– Возможно, ваше величество – согласился Джон. – Но у меня есть двоюродная сестра, которая собирается выйти замуж. Надеюсь, у нее будут дети, а в нашем роду первым всегда рождается мальчик. Вот пусть сестра и ее муж и заботятся о воспитании своего сына, а для меня мой племянник будет и родным человеком, и учеником, и наследником, то есть тем же, чем я был для сэра Френсиса.
– Не знаю, что здесь сказать, – пожал плечами Генрих. – С вашей колокольни, точнее с колокольни, построенной вашим дядей, земля видится по-иному. Сэр Френсис был в своем роде великий человек, но на высоту, которую достиг, он поднимался всю жизнь. Вы же хотите забраться на построенную им башню, чтобы поплевывать с нее на нас, грешных. В вашем-то возрасте!
– Кто из смертных знает, где вершина его жизни, и в каком возрасте он ее достигнет? Простите мою дерзость, ваше величество, и вы, джентльмены! – поклонился королю и его сотрапезникам Джон. – Разрешите, однако, заметить, ваше величество, что и вы еще не достигли своей вершины, вам еще только предстоит ее достичь.
– Посмотрим, посмотрим, – Генрих довольно улыбнулся.
К нему подошел камергер и шепнул что-то на ухо. Король отбросил салфетку и встал из-за стола.
– Прошу простить меня, джентльмены, – сказал он. – Я должен вас покинуть. Нет, нет, не расходитесь. Закончите завтрак, прошу вас! И выпейте за здоровье моего наследника, – будь он благословенен!
Страдая отдышкой, Генрих несся по дворцовым коридорам к комнате, где рожала Энни. Едва он зашел туда, как услышал пронзительный крик ребенка.
– Боже мой, Господь милосердный, у меня родился сын! – воскликнул Генрих, схватившись за сердце, на миг остановившееся от радости. Он хотел было подойти к кровати, на которой лежала его жена, но суетившиеся возле служанки остановили его:
– Извините ваше величество, подождите минуту, одну минуту! Сейчас мы все перестелим; одну минуту, ваше величество!
– Но покажите мне моего ребенка! Где он? – обратился король к повитухам.
– Вот, ваше величество, – старшая из них показала младенца, завернутого в шелковое одеяло. Он надрывался от плача, сморщив маленькое крошечное личико.
– Рыжий, – радостно сказал Генрих, приподняв край чепчика у ребенка. – Наша порода. И похож на меня. Правда?
Повитухи смущенно переглянулись.
– Что такое? В чем дело? Да говорите же, черт возьми! – раздраженно крикнул король, переменившись в лице. – Что-то не так с моим сыном?
– Но ваше величество, – пробормотала старшая повитуха. – Это не мальчик, это девочка. У вас родилась дочь, ваше величество.
– Девочка? Дочь? – Генрих настолько растерялся, что не смог больше ничего сказать, и только беспомощно развел руками. – А вы уверены в этом? – спросил он через несколько мгновений, мельком посмотрев на младенца.
– Да, ваше величество. Не может быть никаких сомнений, – ответила повитуха с дрожью в голосе.
Король насупился и сжал кулаки. Лицо его побагровело, дыхание стало тяжелым и прерывистым. Все в комнате испуганно замерли, ожидая приступа королевского гнева.
– Дайте мне моего ребенка, – раздался в тишине слабый голос Энни.
Повитухи вопросительно взглянули на короля. Он отвернулся.
– Дайте мне мою дочь, – повторила Энни уже тверже.
Генрих неопределенно махнул рукой, и тогда старшая повитуха, поняв это как знак согласия, отдала младенца матери. Энни нежно обняла дочь и прикоснулась губами к ее лбу. Ребенок ткнулся в щеку матери и, наткнувшись на ее нос, попытался сосать его.
Энни счастливо засмеялась.
– Покормите ее, – сказала она повитухам. – Где кормилица?
– Дожидается, ваше величество, – ответили ей. – Сейчас позовем.
Генрих вздохнул, пробурчал что-то и оборотился к супруге.
– Поздравляю вас, дорогая. Скоро вам принесут мои подарки, – сказал он, и, подойдя к жене, поцеловал ее в голову.
– Спасибо, государь, – поблагодарила его Энни.
– Извините меня, но мне нужно уходить. Неотложные государственные дела, – прибавил Генрих.
– Я понимаю, ваше величество, и не смею вас задерживать, – кивнула Энни.
Король неловко поклонился ей и покинул комнату.
– Я выезжаю на охоту. Со мной небольшая свита. Приготовьте все немедленно! Меня не будет три дня, до крестин, – коротко и отрывисто приказал он дворянам, обступившим его, чтобы поздравить с рождением ребенка.
Эта королевская охота надолго запомнилась егерям. Король, по многу часов не слезая с лошади, носился по лесам и безжалостно истреблял любую дичь, которую удавалось выследить и загнать. К вечеру, весь забрызганный кровью, он уходил в свой шатер и напивался там, чтобы утром вновь начать беспощадное истребление лесной живности. Туши добытых животных оставались гнить на полянах; трава становилась красной, а воздух лесной чащи напитывался душным запахом крови и разложения.
«Славно отметил наш Генрих рождение дочери», – шептались егеря.
Часть 9. Расплата
Маленькая принцесса Елизавета сидела на мягком пушистом ковре в комнате своей матери и играла с забавными игрушками, подаренными ей.
– Мама, – спросила вдруг Лизи, – а папа добрый?
– Он – король, – ответила Энни, слегка нахмурившись.
– Но он добрый? – продолжала допытываться девочка.
– Видишь ли, милая, король не всегда может быть добрым, – сказала Энни. – Ведь в государстве живет много разных людей, и среди них есть злые нехорошие люди. Государь не может быть добрым со злыми людьми.
– А священник говорит, что надо быть добрым со всеми, – не унималась Лизи.
– Да, конечно, это так. Но король бывает иногда просто вынужден быть злым. Хотя я бы лично предпочла отказаться от короны, чем причинить вред кому-нибудь, – непоследовательно призналась Энни.
Лизи немного подумала, а потом продолжила разговор:
– А я стану королевой?
Энни вздохнула и обняла дочь.
– Тебе хочется стать королевой? Поверь мне, в этом мало радости. Кроме того, тебе сложно будет занять престол: если даже у тебя не появится братик, то все равно королевой станет Мэри, а не ты.
– Да, она – взрослая… – протянула Лизи и спросила: – А где ее мама?
– Ее мама уехала из Лондона, а после умерла, – неохотно пояснила Энни.
Лизи снова задумалась.
– Но, значит, у Мэри есть только папа, и у меня есть тот же папа, а еще у меня есть мама, а у Мэри мамы нет, – почему же Мэри станет королевой, а не я?
– Но она гораздо старше тебя, – напомнила Энни.
– Да, она взрослая… – повторила Лизи. – Но она злая и глупая.
– Нехорошо так говорить о своей сестре, да и вообще о ком бы то ни было, – сказала Энни. – Злословие – это грех.
– Прости, мамочка, – Лизи прижалась к ней.
– Избегай грехов, милая. Горе тому, через кого они входят в мир. Отмщение от Бога ждет грешников и на этом, и на том свете, – Энни погладила дочь по голове.
– Мам, – спросила Лизи, выждав немного, – а как же Бог за всеми углядит? Людей-то много, а он один?
– Какая ты глупенькая! А считаешь себя умнее Мэри! – рассмеялась Энни. – Неужели священник не говорил тебе, что Бог всемогущ и всеведущ, и все наши дела и помыслы ему известны?
– Говорить-то он говорил… – с сомнением сказала Лизи.
– Тсс, я слышу шаги короля. Он идет сюда, – перебила ее Энни. – Пожалуйста, поклонись ему, как следует, и называй его «ваше величество».
Генрих, хромая, вошел в комнату.
– Здравствуйте, моя милая, здравствуйте, ваше высочество, – поздоровался он с женой и дочерью. – Бог мой, какая сырая погода, – моя нога ноет и ноет, и не дает мне покоя! – Генрих уселся в кресло, сбросив на пол подушку, на которую осторожно пристроил свою больную ногу.
– Вы погрузнели, ваше величество. Вам бы надо несколько ограничить ваше питание, – сказала ему Энни.
– При чем тут питание? – поднял брови Генрих. – Я вам про одно, а вы – про другое! Я ем не больше остальных… Так, ваше высочество, а вы что делали? – спросил он Лизи.
– Я играла в куклы, ваше величество, – поклонилась ему принцесса.
– В куклы? Очень мило, – рассеянно сказал Генрих и прибавил, обращаясь к жене: – А она прекрасно говорит, четко произносит слова. Удивительно. Помнится, Мария в ее возрасте почти ничего не говорила, только мычала что-то нечленораздельное. Да, Елизавета делает большие успехи…
Наступила тишина. Энни стояла перед королем, глядя себе под ноги, а он рассматривал гобелен на стене, будто видел его в первый раз. Лизи, ухватившись за руку Энни, переводила взгляд с отца на мать, пытаясь понять, почему они молчат.
– Вы не оставите нас, ваше высочество? – внезапно произнес Генрих так громко, что Лизи вздрогнула. – Мне надо потолковать с королевой наедине.
На лице девочки промелькнуло странное выражение, и она, не забыв присесть в поклоне, выскочила из комнаты.
– Да, умная девочка. Но – девочка! – пробурчал король, посмотрев ей вслед. – Я хотел спросить вас, моя милая, нет ли у вас признаков беременности? У вас, вроде бы, случилась задержка? – в голосе Генрих прозвучала надежда.
Энни смутилась и покраснела.
– Нет, ваше величество, все восстановилось. Обычные женские дела. Я не беременна, – сказала она.
Генрих насупился.
– Я не понимаю, что у нас происходит. Отчего вы не можете зачать от меня мальчишку? Я, кажется, регулярно исполняю свой супружеский долг, и осечек у меня не бывает. Почему вы не родите мне сына?
– Видно, Бог этого не хочет, – ответила Энни, мельком взглянув на побагровевшего короля.
– Отчего бы Богу этого не хотеть? – сдавленно произнес тот, сдерживая гнев. – Разве я не очистил нашу веру от примесей и наслоений, разве не засияла она в первозданном блеске и величии? Нет, моя милая, у меня возникает такое ощущение, что это не Бог, а вы, именно вы, не хотите, чтобы у меня родился наследник!
– Как я могу помешать этому? Вы не можете упрекнуть меня в том, что я нарушаю обязанности жены, – холодно проговорила Энни, глядя теперь прямо в глаза королю.