– Да, я помню о вашей просьбе, – ответила Мария, неожиданно смутившись. – Что же, мы его прощаем. Пусть себе сидит… Мы не против…
– О, благодарю, ваша милость безгранична, – сказал сэр Стивен, низко кланяясь королеве. – Поблагодарите же ее величество, сэр! – подтолкнул он локтем молодого человека.
– Ваше величество, – прошипел потерявший от волнения голос сэр Роберт, – я хотел бы… Если бы это было… Оно было бы… Но лучше всего, если оно будет так!.. – он отчаянно махнул рукой и замолчал.
– Сэр Роберт настолько потрясен великодушием ее величества, что проглотил язык! – весело произнес сэр Стивен. Придворные засмеялись, а он шепнул королеве: – Однако во всех других отношениях это прекрасный и порядочный юноша: надеюсь, ваше величество проявит о нем заботу, – по-христиански, как сестра о брате.
Мария, избегая смотреть на сэра Роберта, кивнула, а сэр Стивен повернулся к церемониймейстеру:
– Передайте актерам, пусть начинают. Ее величество ждет.
Раздался низкий звук трубы, а потом громко ударили литавры.
– Трагедия! – громовым голосом возвестил актер с густо намазанным белилами лицом, в черной одежде и черном плаще. – Богиня Артемида на ваших глазах жестоко покарает молодого охотника Актеона и нимфу Каллисто.
Ваше величество, всемилостивейшая королева, милостивые государыни и государи, позвольте рассказать вам сюжет нашей короткой пьесы, дабы вам легче было ее смотреть. В первой части пьесы дочь великого Зевса, богиня охоты Артемида будет купаться со своими нимфами в лесном ручье, когда сюда случайно забредет охотившийся в этих краях юноша Актеон. Вместо того чтобы тут же уйти, Актеон станет подглядывать за купанием богини до тех пор, пока не будет замечен Артемидой. В гневе она превратит его в оленя и он будет растерзан своими собственными собаками.
Во второй части пьесы Артемида никак не может забыть красоту юноши, отчего впадает в печаль; богиня будет искать утешения у своей лучшей подруги, нимфы Каллисто. Нежные отношения, которые между ними возникнут, Артемида потребует скрепить обетом девственности от Каллисто. Нимфа поклянется ей в этом, но Зевс, привлеченный прелестями Каллисто, захочет похитить ее девственность. Он придумает коварный план: воспользовавшись отсутствием Артемиды, Зевс примет ее облик и приступит к Каллисто с ласками. Ни о чем не подозревающая нимфа ответит ему на них и слишком поздно обнаружит обман.
О, почтенные зрители, вы сами увидите, сколь велики будут обида и ярость Артемиды, когда она узнает, что Каллисто больше не девственница! Артемида превратит Каллисто в медведицу и наведет на нее охотников. Но Зевс успеет перенести медведицу на небо, где она сделается созвездием… Смотрите, смотрите, смотрите! «Артемида, Актеон и Каллисто»!
Он поклонился публике и ушел в балаганчик около сценической площадки. Литавры грохнули так, что переполошили ворон и галок в роще, труба рявкнула, не уступая литаврам в громкости, – и затем они стихли, уступив место вступившим в дело лютне и флейте.
Из балаганчика вышли актеры, представляющие нимф, и актер, представлявший Артемиду. Все они были одеты в очень яркие широкие платья; на голове у Артемиды был темный парик, на голове у нимф – рыжие. С хохотом Артемида с нимфами бросилась в развевающееся прозрачное покрывало, изображающее ручей.
Из балаганчика вышел актер, играющий роль Актеона. Это был хорошо известный лондонским зрителям Джероним – артист далеко не молодой, но по-прежнему изображающий молодых людей; впрочем, дамы утверждали, что ему никак нельзя было дать его лета.
Появление Джеронима было встречено аплодисментами; он с достоинством принял их, переждал, пока они закончатся, а после стал исполнять свою роль. Прежде всего, он беспечной походкой прошелся по площадке, прикладывая руку к глазам и всматриваясь вдаль, как бы выискивая добычу; из балаганчика в то же время раздавался очень натуральный лай собак. Затем Актеон услышал какие-то звуки, – это было видно по тому, что он вытянул шею и застыл. Недоуменно пожав плечами, он крадущимися шагами подошел к развивающемуся покрывалу и вдруг охнул и закрылся руками, словно ослепленный. Потом медленно опустил руки, еще больше вытянул шею и принялся рассматривать купание богини, причмокивая губами и издавая восторженные звуки.
Это не укрылось от внимания Артемиды. Она выглянула из-за покрывала и сразу же заметила Актеона; она встала перед ним и грозно закричала на святотатца. Он пытался оправдаться, но напрасно: непреклонная Артемида хлопнула в ладоши, и в тот же миг на несчастного набросили волшебное покрывало. Затем нимфы поколдовали немного, – и из покрывала появился уже не Актеон, а олень, что было понятно по рогам на его голове. Олень бросился бежать и скрылся за балаганчиком; оттуда послышалось жуткое собачье рычание, вой раненного животного и, наконец, звуки, похожие на те, которые издает собака, гложущая кость. «Все кончено!» – провозгласила Артемида.
Зрители захлопали и закричали «Браво!».
Между первой и второй частью пьесы был устроен небольшой перерыв. Слуги принесли теплое вино для спасения от вечерней сырости, и среди придворных завязались непринужденные разговоры.
Королева искоса поглядывала на сэра Роберта Дадли, но он сидел, как статуя святого Адальберта Эдмондского, известного при жизни своей величавой неподвижностью и нелюбовью к высказанным словам, отчего и на скульптурных изображениях его показывали с застывшим лицом и со сжатыми губами.
– Милорд, – проговорила Мария и запнулась. – Милорд, – повторила она, – вам, должно быть, не понравилась пьеса. Вы не хлопали вместе со всеми.
– Мне понравилось, – поспешно ответил сэр Роберт, испугавшись, что он допустил бестактность, – я не хлопал, потому что не знал, имею ли на это право.
– Я тоже не знаю, что предписывает на сей счет этикет, но сэр Стивен сказал, что этикетом на охоте можно пренебречь.
– Я запомню это, ваше величество.
– Так вам понравилась пьеса?
– Да, ваше величество. Она производит хорошее впечатление, – то есть я хотел отметить, что она неплохая: есть понятный сюжет, и актеры стараются… Впрочем, я давно не был в театре, слабо разбираюсь в искусстве, и потому мои суждения… Они далеки от… – смешался сэр Роберт.
– Актеры стараются, но пьеса чересчур вольная, и не соответствует христианской морали, – сказала Мария. – Но сейчас такие произведения в моде – даже при дворе его католического величества короля испанского ставятся подобные пьесы. Вся Европа упивается античностью и восторгается языческими преданиями. Иисус, апостолы и святые пишутся художниками на манер языческих героев, в греческих или римских одеяниях, а то и вовсе без одежды. Этот обычай настолько распространился, что святейшие папы следует ему: дворцы и церкви Ватикана покрылись росписями, вызывающими смущение. Поощряются писатели и сочинители пьес, которые будто стараются превзойти один другого в неприличии. Если святейшие папы допускают такое, то как я могу запретить? Было бы греховно пытаться превзойти Рим в святости… Где вы жили в последние годы? – спросила затем она.
– В поместье моих престарелых родственников. После того как… Когда поместья моего отца были конфискованы, мне больше негде было жить, – сэр Роберт снова испугался, что сказал лишнее.
– Государство нуждается в защите, – проговорила Мария. – Но вы не должны себя винить за преступления вашего отца и брата. Сэр Стивен сообщил нам, что вы преданны нашему престолу.
– Так оно и есть, ваше величество, уверяю вас! – воскликнул сэр Роберт чересчур громко.
– Тише, милорд, нас слушают, – королева оглянулась на придворных. – Значит, вы жили совсем один, без товарищей и без обычных для вашего возраста развлечений?
– Да, ваше величество.
– Печально. Вы так молоды, – сколько вам лет?
– Скоро будет двадцать.
– Когда мне было двадцать, я тоже была одна, – вздохнула Мария. – После развода с моей матерью король Генрих женился еще пять раз, и мои мачехи не были добры со мной.
– Но теперь вы королева, – заметил сэр Роберт, – вокруг вас такое общество!
– Что из того? Мое одиночество не уменьшилось. Всем что-нибудь надо от меня, а истинных друзей как не было, так и нет, – прошептала Мария.
– Ваше величество? – переспросил сэр Роберт.
– У вас есть дама сердца, милорд? – Мария сама удивилась своей смелости: она, обычно скованно чувствующая себя с мужчинами, никогда не задавала подобных вопросов.
– Мадам! – сэр Роберт зарделся, как девица.
Мария улыбнулась.
– Начинается вторая часть пьесы, – сказала она. – Будем смотреть.
На площадку вышли Артемида и Каллисто. Они уселись на покрытую зеленым бархатом скамью, позади которой стоял шест с вывешенной на нем надписью «Берег ручья в священной роще Артемиды».
Артемида была грустна; вздыхая, она ударяла себя в грудь и издавала громкие стоны. Каллисто заглядывала ей в лицо и покачивала головой. В конце концов, Артемида стала горько сожалеть о погубленном юноше, а Каллисто ее утешала. Тут, забыв про Актеона, Артемида нашла отраду в компании Каллисто.
Протрубил охотничий рожок, Артемида поднялась и сказала, что долг велит ей отправиться на охоту, и потребовала от Каллисто обещания не открывать сердце никому другому. Едва Артемида удалилась, появился Зевс – его роль играл Джероним, переодевшийся из Актеона. Публика вновь принялась аплодировать ему; Джероним покрасовался в своем божественном одеянии, застыв на сцене, а затем, как и в первое свое появление, стал расхаживать по площадке, будто не замечая, что здесь кто-то есть. Потом он опять охнул и закрылся руками, словно ослепленный, увидев Каллисто.
Приблизившись к ней, он начал ухаживания со всяческими ужимками, вызывающими одобрительный смех в публике. Каллисто не поддавалась, тогда Зевс сокрушенно развел руками, задумался, а затем вдруг стукнул себя по лбу и расхохотался. Он побежал в балаганчик и через минуту вышел уже в платье Артемиды. Подойдя к Каллисто, он обнял ее за талию; не заподозрившая подвоха нимфа не отвергла его нежностей.