– Мария никогда не согласится на брак с этим ребенком, – убежденно проговорил епископ Эдмунд.
– Мой дорогой епископ, должен вам заметить, что нет такой женщины, которая будучи одинокой и несчастной, не согласилась бы выйти замуж за кого угодно, лишь бы он имел мужские черты, – даже за дьявола в мужском обличии.
Эдмунд Боннер («Кровавый Боннер»), лондонский епископ, возглавлявший преследование протестантов при Марии Тюдор.
Гравюра XVI века с картины неизвестного художника.
– Господи помилуй! – перекрестился епископ.
– Ладно, оставим пока это, – сэр Стивен закашлялся и приложил платок к носу. – Действительно, здесь недолго угореть… Второй вопрос, который я хотел с вами обсудить, более простой. Мой подопечный, Роберт Дадли, – что с ним? Вы наблюдаете за этим молодым человеком?
– Он не оправдал наших надежд. При дворе Елизаветы ему был оказан холодный прием, зато при дворе ее величества – чересчур теплый.
– Что такое? Поясните.
– Королева проявила определенную симпатию к сэру Роберту. Ему было назначено тайное свидание.
– Вот как? Бог мой, что же она в нем нашла! – усмехнулся сэр Стивен. – Свидание было интимным?
– Что вы, милорд! Ее величество всегда держится в рамках дозволенного.
– Вы полагаете, что близость между мужчиной и женщиной – недозволенная вещь?
– Милорд!
– Хорошо, не буду… Итак, сэр Роберт стал духовным другом королевы. Итальянец Марсилио Фичино, известный своим толкованием трактатов Платона, назвал такие отношения «платонической любовью». Не знаю, как в остальном, но для особ королевской крови эта любовь в одном отношении лучше любви эротической, – сэр Стивен показал на одержимых страстью Плутона и Прозерпину, – от платонической любви не бывает потомства… Ну и пусть себе ее величество забавляется; я ведь говорил, что ее душевное спокойствие тоже имеет для нас немаловажное значение.
– Это, безусловно, важно, но как быть с интересами государственной безопасности? Мы собирались использовать Дадли как приманку для заговорщиков, в этом была наша главная цель.
– Я не забыл, но кто сказал, что эта цель отпала? Об отношениях сэра Роберта и королевы скоро начнут болтать в Лондоне, – значит, у заговорщиков появится больше причин искать встречи с Дадли. Друг королевы, – это же прекрасно для заговора! А холодный прием у Елизаветы – ерунда: сегодня так, а завтра эдак! В конце концов, ее холодное отношение к сэру Роберту – замечательное прикрытие, ибо снимает подозрения с Дадли в попытке возвести Елизавету на престол… Нет, ваше преосвященство, наша главная цель по-прежнему существует, и с Дадли глаз спускать нельзя. С вашего позволения, я тоже предприму некоторые меры.
– А что если заговорщики догадываются о нашей затее?
– И что с того? Мышь тоже догадывается, наверное, о том, что такое мышеловка, но очень хочет сыра, который там лежит. «Я ловкая и быстрая, я сумею убежать, – думает мышь. – Я хитрая, меня не поймают». Пусть догадываются, против запаха нашего сыра им не устоять.
– Хорошо, милорд, я прикажу усилить наблюдение за Дадли, – встал с кресла епископ. – Если это все на сегодня, я пойду. У меня щиплет в глазах и першит в горле от этого чертового дыма – прости Боже!
– Государственная служба – вредное занятие, – сказал сэр Стивен, прощаясь с ним.
Часть 5. Последние приготовления
При дворе принцессы Елизаветы готовились к балу – это был новый вид праздника, пришедший из Франции. Раньше придворные танцы отличались незатейливостью: дамы и кавалеры просто вставали в шеренгу и шли по залу мелкими шажками, то приближаясь, то удаляясь друг от друга и постоянно кланяясь. Затем в моду вошли более сложные танцы: при короле Генрихе популярностью пользовался кантри-данс, заимствованный у крестьян и поэтому названный деревенским танцем. В нем танцующие пары образовывали круг или две противоположные линии, а движения стали более разнообразными, вплоть до небольших подпрыгиваний.
Особое значение приобрело искусство кавалеров. Прежде всего, кавалер должен с поклоном почтительно снять шляпу перед своей дамой, затем помахать шляпой в воздухе слева направо, водрузить ее обратно на голову, положить руку на эфес шпаги, откинуть плащ, наброшенный на левое плечо, и подать даме руку, приглашая на танец. Некоторые уверяли, впрочем, что шляпой следует махать не слева направо, но справа налево, и этот вопрос вызывал такие ожесточенные споры, что несколько человек были убиты на дуэлях.
Большое значение придавалось также положению корпуса во время танца; допускалось сгибание колена, стопы, легкий отрыв ноги от пола. Можно было делать нерезкие повороты и полуповороты, допускался также простой и двойной шаг, а также «легкое переступание», то есть шаг с покачиванием корпуса. Стопы ног должны были располагаться по прямой линии параллельно друг другу.
Дама обязана была танцевать скромно, легко, нежно, опустив глаза. Смотреть на своего партнера во время танца она могла лишь мельком, а говорить с ним было верхом неприличия.
В конце танца, перед тем как распрощаться с дамой, кавалер снова должен был помахать шляпой, положить правую руку на плечо партнерши, а левую, держащую шляпу, – на дамскую талию и поцеловать даму в щечку. Вначале такое необычное окончание танца вызвало потрясение при дворе и осуждение со стороны церкви, потом к этому привыкли.
Вскоре после смерти Генриха в Англии распространились слухи о невиданных ранее праздниках, которые устраивала при своем дворе Екатерина Медичи, жена французского короля Генриха II. Она называла их «балами» – от латинского «ballare», что означает «прыгать». В танцах, принятых при французском дворе, прыжки, действительно, стали важнейшей фигурой: дело дошло до того, что кавалер проворно и резко поворачивал в воздухе танцующую с ним даму, и этот подъем делался очень высоко. Он требовал от кавалера большой силы и ловкости, а от дамы – смелости, поскольку случалось, что кавалер не удерживал ее, и она падала на пол. Тем не менее, балы широко распространились по Франции и даже привели к перемене моды: дамские платья укоротились, и их стали шить из более легких, обрисовывавших тело материалов.
В Англии говорили, что Екатерина Медичи, будучи итальянкой, (а итальянцы – легкомысленная и ветреная нация, как всем известно) вообще внесла много распущенности во французские нравы. Она устраивала многочисленные пиры, балы и маскарады, на одном из которых присутствовали женщины, переодетые в мужские костюмы, а на другом прислуживали полуобнаженные дамы с распущенными волосами, изображающие нимф. Что же касается пьес, которые там ставились, и стихов, которые там читались, об этом лучше умолчать.
Однако принцессе Елизавете многие из выдумок Екатерины Медичи пришлись по вкусу – особенно обычай показывать ноги в танцевальных прыжках. До Екатерины это было не только постыдно, но и некрасиво, потому что полотняные чулки не могли плотно обрисовывать формы ноги. Екатерина Медичи, приехав во Францию, привезла с собой секрет вязания чулок из ниток. Шелковые чулки, которые она как бы невзначай показала на своих ножках на балу, имели невероятный успех у французских дам; вскоре все они обзавелись такими чулками. Теперь сами дамы, желая похвастаться изяществом своих ножек, охотно шли навстречу смелым танцевальным фигурам, благодаря которым видна была вся обувь и обтянутая чулком нога.
Преимущество новых чулок было очевидно, они быстро распространились и по Англии. Принцесса Елизавета, обладавшая очень красивыми ногами, немедленно приобрела пару дюжин шелковых чулок, а при своем дворе начала разучивать танцы с прыжками, – не настолько вызывающие, как при французском дворе, но все же такие, что в ходе их дама должна была подпрыгивать, опираясь на плечо кавалера, и юбки, взметнувшись, оголяли ее лодыжки.
Первый бал с подобными танцами как раз и готовился теперь при дворе Елизаветы, и она была полностью поглощена им.
– Раз, два, три – и четыре! Раз, два, три – и четыре! Раз, два, три – и четыре! Боже милосердный, это так просто! Три четверти такта – три четверти, именно так следует танцевать! – восклицала разгоряченная Елизавета, обучавшая своих фрейлин и придворных кавалеров новому танцу. – Прошу вас, забудьте про две четверти – мы танцуем в три четверти. В три четверти, – повторила Елизавета по слогам для большей убедительности. – Я с вами с ума сойду. Боже мой, ну это же проще простого!..
И пожалуйста, дамы, не делайте таких отчаянных лиц, когда кавалеры поддерживают вас в прыжке, – вы же не в пучину морскую бросаетесь. А вы, господа, будьте нежнее с дамами, – не хватайте их, будто мешки с песком, которые поднимают на ярмарке, чтобы похвастаться силой. Танец должен быть красивым, изящным и приятным для всех, – ну-ка, еще раз, все вместе, все дружно, не сбиваясь с такта, грациозно, как говорят французы! Прошу вас, постарайтесь для меня!
Раз, да, три – и четыре! Раз, два, три – и четыре! Боже правый, внимательнее, внимательнее! И не надо мрачных лиц, – не надо, говорю я вам!..
Елизавета вскочила с кресла и сама прошлась в танце, одной рукой опираясь на руку одного из джентльменов, а другой размахивая в такт. При этом принцесса с улыбкой выполняла все движения и подпрыгивала легко и непринужденно.
– Фу! – выдохнула Елизавета, снова опускаясь в кресло и обмахиваясь веером. – Как я устала с вами!.. Хорошо, сделаем перерыв. Принесите мне холодного имбирного пива и дайте платок с душистой водой, чтобы освежиться… А, милорд, вы приехали! – сказала она, заметив вошедшего в зал сэра Джона. – Вот прекрасный повод для вашего остроумия: битый час бьюсь со своими сатирами и нимфами, и не могу выучить их даже первому танцевальному движению. В рощах Аполлона над нами уже смеются.
– Что поделать, ваше высочество, – отвечал сэр Джон, кланяясь ей. – Мы, англичане, мало приспособлены к изяществу. Мы народ крепкий и основательный, мы твердо стоим на земле, а не летаем в воздухе, подобно стрекозам, и не прыгаем, как кузнечики.