Ероих с испугом поглядела на Дрого.
— Он умирает, — прошептала она.
Дени ударила ее.
— Кхал не может умереть. Он отец жеребца, который покроет весь мир! Волосы его ни разу не были острижены. Он до сих пор носит те колокольчики, которые подарил ему отец.
— Кхалиси, — проговорила Чхику, — он упал с коня.
Дрожа, с полными внезапных слез глазами, Дени отвернулась от них.
Он упал с коня! Это было так, она видела это, как и кровные всадники, служанки и люди ее кхаса. Сколько их было еще? Случившееся нельзя было сохранить в тайне, а Дени понимала, что это значит. Кхал, который не может ехать, не способен и править. А Дрого упал с коня.
— Мы должны выкупать его, — сказала она упрямо. Ей нельзя было отчаиваться. — Немедленно принесите ванну. Дореа и Ероих, найдите воды — холодной, у него жар. — Кожа кхала под ее рукой горела огнем.
Рабы поставили тяжелую медную ванну в уголке шатра. Когда Дореа принесла первый кувшин воды, Дени смочила длинный шелк, чтобы положить его на лоб Дрого, на его горящую кожу. Глаза кхала обратились к ней, но он ничего не видел. Когда его губы открылись, с них сошел только стон, но не слова.
— А где Мирри Маз Дуур? — вопросила она, страх уносил ее терпение.
— Квото найдет ее, — ответила Ирри.
Служанки наполнили ванну теплой, пахнувшей серой водой, усладили ее кувшинчиками горького масла и горстями листьев мяты.
Когда ванну приготовили, Дени неловко встала на колени возле своего благородного мужа, не обращая внимания на живот. Она расплела его косу пальцами, как было в ту ночь, когда он впервые взял ее под звездным небом. Колокольчики она отложила в сторону, один за одним. Они понадобятся Дрого, когда он поправится.
Дуновение воздуха вошло в шатер вместе с Агго, просунувшим голову сквозь щель в шелке.
— Кхалиси! — сказал он. — Пришел андал и просит разрешения войти.
Андал, так дотракийцы звали сира Джораха.
— Да, — сказала Дени поднимаясь. — Пусть войдет. — Она доверяла рыцарю. Если кто-то способен ей помочь, так только он.
Сир Джорах Мормонт нырнул под дверной полог и подождал мгновения, чтобы глаза его приспособились к полумраку. В великой заре юга он носил широкие штаны из пятнистого песчаного шелка и зашнурованные до колена ездовые сандалии с открытыми пальцами. Ножны его свисали с пояса, сплетенного из конского волоса. Выгоревший добела жилет прикрывал обнаженное тело, солнце окрасило кожу загаром.
— Изо рта в ухо по всему кхаласару говорят, — сказал он, — что кхал Дрого упал с коня.
— Помоги ему, — попросила Дени, — ради той любви, которую ты испытываешь ко мне, помоги ему теперь!
Рыцарь склонился возле Дрого. Он поглядел на него долгим и жестким взглядом, потом перевел взгляд на Дени.
— Отошли своих служанок.
Не говоря ни слова — горло ее перехватил страх, — Дени сделала жест. Ирри выгнала остальных девиц из шатра.
Когда они остались одни, сир Джорах извлек свой кинжал и с деликатностью, удивительной для столь рослого мужа, начал срезать черные листья и засохшую синюю глину с груди Дрого. Пластырь запекся, как земляные кирпичи людей-ягнят, и как их стены, он легко ломался. Сир Джорах разбил сухую глину ножом, сковырнул обломки с плоти и по одному снял листья. Гнусный сладкий запах поднялся от раны, едва ли не удушая. Листья были покрыты сукровицей и гноем. Загнившая грудь Дрого почернела и вздулась.
— Нет, — прошептала Дени, слезы бежали по ее щекам. — Нет, боги, нет, прошу вас, боги, услышьте меня, не надо.
Кхал Дрого дернулся, словно сопротивляясь какому-то невидимому врагу. Черная кровь медленно и обильно хлынула из его открытой раны.
— Считай своего кхала мертвым, принцесса.
— Нет, он не может умереть, он не должен, это был всего лишь порез. — Дени взяла его мозолистую руку в свои небольшие ладошки и сжала их. — Я не позволю ему умереть…
Сир Джорах с горечью усмехнулся:
— Кхалиси или королева, такие приказы за пределами твоей власти. Прибереги слезы, дитя. Оплачешь его завтра или через год. У нас нет времени для горя. Мы должны уехать отсюда быстро, пока он еще жив.
Дени растерялась.
— Уехать? Куда мы должны уехать?
— В Асшай. Он лежит далеко на юге, на краю известных морей, но люди говорят, что это огромный порт. И мы отыщем там корабль, который отвезет нас в Пентос. Нас ждет трудное путешествие, в этом можно не сомневаться. Веришь ли ты своему кхасу? Поедут ли с нами эти люди?
— Кхал Дрого приказал им охранять меня, — с уверенностью проговорила Дени. — Но если он умрет… — Она по привычке прикоснулась к своему круглому животу. — Я не понимаю, почему мы должны бежать? Я — кхалиси. Я ношу наследника Дрого. После Дрого он станет кхалом…
Сир Джорах нахмурился:
— Принцесса, выслушай меня. Дотракийцы не последуют за младенцем. Они склонялись перед силой Дрого и только перед ней. Когда его не станет, Чхако, Пого и все остальные начнут сражаться за его место, и кхаласар Дрого пожрет себя. Ну а победитель не захочет соперников. Мальчишку отнимут от твоей груди в тот самый момент, когда он родится. И отдадут псам…
Дени обхватила себя за плечи.
— Почему? — закричала она жалобным голосом. — Почему? Зачем им убивать младенца?
— Он — сын Дрого, и старухи сказали, что он станет жеребцом, который покроет весь мир. Так было предсказано, а значит, лучше убить дитя, чем столкнуться с его гневом, когда он сделается взрослым. — Ребенок взбрыкнул внутри ее, как будто услышав. Дени вспомнила повесть, которую рассказывал ей Визерис, о том, как псы узурпатора обошлись с детьми Рейегара. Сына его, еще младенца, оторвали от груди матери и ударили головой о стену. Так поступают мужчины.
— Они не должны убить моего сына! — вскричала она. — Я прикажу моему кхасу оберегать его, и кровные Дрого будут…
Сир Джорах схватил ее за плечи.
— Кровные умирают вместе со своим кхалом. Ты знаешь это, дитя. Они отвезут тебя в Вейес Дотрак к старухам, это последняя обязанность, которую они выполнят ради него… но закончив с этим делом, они присоединятся к Дрого в ночных землях.
Дени не хотелось возвращаться в Вейес Дотрак — доживать остаток своей жизни среди ужасных старух, — и все же она поняла, что рыцарь говорит правду. Дрого был больше чем ее солнцем и звездами. Он был щитом, который охранял ее жизнь.
— Я не оставлю его, — сказала она упрямым, полным горя голосом. Она снова взяла мужа за руку. — Не оставлю.
Движение в шатре заставило Дени повернуть голову. Мирри Маз Дуур вошла и низко поклонилась. Все эти дни она шла позади кхаласара и теперь прихрамывала и осунулась, ноги ее покрылись пузырями и кровоточили, под глазами залегли тени. За ней вошли Квото и Хагго, неся между собой сундук божьей жены. Когда кровные увидели рану Дрого, сундук выпал из пальцев Хагго на пол шатра, а Квото выругался так грязно, что буквально запачкал воздух.
Мирри Маз Дуур осмотрела Дрого с лицом спокойным и мертвым.
— Рана загнила.
— Твоя работа, мейега, — крикнул Квото. Хагго ударил кулаком по щеке Мирри, со смачным звуком повалив ее на землю. И пнул ее ногой.
— Прекрати, — отрезвила его Дени.
Квото отодвинул Хагго в сторону со словами:
— Пинки — слишком легкая казнь для этой мейеги. Выведи ее наружу. Мы поставим ее и привяжем к колышкам, так чтобы ее мог взять каждый прохожий. А потом пусть ею воспользуются псы. Хорьки вырвут ее внутренности, а падальщицы-вороны выклюют глаза. Мухи с реки отложат в ее чреве яйца, и их личинки будут пить гной из гнилых грудей.
Жесткими как железо пальцами он ухватил дряблую плоть божьей жены и поставил ее на ноги.
— Нет, — проговорила Дени, — я не хочу причинять ей вреда.
Губы Квото раздвинулись, открывая кривые коричневые зубы, в жуткой пародии на улыбку.
— Нет? Это ты говоришь мне — нет? Лучше молись, чтобы мы не поставили тебя рядом с твоей мейегой! Это сделала ты — не только она!
Сир Джорах шагнул между ними, доставая длинный меч из ножен.
— Придержи язык, кровный всадник. Принцесса пока еще твоя кхалиси.
— Лишь пока кровь моей крови живет, — отвечал Квото рыцарю. — Когда он умрет, она ничто.
Дени ощутила, как напряглось ее чрево.
— Прежде чем я стала кхалиси, я была от крови дракона. Сир Джорах, призови мой кхас!
— Нет, — отвечал Квото. — Мы уйдем… но потом вернемся, кхалиси. — Хагго, хмурясь, последовал за ним из шатра.
— Он не хочет тебе добра, принцесса, — сказал Мормонт. — Дотракийцы говорят, что человек и его кровные живут одной жизнью, и Квото видит ее конец. Мертвец не боится.
— Пока еще никто не умер, — сказала Дени. — Сир Джорах, мне потребуется ваш клинок. Лучше наденьте панцирь.
Она испугалась сильнее, чем смела признаться себе самой.
Рыцарь поклонился:
— Как вам угодно, — и направился из шатра. Дени повернулась к Мирри Маз Дуур. Та смотрела на нее настороженными глазами.
— Ты снова спасла мне жизнь.
— А теперь ты должна помочь мне, — сказала Дени. — Пожалуйста…
— Рабыню не просят, — резко отвечала Мирри, — ей приказывают. — Она подошла к Дрого, горевшему в жару на циновке, и внимательно поглядела на его рану. — Проси или приказывай, безразлично. Он уже неподвластен искусству целителя. — Глаза кхала были закрыты. Она открыла двумя пальцами один из них. — Он притуплял боль маковым молоком?
— Да, — проговорила Дени.
— Я сделала ему пластырь из огненного стручка и не-коли-меня и завернула в овечью шкуру.
— Он сказал, что пластырь жжет, и сорвал его. Знахарка сделала ему новый. Влажный и успокаивающий.
— Он жег, правильно. Огонь — великий исцелитель, это знают даже твои безволосые люди.
— Сделай ему другой компресс, — умоляла Дени. — На этот раз я пригляжу, чтобы он не сорвал его.
— Время для лечения прошло, моя госпожа, — проговорила Мирри. — Теперь я могу только облегчить ему спуск по темной дороге, чтобы он мог безболезненно сойти в ночные земли. Его не станет к утру.