– Нет, этого нельзя допустить! – послышались испуганные голоса. – Зачем народ? Мы сами справимся.
– Я также думаю, что мы справимся сами, – кивнул сэр Томас. – Все мы, присутствующие здесь, в той или иной мере были причастны к делам государственного управления, либо имеем представление о том, что такое разумная политика. Мы сумеем обеспечить достойное правление Елизаветы – на принципах разума и веры, на принципах истинной веры Иисуса Христа.
– Да что тут долго рассуждать! – грохнул кулаком по столу сэр Эндрю. – Захватим дворец, заставим Марию отречься, и Елизавету – на трон! Кто против будет – перебьем, дьявол им в глотку!
– С вашей отвагой вы можете в одиночку отвоевать у турок Иерусалим, сэр рыцарь, – едва заметно улыбнулся сэр Томас. – Но должен заметить, что захватить королевский дворец не просто. Я предлагаю захватить Марию: это намного проще, – надо лишь дождаться удобного момента.
– Отлично! Прекрасный план! – раздались возгласы в комнате.
– Тише, джентльмены, тише, – поднял руки сэр Томас. – Наше дело требует тишины… Практическое осуществление нашего плана я обговорю с каждым из вас в отдельности, и каждый получит свою задачу. Сейчас прошу пройти в общий зал и пропустить стаканчик-другой вина, – согласитесь, что странно и подозрительно, если джентльмены выйдут из трактира трезвыми.
– С удовольствием! И будь я проклят, если меня заподозрят в трезвости! – закричал сэр Эндрю.
…Сэр Джон отошел от стены, сел на стул и сделал вид, что спит.
Вскоре над его ухом прозвучал голос сэра Томаса:
– Милорд, проснитесь! Теперь мы можем поговорить с вами наедине.
– Как вам будет угодно, сэр Томас. Теперь-то я могу называть вас по имени? – сэр Джон сладко потянулся. – Впрочем, вы известный человек: полагаю, что многие из заговорщиков знают, кто вы и как вас зовут.
Сэр Томас сел напротив него:
– Возможно, но лишняя осторожность не помешает. Если бы вы знали, как тревожит меня поведение вашего друга сэра Эндрю! Мы вынуждены были посвятить его в детали нашего заговора, но боюсь, что невоздержанность в питье и длинный язык сэра Эндрю могут сыграть с нами дурную шутку.
– Я согласен, по неосторожности он способен предать, но вы можете быть уверены, что он не выдаст вас умышленно, – улыбнулся сэр Джон. – По-своему это очень порядочный человек.
– Выдать «нас», а не «вас», – подчеркнул сэр Томас. – Вы ведь отныне с нами, сэр Джон?
– Нас, милорд, – согласился сэр Джон.
– Об этом я и хотел вас спросить. Я чувствую людей: вам можно доверять. Но почему вы с нами? – сэр Томас бросил на него пронзительный взгляд.
– От обиды, от нежелания быть мышью, – ну, еще, пожалуй, от скуки, – отвечал сэр Джон.
– Поясните. Итак, по порядку, – от обиды…
– Видите ли, милорд, после восшествия на престол королевы Марии меня выгнали из столицы, запретив возвращаться сюда. Основания? Их нет! Просто-напросто мой дядя – покойный сэр Френсис – был когда-то сотрапезником, а точнее сказать, собутыльником короля Генриха. Тому нравились рассуждения сэра Френсиса о всякой всячине, они забавляли короля. Однако мой дядя умер еще до казни известной вам леди Энни, второй жены Генриха; я, правда, тоже был представлен его величеству и даже имел честь присутствовать на его завтраках, но я не угодил королю, и меня удалили от двора.
Вот и вся моя вина, – однако, когда Мария стала королевой, и начались гонения на всех, кто помогал Генриху проводить его реформы, то вспомнили и обо мне. Помилуйте, но причем здесь я? Оттого что мой дядя был чем-то вроде придворного актера в первые годы этих реформ, его никак нельзя считать соратником короля Генриха. Сэру Френсису было глубоко наплевать на все на свете, кроме своих удовольствий, и я пошел в него, милорд, – следует признать, что он был хорошим наставником. За что же меня выгнали из Лондона и лишили привычного образа жизни? Я обижен властью, я пострадал от нее, – и это первая причина, почему я с вами.
– Не слишком благородная причина, – заметил сэр Томас, – Но по крайней мере, вы не скрываете своих побуждений… А вторая причина?
– То есть нежелание быть мышью?.. Она еще проще первой. Мышь от рождения до смерти прячется в подвале; ее цель – вырасти, оставшись незамеченной, вволю поесть, произвести потомство, а затем также незаметно умереть. Я, пройдя большую половину жизненного пути, вдруг понял, что если сегодня или завтра умру, то буду хуже мыши. Никто не заметит моего исчезновения, ибо даже потомством я не удосужился обзавестись, – так что мыши будут еще и смеяться надо мною. Не хочется мне этого, милорд, – пусть меня убьют, но как человека, а не мышь, и за человеческие деяния, а не за мышиную возню.
– Это не логично, – возразил сэр Томас. – Только что вы говорили, что живете исключительно для своих удовольствий. Мышь также живет этим, – почему же вы ее обвиняете?
– А скука? Вы забыли о скуке, милорд! Уверяю вас, что все мыши помирают от скуки: им надоедает непрестанно жевать и размножаться в своем подвале, – иначе, зачем бы они время от времени выбегали из него, рискуя жизнью? Давеча сэр Эндрю сказал мне, что вступил в заговор от скуки, – значит, ему тоже надоело быть мышью, – сказал сэр Джон.
– Но религия? Но общественное благо? Неужели вами движут одни личные мотивы? – спросил сэр Томас, которого несколько шокировали откровения сэра Джона.
– Я мог бы прибегнуть к красивому обману, но признаюсь, как на духу. Я думаю, что истинная религия – это достояние немногих, а общественное благо часто служит прикрытием эгоистических интересов. О, не примите это на свой счет, милорд, – вы являетесь исключением из общего правила!
– Гм, благодарю вас, сэр Джон, – это самая оригинальная похвала, которую я слышал, – покачал головой сэр Томас. – Что же, откровенность за откровенность, – я признаюсь, зачем мы решили пригласить вас к себе. Мы не рассчитывали найти в вас единомышленника, – и мы не ошиблись в этом, как я понимаю, – однако нам нужны ваши связи при дворе принцессы Елизаветы. Нам известно, что у вас были некоторые отношения с одной из приближенных ее высочества, и вы не раз бывали при дворе принцессы. Возможно, вас еще и поэтому изгнали из Лондона после того, как королевой стала Мария: она стремится окружить Елизавету исключительно своими людьми.
– Может быть. Но какое это имеет отношение к вашему, то есть к нашему заговору? – удивился сэр Джон. – К тому же, я никогда не был придворным Елизаветы и не состоял в ее свите. Я был неофициальным лицом, изредка приглашаемым к ее высочеству. Не знаю, как сейчас, но тогда Елизавета была очень мила: некрасивая, но обаятельная, рыженькая. Остроумна, глубока; очень живая и веселая. Любила играть в мяч и обожала маскарады. Я участвовал порою в ее увеселениях, и ее высочество как-то в шутку предложила мне занять пост главного распорядителя праздников. Сам я не придавал этому никакого значения: признаться, меня больше занимала та молодая особа, о которой вы упомянули.
– Вы нужны нам именно в качестве неофициального лица при дворе ее высочества Елизаветы, – загадочно произнес сэр Томас.
– Не понимаю.
– Для успешного осуществления нашего плана требуется человек, через которого мы могли бы поддерживать связь с Елизаветой и предупредить ее, когда наступит час решительных действий. Вот для чего вы нужны нам: мы не можем направить к Елизавете кого-то другого, потому что новый человек, появившийся около ее высочества, вызовет подозрения, – да и пристроить его ко двору принцессы будет крайне сложно.
– А я не вызову подозрений? – улыбнулся сэр Джон.
– Не вызовете. Простите меня, но мы опросили десятка три человек, которые знали вас, когда вы жили в Лондоне. Все они в один голос утверждают, что вы эпикуреец и циник, прожигатель жизни, чрезвычайно далекий от политики. Убежден, подобное же мнение существует и в секретной службе королевы Марии: там считают вас не опасным для королевы. Вас удалили из столицы под горячую руку, но сейчас, полагаю, не будут мешать вашему возвращению. Свидетельство тому – ваш беспрепятственный приезд в Лондон.
– Вот как? Выходит, зря я на них обижался? – поднял брови сэр Джон. – Ну, ну, не смотрите на меня так, милорд, – моя обида не уменьшилась, а увеличилась: стало быть, меня действительно принимают за мышь. Теперь придется доказывать, что я, все-таки, человек.
– Мы подвигаем кое-какие рычаги, и вы будете жить в Лондоне на законном основании, – продолжал сэр Томас. – Затем вам надо будет вновь представиться Елизавете и бывать при ее дворе. Дальше вы знаете; мы надеемся на вас.
– Продолжая считать меня циником и прожигателем жизни? – не удержался сэр Джон.
– Спаситель принимает всех. Те, кто ходят путями неправедными, тоже могут прийти к нему, – строго и серьезно сказал сэр Томас.
– Воистину так! – отвечал сэр Джон.
Часть 2. Двор королевы Марии
Король Генрих любил охотиться на оленей, королева Мария предпочитала соколиную охоту. Распространенная в Европе благодаря страстной увлеченности ею короля Фридриха Гогенштауфена, соколиная охота вот уже триста лет считалась самым изысканным видом отдыха для высочайших особ. На ней не надо было колоть, бить, стрелять животных, травить их собаками, – достаточно было выпустить в полет сокола, который находил и хватал добычу.
На соколиную охоту можно было выехать во всей красе, не боясь промокнуть под дождем, изорвать одежду об кусты и ветки деревьев или запачкаться кровью убиваемой дичи, – эта охота велась в поле, в ясную погоду, а добытых птиц и зверей подбирали ловчие. Правда, для того чтобы сокол мог охотиться, его долго обучали – не давали есть и спать, дабы сделать его покорным; выпускали на ослепленных и стреноженных зайцев, лис, крупных птиц и прочую живность, чтобы он мог расправиться с ними и запомнил, как это делается; кормили кровавым мясом только что убитых голубей, баранов и телят для поддержания хищнического духа. Однако охотнику не обязательно было участвовать в этой подготовке – он принимал уже обученную птицу из рук ловчего-сокольника и выпускал ее на дичь, любуясь, как сокол бьет утку на лету или ловит убегающего зайца.