Дрого обнимал ее сильными руками, ласкал ее женственность, раскрывая ее и пробуждая эту сладкую влагу, которая принадлежала только ему одному, и звезды улыбались им — звезды! — с дневного неба.
— Дом, — прошептала она, когда он вошел в нее и наполнил своим семенем, но звезды вдруг исчезли; по синему небу проплыли огромные крылья, и мир вспыхнул.
— …ты не хочешь разбудить дракона, правда?
Сир Джорах, скорбный и осунувшийся, сказал ей:
— Последним драконом был Рейегар, — и принялся греть прозрачные руки над пылающей жаровней с раскаленными докрасна драгоценными драконьими яйцами. Только что он был рядом и вдруг исчез, превратившись в дуновение ветра. — Последним… — шепнул он исчезая. Она ощущала тьму позади себя, и красная дверь словно бы удалилась.
— Ты… не хочешь разбудить дракона?
Перед нею возник вопящий Визерис:
— Шлюха, дракон не простит. Не тебе повелевать драконом. Я — дракон и я получу корону! — Расплавленное золото воском стекало по лицу брата, выжигая глубокие борозды в его плоти. — Я дракон, и я буду коронован! — визжал он, и пальцы его извивались как змеи, хватали за ее соски, щипали, крутили, не переставая, даже когда глазные яблоки лопнули и слизь потекла по обуглившимся щекам.
— Ты не хочешь разбудить дракона…
Красная дверь была еще так далеко, а за спиной она уже ощущала ледяное дыхание, облаком преследующее ее. Если оно догонит, она умрет смертью, которая глубже смерти, и будет выть в вечном мраке и одиночестве. Она побежала…
— …не хочешь разбудить дракона…
Она чувствовала пламя внутри себя. Жуткий жар терзал матку. Сын ее, высокий и гордый, с медной кожей Драго и ее серебряно-золотыми волосами, обратил к ней фиалковые миндалины глаз. Улыбнулся и протянул к ней руку, но когда он открыл рот, между губ хлынул огонь. Она видела, как сгорает его сердце за ребрами, и в одно мгновение он исчез, превратившись в пепел, как мотылек в пламени свечи. Она оплакала свое дитя, этот сладкий рот, так и не прикоснувшийся к ее груди, но слезы ее превратились в пар, едва притронувшись к плоти.
— …хочешь разбудить дракона…
Призраки выстроились в коридорах, одетые в линялые облачения королей. В руках их бледным пламенем полыхали мечи. Волосы их были как серебро, как золото и как светлая платина, а глаза — как опалы, аметисты, турмалины и яшма.
«Быстрее, — кричали они. — Быстрее, быстрее». Она бежала, и ноги ее плавили камень. «Быстрее!» — единым голосом вскричали призраки. И она рванулась вперед. Боль ножом вспорола ее спину; она ощутила, как расторгается ее кожа, ощутила запах горячей крови и увидела под собою тень крыльев. Дейенерис Таргариен летела.
— …разбудить дракона…
Дверь возникла перед ней — красная дверь — так близко, так близко. Стены коридора летели назад. И холод остался сзади. И вдруг камень исчез. Она летела над дотракийским морем, поднимаясь все выше и выше; внизу по зелени ходили волны, и все живое в ужасе бежало от тени ее крыльев. Она ощущала запах дома, и она видела его там, за этой дверью: зеленые поля, великие каменные дома и руки, которые согреют ее. Она распахнула дверь.
— …дракона…
И увидела своего брата Рейегара верхом на вороном жеребце, черном, как его панцирь. Узкая прорезь забрала горела красным огнем.
— Последний дракон, — слабым голосом шепнул сир Джорах. — Последний, последний.
Дени подняла полированное черное забрало. На нее глядело ее собственное лицо.
А потом — долго — с ней оставались лишь боль, огонь, сжигавший ее недра, и шепот звезд.
Она проснулась, ощущая пепел во рту.
— Нет, — простонала она, — не надо, пожалуйста.
— Кхалиси? — Чхику склонилась к ней испуганной голубкой.
Шатер утопал во мраке, спокойном и тихом. Хлопья пепла поднимались от жаровни, и Дени провожала их взглядом до дымового отверстия. Летят, подумала она. У меня были крылья, я летала. Но это был только сон.
— Помогите мне, — прошептала она, пытаясь подняться. — Принесите мне… — Больно было даже говорить, и Дени не могла понять, чего она хочет. Откуда такая мука? Словно бы тело ее разорвали на части и сшили заново. — Я хочу…
— Да, кхалиси. — Чхику мгновенно исчезла, выбежав из шатра с криком. Дени нуждалась… в чем-то… в ком-то… в чем же? Это было важно, она понимала это. Ей было нужно то, чего нет важнее на белом свете. Она перекатилась на бок и попыталась, оперевшись локтем, сдвинуть одеяло, запутавшее ее ноги. Оно оказалось неимоверно тяжелым. Мир плыл вокруг нее. — Мне надо…
Ее нашли на ковре… она ползла к драконьим яйцам. Сир Джорах Мормонт взял Дени на руки и положил в ночные шелка, она и не сопротивлялась. За плечом рыцаря она увидела трех служанок, Чхого с крошечными усиками и широкое лицо Мирри Маз Дуур.
— Я должна, — попыталась сказать она. — Мне надо…
— …спать, принцесса… — продолжил за нее сир Джорах.
— Нет, — сказала Дени. — Прошу вас. Прошу.
— Да. — Рыцарь прикрыл ее шелком; тело Дени горело. — Спи и набирайся сил, кхалиси. Возвращайся к нам. — Тут Мирри Маз Дуур оказалась рядом, мейега приложила чашу к ее губам. Из нее пахло кислым молоком и еще чем-то горьким. Теплая жидкость побежала по подбородку. Каким-то образом Дени умудрилась проглотить питье. Шатер отступил, и сон вновь овладел ею. На этот раз Дени не видела снов. Она тихо и мирно плыла по поверхности не знавшего берегов черного моря.
Спустя какое-то время — через ночь, еще через день или через год, она не знала — Дени проснулась снова… В шатре было темно, шелковый полог хлопал как крылья, пропуская рвущийся снаружи ветер. На этот раз Дени не стала пытаться подняться.
— Ирри, — позвала она, — Чхику, Дореа. — Они немедленно оказались рядом. — Принесите пить, горло пересохло, — сказала она.
Ей принесли воды, она оказалась пресной и безвкусной, но Дени жадно выпила ее и послала Чхику за новой порцией. Ирри увлажнила мягкую тряпку и промокнула ей лоб.
— Я болела? — спросила Дени. Дотракийка кивнула. — Долго? — Влажная ткань успокаивала, но Ирри казалась такой печальной. Дотракийка кивнула.
— Долго, — прошептала она. Когда Чхику вернулась с водой, вместе с ней вошла Мирри Маз Дуур, глаза которой еще были полны сна.
— Пей, — проговорила она и, приподняв голову Дени, снова приложила к ее губам чашу — на этот раз только с вином. Сладким-сладким. Дени выпила и откинулась назад, прислушиваясь к звуку собственного дыхания. Она ощущала тяжесть в конечностях, и сон вновь овладел ею.
— Принесите мне… — проговорила она неразборчивым сонным голосом, — принесите… я хочу подержать…
— Да? — спросила мейега. — И чего же ты хочешь, кхалиси?
— Принесите мне… яйцо… драконье яйцо… пожалуйста… — Ресницы ее обратились в свинец, и не было сил, чтобы поднять их.
Когда Дени проснулась в третий раз, луч золотого света пробивался сквозь дымовое отверстие в шатре, и она лежала, обнимая драконье яйцо… бледное, с чешуйками цвета сливочного масла, пронизанное золотыми и бронзовыми вихрями. Дени ощущала исходивший от него внутренний жар. Под постельными шелками тонкий слой пота покрывал ее кожу. Драконья роса, сказала она себе. Слабые пальцы ее прикоснулись к поверхности скорлупы, к золотым завиткам, и где-то в глубине камня что-то пошевелилось, вздрогнуло, отвечая. Это не испугало ее. Все ее страхи сгинули в огне.
Дени прикоснулась ко лбу. Покрытая потом кожа показалась под рукой слишком холодной, но лихорадка исчезла. Она заставила себя сесть. Голова ее закружилась, и острая боль пронзила ее между ногами. И все же она ощущала в себе силу. На зов прибежали служанки.
— Воды, — сказала она. — Холодной, если найдете. И фруктов, лучше фиников.
— Как тебе угодно, кхалиси.
— Мне нужен сир Джорах, — сказала она вставая. Чхику подняла халат из песчаного шелка и набросила ей на плечи. — Потом теплую ванну, еще Мирри Маз Дуур и…
Память разом вернулась к ней, и она осеклась.
— А кхал Дрого? — с ужасом проговорила Дени, глядя на их лица. — Он уже…
— Кхал живет, — спокойно ответила Ирри… но Дени заметила мрак в ее глазах; едва выговорив два этих слова, служанка бросилась за водой.
Дени повернулась к Дореа:
— Скажи мне.
— Я… я приведу сира Джораха, — потупилась лисенийка и, склонив голову, выбежала из шатра.
Чхику тоже бы побежала, но Дени поймала ее за запястье и удержала на месте.
— Что случилось? Я должна знать. Дрого… и мой ребенок… — Почему же она только сейчас вспомнила про ребенка? — Мой сын… Рейего… где он? Я хочу видеть его.
Служанка потупила глаза.
— Мальчик… не выжил, кхалиси. — Голос ее превратился в испуганный шепот.
Дени отпустила руку. Сын мой мертв, подумала она, когда и Чхику оставила палатку. Она знала это. Она поняла это, еще когда пробудилась в первый раз и услышала плач Чхику. Нет, она знала это прежде, чем проснулась. Сон вернулся назад, внезапный и яркий, она вспомнила, как сгорел высокий муж с медной кожей и золотым серебром косы.
Значит, надо поплакать, поняла Дени, но глаза ее остались сухи как пепел. Все свои слезы она выплакала во сне, когда слезы превращались в пар на ее щеках. «Тот огонь выжег из меня все горе», — сказала она себе. Дени ощущала скорбь, и все же… Рейего оставил ее, его как бы никогда и не было.
Сир Джорах и Мирри Маз Дуур вошли несколько мгновений спустя и застали Дени стоящей над драконьими яйцами, два из которых оставались в своем ящике. Тем не менее ей показалось, что они были не холоднее того яйца, с которым она спала; это было чрезвычайно странно.
— Сир Джорах, подойдите ко мне, — сказала Дени. Она взяла его за руку, приложила к черному яйцу с алыми завитками. — Что вы чувствуете?
— Скорлупу, твердую как камень. — Рыцарь держался настороженно. — И чешуйки.
— А теплоту?
— Нет, это холодный камень. — Он убрал руку. — Принцесса, вам не будет плохо? Следует ли вставать при такой слабости?
— Слабости? Я хорошо себя чувствую, Джорах. — Чтобы доставить ему удовольствие, она опустилась на груду подушек. — Расскажите мне, как умер мой ребенок.