Все это время мужчина, оседлавший ягнячью девицу, продолжал свое дело: удовольствие явно не позволяло ему обратить внимание на происходящее вокруг. Сир Джорах спустился с коня и оторвал его от жертвы рукой в кольчужной перчатке. Дотракиец упал в пыль, вскочив с ножом в руке, и умер, получив в горло стрелу Агго. Мормонт поднял девицу с груды трупов, набросив на нее свой окровавленный плащ, и повел через дорогу к Дэни.
Девица дрожала, широкие глаза недоуменно озирались, волосы ее были перепачканы кровью.
– Дореа, посмотри, не ранена ли она. Ты не похожа на наездницу, быть может, тебя она не испугается. Остальные – за мной. – Она послала Серебрянку в проломленные деревянные ворота.
Там, в городе, было еще хуже. Многие дома горели, и джакка рхан занимались своим мрачным делом, наполняя узкие извилистые улицы безголовыми трупами. Они проезжали мимо других сцен насилия. И каждый раз Дэни останавливала коня, посылала кхас, чтобы люди ее прекратили это занятие, и забирала себе рабыню.
Одна из них, толстая плосконосая женщина лет сорока, неуверенно поблагодарила Дэни на общем языке, однако остальные отвечали угрюмыми взглядами. Они боялись ее, со скорбью осознала Дэни, боялись, что она приберегает их для другой участи.
– Вы не можете взять всех себе, дитя, – сказал сир Джорах, когда они остановились в четвертый раз, чтобы воины ее кхаса могли присоединить новую рабыню.
– Я – кхалиси, наследница Семи Королевств, от крови дракона, – напомнила ему Дэни. – И не вам напоминать мне, что я могу делать.
На другой стороне города рухнул дом, вспыхнул огонь, поднялся столб дыма. Дэни услышала далекие крики и вопли испуганных детей.
Кхала Дрого они обнаружили на площади перед квадратным храмом; над толстыми, лишенными окон стенами из сырцового кирпича набухала одутловатая маковка, похожая на огромную луковицу. Перед ней высилась груда отрубленных голов, уже поднявшаяся выше роста кхала. Одна из коротких стрел ягнячьих людей пронзила мякоть его плеча, кровь пятном краски покрывала левую сторону его груди. Трое кровных всадников были возле него.
Чхики помогла Дэни спуститься; живот сделал ее неловкой. Она преклонила колено перед кхалом.
– Мое солнце и звезды ранен. – Аракх ударил широко, но не глубоко; левый сосок был срублен, и полоска окровавленной плоти свисала с груди кхала мокрой тряпкой.
– Эту царапину, луна моей жизни, нанес мне один из кровных наездников кхала Ого, – ответил кхал Дрого на общем языке. – Я убил его за это и Ого тоже. – Он повернул голову, колокольчики в косе мягко звякнули. – Ты слышишь: Ого и Фого, его кхалакку, который стал кхалом, перед тем как я убил его.
– Ни один муж не в силах устоять перед солнцем моей жизни, – проговорила Дэни, – отцом жеребца, который покроет весь мир.
Подъехавший всадник выпрыгнул из седла. Он обратился к Хагго, поток гневных дотракийских слов тек слишком быстро, чтобы Дэни могла понять. Громадный кровный всадник мрачно поглядел на нее, прежде чем повернулся к кхалу.
– Перед тобой Маго, который едет в кхасе ко Чхако. Он говорит, что кхалиси забрала его добычу, ягнячью девицу, которую он мог по праву покрыть.
Лицо кхала Дрого оставалось спокойным и жестким, но черные глаза с любопытством обратились к Дэни.
– Говори мне правду, луна моей жизни, – приказал он на дотракийском.
Дэни рассказала мужу о своем поступке на его собственном языке так, чтобы кхал понял ее лучше, простыми и прямыми словами.
Выслушав, Дрого нахмурился:
– Так положено на войне. Эти женщины стали нашими рабынями, и они обязаны угождать нам.
– Мне было бы приятно, если бы они остались целы, – проговорила Дэни, не зная, не дерзает ли она на слишком многое.
– Если твои воины поднимутся на этих женщин, пусть берут их себе в жены. Дай им место в кхаласаре, чтобы они рожали сыновей.
Квото всегда был самым жестоким среди кровных. Он и расхохотался:
– От овцы разве может родиться конь?
Что-то в его голосе напомнило ей о Визерисе. Дэни повернулась к нему с гневом:
– Дракон ест и коней и овец.
Кхал Дрого улыбнулся.
– Видите, какой свирепой она становится! – сказал он. – Это мой сын, жеребец, который покроет весь мир, наполняет ее своим огнем. Скачи помедленней, Квото… если мать не испепелит тебя на этом самом месте, значит, сын ее втопчет тебя в грязь. А ты, Маго, придержи свой язык и найди себе другую овцу. Эти принадлежат моей кхалиси.
Он протянул руку к Дэйнерис, но вздрогнул от боли и отвернул голову.
Дэни чувствовала, как он страдает. Раны оказались куда серьезнее, чем говорил ей сир Джорах.
– А где целители? – спросила она. В кхаласаре они были двух разновидностей: бесплодные женщины и рабы-евнухи. Знахарки применяли мази и заклинания, евнухи действовали огнем, ножом и иглой. – Почему они не приглядели за кхалом?
– Кхал отослал безволосых прочь, кхалиси, – ответил ей старый Кохолло. Дэни заметила, что кровный сам получил рану: глубокий порез зиял в его левом плече.
– Среди всадников много раненых, – проговорил кхал Дрого. – Пусть они первыми получат лечение. Эта стрела всего лишь комариный укус, а маленький порез превратится в новый шрам, которым я буду хвастать перед своим сыном.
Срезанная кожа открывала мышцы груди. Струйка крови стекала из раны, оставленной стрелой, пронзившей руку.
– Кхалу Дрого не положено ждать, – объявила Дэни. – Чхого, разыщи евнухов и немедленно доставь сюда.
– Серебряная госпожа, – раздался из-за ее спины женский голос. – Я могу залечить раны Великого Наездника.
Дэни повернула голову. Говорила одна из рабынь, которых она забрала себе: тяжелая плосконосая женщина, поблагодарившая ее.
– Кхал не нуждается в помощи жен, чьи мужья спят с овцами, – рявкнул Квото. – Агго, отрежь ей язык.
Агго ухватил ее за волосы и приложил нож к горлу.
Дэни подняла руку:
– Нет, она моя. Пусть говорит.
Агго посмотрел на Квото и опустил нож.
– Я не хочу вам зла, свирепые наездники. – Женщина хорошо говорила по-дотракийски. Легкое одеяние ее некогда сшили из тончайшей шерсти, украсив богатой вышивкой, но теперь, разодранное, оно было покрыто грязью и кровью. Женщина прижимала оторванный верх к своим тяжелым грудям. – Я умею исцелять.
– Кто ты? – спросила ее Дэни.
– Меня зовут Мирри Маз Дуур. Я божья жена из этого храма.
– Мэйга, – пробормотал Хагго, крутя в пальцах аракх. Он мрачно озирался. Дэни вспомнила это слово из жуткой истории, которую ей однажды ночью возле костра рассказала Чхики. Мэйгами звали женщин, развлекавшихся с демонами и предававшихся самому черному волшебству; злых, преступных и бездушных тварей, в темноте ночи нападавших на людей, высасывая жизнь и силу из их тел.
– Нет, я целительница, – проговорила Мирри Маз Дуур.
– Целительница овец, – фыркнул Квото. – Кровь моей крови, прошу тебя, убей эту мэйгу и подожди безволосых.
Дэни не обратила внимания на выпад кровного. Старая и такая домашняя с виду, толстуха не казалась ей мэйгой.
– Где ты научилась целительному искусству, Мирри Маз Дуур?
– Моя мать была здесь прежде божьей женой; она научила меня всем песням и заклинаниям, угодным Великому Пастырю, научила делать священные курения и мази из листа, корня и ягоды. А когда я была еще молодой и красивой, то сходила с караваном в Ашай, чтобы поучиться у их магов. В этом краю собираются корабли из многих земель, и я жила там, осваивая способы исцеления, знакомые дальним народам. Лунная певица из Джогос Нхая обучала меня родовспомогательным песням, женщина из вашего конного народа научила меня волшебству травы, зерна и коня, мэйстер из Закатных земель вскрыл передо мной тело и объяснил мне все тайны, скрывающиеся под кожей.
Сир Джорах Мормонт переспросил:
– Мэйстер?
– Он назвал себя Марвином, – ответила женщина на общем языке. – А прибыл из-за моря. Из Семи земель, сказал он, Закатных земель. Там, где люди выкованы из железа, а правят ими драконы. Он научил меня их речи.
– Мэйстер в Ашае? – удивился сир Джорах. – Скажи мне, божья жена, что носил этот Марвин на шее?
– Цепь столь тугую, что она могла вот-вот задушить его, железный господин. Звенья ее были выкованы из многих металлов.
Рыцарь поглядел на Дэни.
– Только человек, обученный в Цитадели Староместа, имеет право носить подобную цепь, – сказал он, – такие люди многое знают об искусстве исцеления.
– Почему ты хочешь помочь моему кхалу?
– Нас учат тому, что все люди – единое стадо, – ответила Мирри Маз Дуур. – Великий Пастырь послал меня на землю лечить его ягнят, где бы они ни жили.
Квото больно ударил ее.
– Мы не овцы, мэйга.
– Прекрати, – гневно сказала Дэни. – Она моя. Я не хочу ей вреда.
Кхал Дрого буркнул:
– Эта стрела должна выйти из моего тела, Квото.
– Да, Великий Наездник, – наклонила голову Мирри Маз Дуур, ощупывая синяк на лице. – А вашу грудь следует омыть и зашить, чтобы рана не воспалилась.
– Делай тогда, – приказал кхал Дрого.
– Великий Наездник, – сказала женщина, – инструменты мои и мази находятся внутри дома бога – там целительная сила сильнее.
– Я отнесу тебя, кровь моей крови, – предложил Кхаго.
Кхал Дрого отмахнулся.
– Я не нуждаюсь в помощи мужчины, – сказал он голосом гордым и жестким, поднимаясь без всякой помощи. Свежая кровь хлынула из раны, оставленной на груди ударом аракха. Дэни торопливо придвинулась к Дрого.
– Я не мужчина, – прошептала она, – поэтому ты можешь опереться на меня.
Дрого опустил тяжелую ладонь на ее плечо. Приняв на себя часть его веса, она направилась к огромному храму, построенному из сырцового кирпича. За ними следовали трое кровных всадников. Дэни приказала сиру Джораху и воинам своего кхаса охранять вход и приглядеть, чтобы здание не подожгли, пока они находятся в нем.
Миновав несколько прихожих, они вступили в высокий центральный зал под куполом. Неяркий свет сочился из укрытых над головой окон. Несколько факелов дымили на стенах. Земляной пол прикрывали разбросанные овечьи шкуры.