Неужели ее охватило рожденное страхом безумие? Или же мудрость, присущая самой ее крови? Так и не сумев понять этого, Дэни услыхала собственный голос:
– Сир Джорах, разожгите жаровню.
– Кхалиси? – Рыцарь поглядел на нее удивленно. – Здесь и так жарко, вы уверены?
Она еще никогда не была так уверена.
– Да. Я… меня знобит. Разожгите жаровню.
Он поклонился:
– Как прикажете.
Когда угли воспламенились, Дэни отослала сира Джораха, ей нужно было остаться одной, чтобы сделать то, что она должна сделать. «Это безумие, – сказала она себе, снимая черно-алое яйцо с бархата. – Оно только потрескается и обгорит, а ведь оно так красиво. Сир Джорах назовет меня глупой, если я погублю яйцо, и все же, все же…»
Осторожно взяв яйцо обеими руками, она поднесла его к огню и положила на горячие угли. Черные чешуйки будто бы засветились, впитывая жар. Пламя лизало камень маленькими красными язычками. Потом Дэни положила на огонь остальные два яйца. И отступила от жаровни, задыхаясь.
Она смотрела, пока угли не превратились в пепел. Искры взмывали вверх и исчезали в дымовой дыре. Жара плясала волнами вокруг драконьих яиц. И всё.
«Ваш брат Рэйгар был последним драконом», – говорил ей сир Джорах. Дэни скорбно поглядела на яйца. Чего она ожидала? Тысячу тысяч лет назад они были живыми, но теперь превратились в красивые камни. Из них никогда не вылупятся драконы. Ведь дракон – это воздух и пламя… живая плоть, а не мертвый камень.
Когда кхал Дрого вернулся, жаровня уже остыла. Кохолло вел за собой вьючного коня, через спину которого была перекинута туша огромного белого льва. На небе высыпали звезды. Спрыгнув с жеребца, кхал расхохотался и показал ей свежие царапины на ноге, где храккар разодрал его штаны.
– Я сделаю тебе плащ из его шкуры, луна моей жизни, – пообещал Дрого.
Дэни рассказала ему о том, что случилось на рынке, и смех сразу умолк, кхал Дрого притих.
– Сегодняшний отравитель был первым, – предостерег его сир Джорах Мормонт, – Но не последним. Люди многим рискнут ради титула лорда.
Дрого молчал некоторое время. И наконец сказал:
– Этот продавец отравы бежал от луны моей жизни. Пусть теперь бегает за ней! Да будет так. Чхого и Джорах-андал, говорю каждому из вас: выберите себе любого коня из моих табунов, и он ваш. Любого коня, кроме моего рыжего и Серебрянки, которая была свадебным подарком луне моей жизни. Это мой подарок вам за то, что вы сделали.
И Рэйго, сына Дрого, жеребца, который покроет весь мир, я также оделю подарком. Ему я дам тот железный стул, на котором сидел отец его матери. Я подарю ему Семь Королевств. Я, Дрого, кхал, сделаю это! – Голос его возвысился, и он поднял кулак к небу. – Я отведу свой кхаласар на запад, туда, где кончается мир, и переправлюсь на деревянных конях через черную соленую воду, чего не делал еще ни один кхал. Я перебью мужей, что носят железные одежды, и низвергну их каменные дома. А потом силой возьму их женщин, детей отдам в рабы, разбитых богов привезу в Ваэс Дотрак, чтобы они склонились перед Матерью Гор. Такой обет приношу я, Дрого, сын Бхарбо. Я клянусь в этом перед ликом Матери Гор, и пусть звезды будут мне свидетелями!
Кхаласар оставил Ваэс Дотрак через два дня, направившись по равнине на юго-запад. Кхал Дрого на огромном рыжем жеребце вел своих людей, Дэйнерис сопутствовала ему на Серебрянке. Виноторговец торопился позади них – нагой и пеший, с оковами на руках и горле. Цепи его были прикреплены к упряжи лошади Дэни. Она ехала, а он бежал, босой и спотыкающийся.
С ним не могло случиться ничего плохого… пока хватало сил угнаться за конем.
Кэтлин
Было слишком далеко, чтобы разглядеть знамена, но даже в плывущем тумане она различала на белых стягах темное пятно – конечно же, лютоволк Старков, серый на ледяном поле. Увидев это своими глазами, Кэтлин остановила коня и с благодарностью склонила голову. Боги были милосердны. Она не опоздала.
– Они ожидают нашего прихода, миледи, – проговорил сир Уилис Мандерли, – как клятвенно утверждал мой лорд-отец.
– Да не задержим мы их еще дольше, сир! – Бринден Талли ударил шпорами коня и быстрой рысью направился к знаменам. Кэтлин ехала возле него.
Сир Уилис и его брат сир Уэндел последовали за ними во главе своего войска: почти пятнадцать сотен людей, двадцать с чем-то рыцарей, столько же оруженосцев, две сотни конных латников, меченосцы, вольные всадники… Остальные – пешие, вооруженные копьями, пиками и трезубцами. Лорд Виман остался позади, чтобы приглядеть за обороной Белой Гавани. В свои шестьдесят лет он набрал вес, не позволявший ему сидеть на коне.
– Если бы я мог предположить, что вновь увижу войну, то ограничил бы себя в количестве съеденных угрей, – сказал он Кэтлин, встречая ее корабль, хлопая по массивному брюху обеими руками. Пальцы его были толсты, как сосиски. – Но мои парни доставят вас к вашему сыну невредимой, не сомневайтесь.
Оба «парня» были старше Кэтлин, и хотелось бы ей, чтобы они не походили так сильно на своего отца. Сиру Уилису, пожалуй, оставалось съесть буквально нескольких угрей, чтобы никакая лошадь не сумела поднять его. Кэтлин и так было жаль бедное животное. Сир Уэндел – тот, что помоложе, – оказался бы самым объемистым толстяком из всех, которых ей приводилось встречать, если забыть про его отца и брата. Уилис держался спокойно и официально, Уэндел – развязно и громогласно. У обоих были вычурные моржовые усы и головы гладкие, как попка младенца; ни у одного, пожалуй, не нашлось бы одежды без оставленных пищей пятен. И все же они понравились Кэтлин хотя бы тем, что доставили ее к Роббу, как поклялся их отец. А все остальное уже пустяки.
Она с радостью заметила, что сын разослал дозорных во все стороны, даже на восток, хотя Ланнистеры должны были прийти с юга. Это хорошо, что Робб держится осторожно. «Мой сын ведет войско на войну», – подумала она, не веря самой себе. Кэтлин отчаянно боялась за него и за Винтерфелл и тем не менее не могла не ощутить некоторой гордости. Год назад Робб был мальчишкой. Она размышляла, кем же он стал теперь?
Дозорные заметили знамена Мандерли – белый водяной с трезубцем в руке, подымающийся из сине-зеленого моря, – и тепло приветствовали их. Их провели к возвышенности, достаточно сухой для разбиения лагеря. Сир Уилис приказал остановиться и остался среди своих людей приглядеть, чтобы огни были разожжены и кони накормлены, а брат его Уэндел отправился дальше вместе с Кэтлин и ее дядей, чтобы передать отцовское приветствие их сюзерену.
Почва под копытами коней была мягкой и влажной. Она медленно проминалась под ними, пока они ехали сквозь дым костров, мимо рядов лошадей и фургонов, груженных хлебом и солониной.
На каменистом выступе над равниной высился павильон лорда со стенами из тяжелой парусины. Кэтлин узнала знамя с изображением лося Хорнвудов, бурым на темно-оранжевом поле.
Сразу позади него, за туманами, она заметила стены и башни Рва Кайлин, точнее, то, что осталось от них. Огромные блоки черного базальта величиной с сельский домик, разбросанные и опрокинутые, подобно детским кубикам, наполовину погрузились в мягкую болотистую почву. Ничто более не напоминало о стене, некогда достигавшей высоты стен Винтерфелла. Деревянный замок исчез полностью, он сгнил тысячу лет назад, даже щепки не было там, где он стоял. Вот и все, что осталось от великой твердыни первых людей… три башни – из двадцати, если верить сказителям.
Воротная башня казалась достаточно прочной и могла даже похвастать несколькими футами стены по обе стороны от нее. Пьяная башня, смотрящая на болота, – там, где некогда сходились западная и южная стены, – клонилась, как пропойца, решивший поблевать в канаву. Высокая, тонкая Детская башня, где, по словам легенды, Дети Леса некогда упросили своих безымянных богов обрушить воду, словно молот, потеряла половину своей верхушки… словно какой-то огромный зверь откусил часть зубцов с верхушки башни и выплюнул обломки в болото. Все три башни обросли зеленым мхом. Между камнями на Воротной башне с северной стороны росло дерево, его корявые ветви были украшены белым липким слоем «шкуры призрака».
– Боги милосердные, – воскликнул сир Бринден, когда они увидели развалины. – Это и есть Ров Кайлин? Но это же не более чем…
– Смертельная ловушка, – закончила Кэтлин. – Я знаю, как это выглядит, дядя; я сама подумала то же самое, когда впервые увидела. Однако Нед заверил меня, что эти древние руины более надежны, чем может показаться. Три сохранившиеся башни со всех сторон возвышаются над гатью, и любому врагу придется пройти между ними. Болота здесь непроходимые, они полны зыбучих песков и трясин, да еще и кишат змеями. Чтобы взять любую из башен, войско должно брести по пояс в черной грязи, перебраться через ров, кишащий львоящерами, а потом подняться на стены, скользкие от мха, под огнем лучников с соседних башен. – Она мрачно улыбнулась дяде. – А когда спускается ночь, здесь, если верить легендам, бродят призраки, холодные, мстительные духи северян, алчущих южной крови.
Сир Бринден усмехнулся:
– Напомни, чтобы я не задерживался здесь. Насколько я помню, я и сам южанин.
Над всеми тремя башнями трепетали штандарты; солнце Карстарков под лютоволком свисало с Пьяной башни, на Детской башне высился великан Большого Джона в разорванных цепях, но на Воротной башне знамя Старков развевалось в одиночестве. Там расположился Робб, и Кэтлин направилась к нему с сиром Бринденом и сиром Уэнделом, все еще следовавшим за ней. Кони их медленно ступали по бревнам и доскам, проложенным над темно-зеленой трясиной.
Она обнаружила своего сына со знаменосцами в продуваемом насквозь зале; торфяной костер чадил в черном очаге. Робб сидел за массивным каменным столом перед грудой карт и бумаг и о чем-то сосредоточенно разговаривал с Рузом Болтоном и Большим Джоном. Сын не сразу заметил ее… это сделал волк. Огромный серый зверь, лежавший возле огня, поднял голову и, увидев вошедшую Кэтлин, встретил ее взгляд своими золотыми глазами. Лорды умолкали по одному, и в наступившей внезапно тишине Робб обернулся к ней.