— Вас приглашают, — пояснил — лаконичный официант старой, видимо, закалки и приоткрыл портьеру.
Мазин глянул с любопытством р увидел человека, которого встретить никак не ожидал. В кабинете, похожем на театральную ложу, сидел за двухместным столиком профессор Филин.
— Игорь Николаевич, добрый вечер.
— Это вы? — удивился Мазин, недовольный тем, что вместо обстановки отвлекающей он попал вроде бы опять на работу.
— Я осмелился пригласить вас к своему столу, потому что вы находились в затруднительном положении.
— Благодарю вас, — сказал Игорь, придумывая предлог для отказа, но подходящего не нашлось, и он сел в мягкое полукресло напротив профессора.
— Леонтий, подай, пожалуйста, карту моему молодому другу, — обратился Филин к официанту тем полубарским тоном, с которым Мазину сталкиваться никогда не приходилось, разве что слышать в кино.
Он посмотрел на профессора, но тот истолковал его взгляд не совсем верно.
— Да, Игорь Николаевич, я, возможно, пьян, однако сознайтесь, что в моем положении это не так уж удивительно. Вот, простите, если бы жена ушла у вас. Я, конечно, беру случай гипотетический… Если бы… Этот печальный факт означал бы просто то, что от вас ушла жена. И все. Но когда жена, я имею в виду молодую жену, уходит от человека моих лет, это означает, что от него уходит жизнь, во всяком случае немалая ее часть. Вы меня понимаете? Нет, только не говорите, что понимаете, вы этого, к счастью, не понимаете, но это, к несчастью, еще поймете… — говорил Филин не очень гладко.
Появился Леонтий и бесшумно положил перед Мазиным меню в толстом, под кожу, переплете. Игорь развернул его, рассеянно просматривая напечатанные на машинке строчки.
— Игорь Николаевич, простите еще раз великодушно. У меня к вам просьба, прошу — не откажите.
Мазин посмотрел с недоумением.
— Разрешите мне попотчевать вас на свой вкус. У этого трактира есть свои специфические особенности, и боюсь, что карта, которую вы держите в руках, не вполне адекватно отражает действительность. Но мы с Леонтием старые друзья, и если я попрошу его… Не так ли, Леонтий?
Официант уважительно поклонился и исчез бесшумно, а Мазин еще раз подивился этим, почти кинематографическим отношениям.
Профессор улыбался:
— Каков? Впрочем, этот лоск не для всех, разумеется. Он вполне современный, этот почтенный Леонтий, но где-то в сложном мозгу его временами зарождается атавистическое стремление к прошлому, к классическим временам «настоящих гостей». Меня он считает одним из таких гостей. И, представьте себе, что-то в этой игре увлекает и меня. И я охотно кажусь тем, за кого он хочет меня принять. Забавно, правда?
Мазин не ответил.
— Мы уже не первый год играем так ко взаимной выгоде. Я получаю то, что не значится в обеденной карте, а Леонтий — что-то для души, вероятно. Я его оперировал в свое время, а у него развит комплекс благодарности.
Официант появился с подносом, прикрытым салфеткой, и поставил перед Мазиным закуски — черную икру и ароматные грибки.
Игорю захотелось полезть в карман и посчитать деньги. Филин догадался об этом:
— Закусывайте и не волнуйтесь. Я надеюсь, что могу угостить вас от чистого сердца, не нарушая уголовный кодекс. Пока у меня нет необходимости давать вам взятки. Наоборот, вы меня обяжете, если посидите часок со стариком, выбитым из привычной тарелки… Или колеи? Как это правильно? Я, однако, пренебрег предписаниями медицины и перегрузил печень. Впрочем, не только печень. И сердце, и сосуды… Короче, все, что перегружать воспрещается.
И, не дожидаясь согласия или возражения Мазина, он наполнил принесенную Леонтием чистую рюмку.
— Это не коньяк, но думаю, не хуже. Травничок такой. По-моему, гениальное изобретение. Обжигает рот и теплит душу. Выпьем за вас, потому что за меня сейчас пить смешно.
Травничок и в самом деле оказался как огонь. Холодная свежая икра ложилась на него замечательно.
— Травничок неплох!
— Я же говорил. Отменная вещь. Призрак беззаботного прошлого, когда люди думали о развитии тяжелой индустрии меньше, чем сейчас.
Мазин вдруг перестал удивляться всему, что говорит профессор, и даже подумал, что ничего неприятного не происходит и он, наоборот, может очень удачно отвлечься от дел текущих в этой непривычной обстановке. Он поднял вторую рюмку. А потом неожиданно для себя сказал:
— Ваша жена исчезла, профессор.
— Как — исчезла?
Они посмотрели друг на друга, и Игорь увидел, что Филин не актерствует, а удивлен искренне и даже не вполне понимает его.
— Она не приехала в Куйбышев.
— Где же она тогда?
— Мы не знаем. А вы?
Филин не возмутился и не стал переубеждать:
— И я не знаю.
Тогда Мазин рассказал о разговоре с Куйбышевом.
— Это чертовски осложняет положение.
— Еще бы! Теперь вы начнете искать ее у меня на даче, в подвале или, еще хуже, срывать паркет.
— Паркет срывать не будем, но искать придется, хотя совсем недавно я был уверен, что ваша жена нам абсолютно не нужна.
— А теперь?
— Теперь ее нужно искать, — повторил Игорь, потянулся к графинчику и налил третью рюмку.
Леонтий поставил на стол тарелку дымящейся, ароматной ухи. Профессор проводил его туповатым каким-то взглядом и тоже плеснул в бокал настойки.
— Пожалуй, и я выпью. Эта история действует мне на нервы.
— Вам что… Мне она жизни не дает.
— Неужели у вас до сих пор нет ощутимой нити?
Игорь выпил и почувствовал себя успокоенным.
Ему хотелось рассказать обо всем, что наболело, что не давало покоя, этому выбитому из колеи старику, который сидит в одиночестве в старомодном ресторане, воображая, что помолодел на сорок лет.
— У нас их слишком много. И каждая кажется самой верной. До поры до времени…
— Какая же была последней?
— Последней была простая. Деньги взял Зайцев. Кранца убил Живых. А Зайцев — его самого, потому что Живых догадался, что деньги у Зайцева, и начал его шантажировать.
— А зачем Живых убил Кранца?
— Из мести. Вы же сами подсказали мне эту версию.
Филин намазал икру на кусочек белой булки:
— В ваших догадках есть определенная система.
— Которая трещит по всем швам.
— Почему же?
— В нее вламываются новые люди.
— То есть Устинов и моя бывшая жена?
Мазин помешал ложкой в тарелке. Над тарелкой поднялся пар.
— Не обожгитесь. Леонтий любит подавать с пылу с жару.
— Я вижу. Вы правы. Оба они нам ни к чему.
— Интересно. А если они вломились не случайно?
— Другими словами, Устинов вор, а может быть, и похуже, предатель, а ваша жена…
— Моя бывшая жена…
— Ваша бывшая жена грабила кассы?
— Вы отличный молодой человек, Игорь Николаевич. Вы верите в людей.
— А вы нет? Зачем же вы тогда спасаете им жизнь?
— Не уверен, что я ее спасаю, — отозвался профессор негромко. — Просто кому-то из них еще не пришло время умереть.
— Ах, черт! — выругался Мазин, обжигаясь-таки ухой. — Выходит, они действовали втроем — Зайцев, Устинов и ваша жена?
— Моя бывшая жена.
— Почему — бывшая? Тогда она была не бывшая.
— Логично. Но что вы видите нереального в такой комбинации?
— Очень разные люди.
— Возможно, их толкали разные соображения.
— Какие?
— Ну, я не детектив и не берусь вам подсказывать. Ищите и обрящете.
— Одного мы нашли на дне ямы. Он смахивает на жертву.
— Вторая тоже.
— Смотря где она находится.
— Не под паркетом. Она жива.
— Так вы знаете?
— Знаю ее характер. Диана сбежала.
— Найдем.
— И напрасно. Диана сбежала потому, что ничего не знала. Это ее и устрашило. Когда не хватает информации, в голову лезут всевозможные глупости.
— То есть?
— Я думаю, Диана побоялась, что вы впутаете ее в историю вместе с Зайцевым.
— И Устиновым.
— Ни в коем случае. Об Устинове она не подозревала. Иначе ей было бы незачем бежать.
— Так кто же такой Устинов?
— Думаю, что тоже жертва.
Мазин наполнил очередную рюмку:
— Ужасно интересно. У попа была собака?
— Вы, кажется, многого не уловили.
— Признаюсь.
— Жаль. Я сказал все, что думал.
— Но если Устинов не преступник?
— А волк, по-вашему, преступник? Затравленный волк?
— Это природа. Там не действует уголовный кодекс.
— Люди — тоже часть природы. Особенно, когда попадают в безвыходное положение.
На столе уже стояло жаркое, прекрасное жаркое, к которому Мазин еще не притронулся, несмотря на укоризненный взгляд Леонтия.
— Я понимаю вас не вполне ясно, но понимаю все-таки, кажется…
И Мазин приподнял свою рюмку, но остановился на полпути.
— Пейте, пейте, — успокоил его профессор, — вам еще далеко до настоящего опьянения.
— Нет, я уже… того, лишнего. А факты у вас есть?
— Какие факты?
— О его прошлом.
— Прошлом? Кого?
— Вы говорили об Устинове.
— Вам так показалось? Возможно. Меня можно было понять именно так. Но я говорил не о нем.
— А о ком же?
Профессор провел вилкой по лезвию ножа:
— О людях… вообще.
Мазин вздохнул глубоко:
— Значит, у вас нет фактов?
— Нету. Ешьте жаркое. Вы любите с чесноком?
— Очень.
— Прекрасно. В таком случае Леонтий вам угодил.
Игорь жевал мясо, стараясь восстановить слова Филина:
— Вы подсмеиваетесь надо мной?
— Упаси бог. Да и настроение не то.
— Мы обсуждали Устинова…
— Обсуждали? Нет. Беседовали. Я уверен, что Константин Иннокентьевич абсолютно честный человек.
— И был таким?
— Разве честным можно быть время от времени? Нет, вы напрасно так увлеченно расспрашиваете об Устинове. Повторяю: я не о нем думал. Скорее я думал о Кранце… о Живых… вообще о людях, которых мы судим по букве закона, а не по высшей справедливости. Мне кажется, что вы увлеклись делом, а оно уже исчерпало себя, закончилось.
— Не понимаю.