лорда Флорента и прочих, радужных рыцарей, перевертышей, следующих за ними на расстоянии. – Прощенным мною лордам не мешало бы поразмыслить над этим. Немало хороших людей сражаются на стороне Джоффри из ложной веры в то, что истинный король – он. Северяне полагают таковым же Робба Старка. Но эти лорды, собравшиеся под знамя моего брата, знали, что он узурпатор. Они повернулись спиной к своему истинному королю потому лишь, что мечтали о власти и славе, и я узнал им цену. Да, я простил их – но ничего не забыл. – Станнис помолчал, размышляя о грядущем правосудии, и неожиданно спросил: – Что говорят в народе о смерти Ренли?
– Горюют. Люди любили вашего брата.
– Дураки всегда дураков любят. Но я тоже скорблю о нем. О мальчике, которым он был, – не о мужчине, в которого он вырос. А что говорят о кровосмесительном блуде Серсеи?
– В нашем присутствии они кричали «да здравствует король Станнис». Я не поручусь за то, что они говорили после нашего отплытия.
– По-твоему, они не поверили?
– В бытность свою контрабандистом я убедился, что одни люди верят всему, а другие – ничему. Нам встречались и те, и другие. В народе ходит и другой слух…
– Да, – оборвал Станнис. – Будто Серсея наставила мне рога, привязав к каждому дурацкий бубенец. И дочь моя рождена от полоумного шута! Басня столь же гнусная, как и нелепая. Ренли бросил ее мне в лицо во время переговоров. Надо быть таким же безумным, как Пестряк, чтобы поверить в это.
– Может быть, государь… но верят они в эту историю или нет, рассказывается она с большим удовольствием. – Во многие места она добралась раньше них, испортив их собственный правдивый рассказ.
– Роберт мог помочиться в чашу, и люди назвали бы это вином – я же предлагаю им ключевую воду, а они морщатся подозрительно и шепчут друг другу, что у нее странный вкус. – Станнис скрипнул зубами. – Скажи им кто-нибудь, что я превратился в вепря, чтобы убить Роберта, они бы и в это поверили.
– Рты им не заткнешь, государь, – но, когда вы отомстите истинным убийцам своего брата, страна убедится в лживости подобных россказней.
Станнис слушал его невнимательно, думая о своем.
– Я не сомневаюсь, что Серсея приложила руку к смерти Роберта. Да, он будет отомщен – и Нед Старк тоже, и Джон Аррен.
– И Ренли? – выпалил Давос не подумав.
Король долго молчал, а потом сказал очень тихо:
– Иногда это снится мне. Смерть Ренли. Зеленый шатер, свечи, женский крик. И кровь. – Станнис опустил глаза. – Я был еще в постели, когда он погиб. Спроси своего Девана – он пытался разбудить меня. Рассвет был близок, и мои лорды волновались. Мне следовало уже сидеть на коне, одетому в доспехи. Я знал, что Ренли атакует при первом свете дня. Деван говорит, что я кричал и метался, но что с того? Мне снился сон. Я был у себя в шатре, когда Ренли умер, и когда я проснулся, руки мои были чисты.
Сир Давос Сиворт ощутил зуд в своих отрубленных пальцах. «Что-то тут нечисто», – подумал бывший контрабандист, однако кивнул и сказал:
– Конечно.
– Ренли предложил мне персик. На переговорах. Он смеялся надо мной, подзуживал меня, угрожал мне – и предложил мне персик. Я думал, он хочет вынуть клинок, и схватился за свой. Может, он того и добивался – чтобы я проявил страх? Или это была одна из его бессмысленных шуток? Может, в его словах о сладости этого персика был какой-то скрытый смысл? – Король тряхнул головой – так собака встряхивает кролика, чтобы сломать ему шею. – Только Ренли мог вызвать у меня такое раздражение с помощью безобидного плода. Он сам навлек на себя беду, совершив измену, но я все-таки любил его, Давос. Теперь я это понял. Клянусь, я и в могилу сойду, думая о персике моего брата.