И, скорее всего, он определит, что живой меня лучше не оставлять.
Я его понимала, но к такому исходу была совершенно не готова. К тому же я еще не сказала главного.
Чертов Дрейк. Чертов сценарий. Но другой, вероятно, был бы еще хуже.
Приходилось торопиться.
– Не выходи из дома до половины девятого, понял? Кто бы тебя ни звал и кто бы что ни обещал. Но в девять отправляйся в бар «КаЭнто», как и намеревался, – там ты встретишься с человеком, разговор с которым станет судьбоносным. Слушай, – я поерзала очень даже натурально, – я схожу в туалет?
От бесконечного сидения измаялся полный мочевой пузырь. К тому же испаряться прямо из комнаты не стоило – в этом случае Рен вообще мог решить, что моя персона ему привиделась. Разыгравшееся воображение, воспаленные нервы – мало ли. А вот, если я исчезну из туалета, он будет ломать мозги, как именно у меня получилось сбежать. Это другое.
– У тебя минута.
Я не стала зубоскалить насчет того, что за минуту можно пройти половину коридора, надуть себе в штаны, а после поспешить обратно, чтобы пришпилить задницу к стулу ровно в пятьдесят девять секунд.
Двадцать ноль три.
Я сделала достаточно. Ведь так? Скорее всего, «мы не продержимся» в мире еще целых двенадцать минут.
Он поймает меня на чем-нибудь. Точно поймает. И тогда придет дубль три, а за ним четыре.
В туалет, между прочим, хотелось неимоверно, и по коридору я практически бежала. Не успела я щелкнуть замком, как по ту сторону скрипнули половицы.
– Знаешь, я тут подумал, – раздалось из-за закрытой двери, – что на эту встречу ты пойдешь со мной.
Ну и ну.
– Нет, Рен, не отправлюсь, – наверное, он зол. Не привык, когда ему отказывают и дерзят. Я же с выдохом облегчения справляла нужду в чужом доме – не могла дождаться, пока прыгнешь обратно? Нет, не могла. – Ты пойдешь на нее один.
«Выходи – поговорим», – слышалось в его молчании.
Нет, уже не поговорим. Не будет заломленных за спину рук, не будет процеженных сквозь зубы фраз: «А теперь я хочу услышать правду», – будет другое: сломанный замок и пустой туалет. А после много ярости – бессильной уже, впрочем.
– И досиди дома до половины девятого, понял? Целее будешь.
Я уже не выбирала слов. Отмотала с рулона туалетной бумаги, провела гигиену, натянула штаны. Не чувствуя ни доброты, ни терпения, посмотрела на косяк – довольно прочный.
Все. Мне пора.
Двадцать ноль пять. Я изо всех сил надеялась, что следующие десять минут хозяин квартиры потратит на то, чтобы понять, как гость испарился из комнаты, в которой нет даже окна.
Дрейк, встречай.
– Он тут? Скажи мне – он тут? Потому что я больше не пойду с ним разговаривать – он… он…
– Успокойся, Ди, успокойся.
Меня прижимали к груди, лишали нервозной подвижности.
– Я не буду разговаривать с этим… волком! Он меня чуть не пристрелил.
– Он тут. Тут.
Чертов-чертов-чертов Рен. Пусть с ним лучше ладит Элли, а я больше никогда…
– Это все отойдет. Это нормально, это шок…
Я все никак не могла успокоиться – медленно выходила наружу скопившаяся в клетках паника.
– Он вернулся. Положен в сон. И он уже не тот – уже наш Рен, – Дрейк обнимал меня, припечатывая к собственному плечу щекой. – Все. Он тут. Тут.
Я медленно успокаивалась.
Почему-то помнилась мягкость чужой туалетной бумаги – не дешевой. И отблеск полированной ручки дверного замка тесного туалета.
– Он не будет меня помнить?
– Нет.
Зато нашу «первую» встречу теперь всегда буду помнить я.
Солнечный полдень в Нордейле.
Кремовая шапка на корзинке, которую я заказала к кофе, оказалась нежной и мягкой, очень свежей. Позади работала кофе-машина – бармен шумно взбивал для следующего заказа молочную пену. Я смотрела в окно, за которым с высоких тополей слетали первые и пока немногочисленные пожелтевшие листья.
Всего лишь начало августа – рано, – но этот город жил своей собственной жизнью и не слишком спешил соответствовать заявленной статистикой погоде времен года, выдавая то полноценную весеннюю оттепель в декабре, то резкое похолодание в начале июля. Наверное, он каким-то образом зависел от настроения Дрейка – так мне казалось. Слетят эти листья, выметутся бдительными дворниками, и все вновь станет зеленым.
Дворники здесь, как ни странно, свою работу очень любили – шестым чувством осознавали, что делают улицы чище и тем самым настроение жителей лучше. Обновляют энергию пространства, напитывают ее спокойствием и любовью. Метлы здесь всегда шоркали размеренно и без спешки.
Мне же требовалась минута тишины и покоя. Что-то обычное, нормальное – не перо, которым я будто случайно прикасаюсь к странице чужих судеб, выводя одни росчерки и стирая другие, – но родное, привычное. Чашка кофе и корзинка, например.
Аарон здесь, Декстер здесь – эта реальность зафиксирована. Они уже другие – эти парни, – не те, какими были «у себя», – заслуга их самих и Дрейка, конечно же. Однако с этого момента я буду помнить их и другими – не только «после», но и «до». Расскажу ли я кому-нибудь об этом? Навряд ли.
Это просто жизнь – одна из ее сторон. И я сама до переезда в Нордейл была другой – не хуже, не лучше – другой.
Когда широкая чашка из-под латте опустела, а на тарелке от корзинки остались лишь крошки песочного теста, я толкнула дверь и вышла на улицу.
Дом Эльконто почти ничем не отличался от прежнего – такой же квадратный особняк в стиле хай-тек: море стекла и куча углов. Но совершенно другим был сад и висящие на окнах шторы – зеленые, не персиковые. И кто-то другой сидел у бассейна и читал газету; не носился вокруг шезлонга пес по имени Барт.
Одноглазый Пират остался не подобранным с улиц далекого Петербурга. И никто не забрал из приюта Хвостика. По крайней мере, не мы.
«А Тайра до сих пор в Криале…»
Мне было неуютно в Нордейле без них – без своих друзей. Нет, я и раньше не звонила им каждые пять минут – просто знала об их наличии, и этого было достаточно.
Тот же Эльконто всегда бы прогремел в трубку «Заходи!», обрадовался бы новым сигарам Халк, кинулась бы показывать свои новые картина, навести я Декстеров, Элли… Где они все сейчас? По разным дорожкам, уголкам. На разных кусочках мозаики, которая не сошлась воедино, потому что ее жестоко разбросала чья-то безжалостная рука.
Я не стала прыгать, хоть так было быстрее и проще, взяла такси и доехала до домика Тайры. Домика, вокруг которого теперь, если не считать пары диких ромашек у забора, не пестрели буйными красками цветы – лишь стриженный газон.
Мы никогда не качались на качелях на заднем дворе, никогда не сидели с чашками чая на крыльце… И никогда не видела, как прекрасны ее мама и папа, маленькая Луара. Баалька.
Еще увидит.
В моем горле стоял ком.
Короткий отдых, а дальше мы вытащим еще кого-то. Дэйна, Стива, может быть, Майкла?
«Интересно, кто работает вместо него на Магии? И кто вместо Дэйна правит пока Войной?»
Кого вместо нашего снайпера попытается убить однажды Ани? Если для нее все пойдет так же…
Глядя на трещины на асфальте под ногами, я брела домой.
К моменту, когда щелкнул замок входной двери, я успела подремать. Шуршала в коридоре одежда – Дрейк снимал ботинки.
Я потерла щеку, на которой отпечатался след от подушки и побежала вниз.
Он пришел с цветами. Почти никогда их не дарил, но почему-то принес теперь – букет из пятнадцати алых роз.
– Цветы?
Я так и осталась стоять у подножия лестницы, удивленная. Глаза Дрейка – усталые, но полные нежности – лучились теплом.
– Цветы.
– Спасибо, – прошептала я, – но ты же никогда не любил срезанные цветы?
Всегда сам учил: живое лучше. В живом течет любовь, а главнее ее в мире ничего нет.
– Я сохранил энергетическую структуру корней. Можешь посадить их в саду, и они будут цвести дальше. Они живые.
И по моей груди разлилось тепло. Дрейк – он всегда Дрейк. Никто не умел того, что умел он: обладать столь обширным набором знаний и использовать его на пользу, а не во вред. Уникальный человек, надежный, чуткий, внимательный. И бесконечно мной любимый.
Он знал, что я не поставлю их в вазу с водой – тут же возьму лейку, лопатку и отправлюсь в сад.
Пусть у нашего дома, принося счастье, растут бархатистые и ароматно пахнущие розовые кусты.
(Jesse Cook – Beyond Borders)
Наш сад – таинственный и загадочный в сумеречный час.
Мы почти никогда не сидели вместе на веранде в плетеных стульях, расположившихся по обе стороны от прозрачного столика, – слишком часто бывали заняты каждый своим. Не сидели бы и сейчас, если бы не экстраординарная ситуация, разбившая нашу рутину, а также привычный график вдребезги.
В моих руках стакан с лимонадом. Дрейк свой так и не пригубил, забыл о нем, привычно погрузился в далекий и такой же таинственный, как шелестящие кроны дубов под небом, собственный внутренний мир.
– Как успехи? – поинтересовалась я, не особенно рассчитывая услышать положительный ответ. Вообще, если на то пошло, какой-либо ответ.
– Определенные успехи есть, – отозвался Дрейк после короткой паузы. – Я ее еще не нашел. Но, думаю, понял, кто она такая.
– Она – «лысая башка»?
– Да.
– И кто же?
Сумрак обладал удивительным свойством смешивать краски и полутона синеватых и коричневых оттенков, превращая яркий и понятный днем мир, в нечто мистическое. Иногда мне казалось, что ночью из нашего сада можно попасть в совершенно иное место, заблудиться. Шагнуть в самый настоящий лес, которого никогда не существовало за оградой. Или же отыскать тропку, ведущую в сон.
– Вообще-то, раньше она не была лысой. Давно. Но всегда носила короткую стрижку.
– Давно? Да кто она такая, Дрейк? – я начала ерзать от нетерпения. Но торопить Начальника – все равно, что пытаться сдвинуть с места стоящий на асфальте могучий стальной тепловоз.