Весь этот план так и остался на бумаге. Его семья, вполне понятно, предпочла скромную, домашнюю церемонию прощания. Шеннона похоронили в Кембридже, на кладбище Маунт-Оберн, что вдоль Бегониевой аллеи.
На этом кладбище покоятся судьи Верховного суда, губернаторы, президенты университетов и многие прославленные мыслители, государственные деятели и ученые. Но надгробная плита Шеннона отличается от всех других. Обычный посетитель увидит надпись «ШЕННОН», выгравированную на светло-сером мраморе, и пройдет мимо. Но на обратной стороне мраморной плиты, скрытой за кустом, на нижней части выгравирована формула энтропии Шеннона. Дети Шеннона надеялись, что эта формула будет украшать переднюю поверхность памятника, но их мать посчитала, что скромнее будет поместить ее сзади.
Вот так и получилось, что место упокоения Клода Шеннона отмечено кодом-посланием, спрятанным от посторонних глаз и заметным лишь тем, кто ищет его.
32. Отголоски гения
Истинное наслаждение, восторг, ощущение своего всемогущества, которое является мерилом выдающегося мастерства, можно обрести в математике, равно как и в поэзии.
«Нью-Йорк Таймс» опубликовала некролог. Были заказаны скульптуры и бюсты Шеннона. Здание в кампусе «Лабораторий Белла» было переименовано в его честь. А потом память о нем стала стираться.
В каком-то смысле самым глубоким его наследием стало не то, что принадлежит только ему, а то, что органично вплетено в работы других – его студентов, его последователей, более поздних специалистов теории информации, инженеров и математиков. Они хранили его наследие и память о нем, публикуя статьи, посвященные Шеннону, в специализированных журналах, которые принесли ему известность. Публикации его коллег – инженеров и специалистов в области теории информации – стали источником искренних, душевных воспоминаний и теплых отзывов, которые продолжаются по сей день. «Уникальный американский гений, с игривым и тонким умом», – писал один автор. «Шеннон излучал… мощный внутренний интеллектуальный свет», – писал второй. А вот автор, который никогда не встречался с Шенноном, признался, что в возрасте девяти лет наткнулся на его магистерскую диссертацию, и это заставило его в тот же момент принять решение о том, чтобы выбрать в будущем профессию математика.
Частично подобные размышления были возможны благодаря тому, что многие из авторов обладали уникальным научным опытом – они жили на одной земле с человеком, который открыл изучаемую ими область знаний. Но не только: работа Шеннона заметно повлияла на целые поколения американских инженеров и математиков, в том числе потому, что она затрагивала фундаментальные ценности.
Каковы были эти ценности? Решающее значение здесь имела простота. Простая, ясная математика была действенной математикой. Несущественные моменты, обильные записи, излишняя работа – все это следовало отбросить. Используя математику в качестве научного метода, помогающего добраться до основной сути, Шеннон осуществил работу, которая будет названа поразительно законченной, отточенной, наглядной и, конечно, гениальной – наравне с F = ma или Е = mc2. Группа российских математиков отмечала, что в работе Шеннона «логичный и естественный переход одного раздела в другой создает впечатление, что проблема решается сама собой». Они объясняли подобный эффект математическим свойством «единства»: работа Шеннона была полностью безукоризненной и органичной. Еще один современник Шеннона выразился на этот счет более поэтично: «Его идеи рождают красивую симфонию, с повтором тем и нарастающей силой, что вдохновляет всех нас. Это математика в высшем ее проявлении».
В 1948 году теоретическая работа Шеннона поставила немало вопросов, на которые также дала ответы. Но значимость этих трудов невозможно переоценить. Десятилетия спустя «лимит Шеннона» будет приобретать все более важное практическое значение. Даже сегодня он остается тем манящим внешним пределом связи, той целью, которую продолжают преследовать инженеры. Но то были узкие, практические аспекты. Самое поразительное свойство его статьи заключается в том, что она положила начало целой науке, став предметом дискуссий и размышлений, которые со временем переживут ее создателя. «Это было подобно землетрясению, толчки от которого мы ощущаем до сих пор!» – отмечал Энтони Эфремидис, информационный теоретик более поздней эпохи. Немногие научные работы оказывали столь продолжительное влияние на умы (свыше 90 000 ссылок и упоминаний!). И не будет преувеличением сказать, что несмотря на то, что у Шеннона были серьезные предшественники в том, что касается исследования теории информации, формальное изучение этой области по-настоящему началось с его работы. Как скажет один из авторов десятилетия спустя: «Для многих ученых открытие Шеннона стало чудом, как если бы они, проснувшись, обнаружили мрамор на пороге своего дома».
Тот мрамор, который он откопал, будет в итоге обработан другими. Работа, которую проделал Шеннон, в какой-то степени сделала его наследие предпосылкой. Он является одним из авторов информационной архитектуры, которая сейчас охватывает всю планету, но вряд ли когда-нибудь приблизится к той славе, что окружает имена Стива Джобса или Билла Гейтса. Если не брать во внимание его собственное неприятие повышенного внимания к своей персоне, то подобную безвестность можно отнести на счет большого временного промежутка между проделанной им работой и технологиями, которыми мы пользуемся ежедневно. Когда инженер мирового уровня говорит, что «вся передовая технология обработки сигнала, которая позволяет нам передавать высокоскоростные данные, выросла на основе работы Клода Шеннона по теории информации», это утверждение верно для людей сведущих, но мало что говорит неподготовленной публике.
И все же очень важно было бы заново переосмыслить наследие Клода Шеннона, но не так, как мы это обычно представляем. Относиться к нему следует не только как к далекому родоначальнику цифровой эры, а как к одному из великих творческих интеллектуалов двадцатого века. Он не только заложил основы информационного века, он был тем блестящим эрудитом, серьезно занимавшимся темами, которые представляли для него глубокий интерес, не останавливаясь исключительно на их практической пользе.
Что нам известно об этой стороне личности Клода Шеннона?
Во-первых, научная деятельность Шеннона может стать хорошим примером универсальности на фоне сегодняшней беспрецедентной тенденции к сужению специализаций. Его работа охватывала широкий диапазон вопросов в лучшем смысле этого слова. В отличие от других выдающихся мыслителей двадцатого века, его сложнее причислить к каким-то строго определенным категориям. Был ли он математиком? Да. Был ли он инженером? Да. Был ли он жонглером, велосипедистом, механиком, футурологом и любителем азартных игр? Да, и не только. Шеннон никогда не видел никаких противоречий между своими интересами. Он просто шел в том направлении, куда влекло его ненасытное любопытство. Поэтому для него было совершенно естественно переключиться с теории информации на искусственный интеллект, а потом на шахматы, жонглирование и азартные игры. Ему просто не приходило в голову, что имеет смысл приложить свой талант к какой-то одной области знаний.
Конечно же, существуют точки соприкосновения в разных научных сферах. И Шеннон вполне естественно понимал те связи, что объединяли его работу в области теории информации, в сфере создания роботов, шахматных программ и инвестирования. Немногим удавалось так далеко заглянуть в будущее и понять, что информационная революция фундаментально изменит наш мир. Но именно это понимание заставляло Шеннона делать выбор в пользу исследовательской работы, а не узкой специализации. Он мог продолжать извлекать выгоду из своей успешной работы по теории информации еще многие десятилетия. Но к тому времени, когда он прибыл в МТИ, его внимание переключилось на другие проблемы. Студенты той эпохи вспоминали, что сам Шеннон не очень много времени уделял теоретическим вопросам и проблемам теории информации. Но если вы подходили к нему с каким-то вопросом из области робототехники или искусственного интеллекта, отмечали они, он сразу навострял уши и был весь внимание.
Студенты той эпохи вспоминали, что сам Шеннон не очень много времени уделял теоретическим вопросам и проблемам теории информации.
В 1963 году великий русский математик Андрей Колмогоров так высказался по этому поводу:
«В наши дни, когда человеческие знания становятся все больше и больше узконаправленными, Клод Шеннон является исключительным примером ученого, который сочетает в себе глубокое абстрактное математическое мышление с широким и в то же время очень конкретным пониманием насущных технологических проблем. Его можно равно назвать одним из величайших математиков и также одним из величайших инженеров за последние несколько десятков лет».
Подобное безразличие к видимым противоречиям распространялось и на весь его образ жизни. Он был окружен мировой славой, но при этом предпочитал вести по большей части уединенный образ жизни. Он писал новаторские статьи, но, будучи недовольным их текущим состоянием, откладывал их на неопределенное время и принимался за то, что было интересно ему в данный момент. Он разбогател, изучая движения рынка и потенциал перспективных проектов малого бизнеса, но жил подчеркнуто скромно. Он взошел на свою башню из слоновой кости, снискав все лавры и почести в виде профессорских званий, но не чувствовал никакого смущения, играя в те игры, что предназначались для детей, и создавая трактаты, посвященные жонглированию. Он был страстно любознательным, но временами беззастенчиво ленивым. Он был в числе самых продуктивных, почитаемых умов своей эпохи, но при этом производил впечатление человека, способного швырнуть это все за борт ради удовольствия сконструировать что-то в своей мастерской.