– Дин, а ты когда приехала? Я и не слышала… На каком автобусе? На два тридцать?
Таисия Захаровна до сих пор не знала о том, что я давно уже не путешествую на автобусах, – ей этого и не нужно было знать. Мы с мамой синхронно переглянулись и улыбнулись.
– Да, баба, на два тридцать, – кивнула я и теснее прижала к груди книги – не забыть бы. – Захотелось попить с вами чаю. Соскучилась я по вам.
И почувствовала прилив той самой особенной нежности, когда лицо старенького и родного человека осветилось счастьем.
Из всех книг, прочитанных в детстве, больше всего я любила серию «Волшебник Изумрудного города». Что-то влекло меня к ней, словно ее страницы были пропитаны волшебством – приключениями, жаждой побед, честными сражениями, красотой неизведанных мест, мечтами, надеждами. Я читала их запоем – сначала «Волшебника», затем «Урфина Джуса», «Желтый туман», «Семь подземных королей» – и до сих пор помнила плывущую в темной пещере лодку, запах сырости и плеск невидимых волн. Слышала разговоры героев, будто своими ушами, – я была там с ними везде – в походах, в битвах, на отдыхе, в горе, радости и сомнении. И каждый раз, усаживаясь читать, знала – меня вновь ожидает чудо.
Удивительно, но за книги Виилмы я принялась с тем же чувством – предвкушением волшебства.
Да, на этот раз в моих руках далеко не детская книга – в ней нет ни походов в неизведанные места, ни побед, ни поражений – и все же они есть, только все над собой. Я знала, что, открывая первую страницу, я вновь, как когда-то в детстве, погружусь в длительное и полное трудностей и геройских свершений приключение, пройду длинную дорогу, вырасту и поднимусь над собой, стану лучше.
Аминь. Хватило бы сил.
Полюбовавшись на одуванчик, я распахнула «Душевный свет» и прочитала следующие строки – «Посвящается всем, кто хочет понять…»
Прошел всего час, но его с лихвой хватило для того, чтобы осознать одну удивительную вещь – они все говорили об одном и том же – Дрейк, китайцы и Виилма (и не важно, кто из них был первым, ведь Знание едино и, значит, первенство не важно) – о связи эмоций со здоровьем.
И если «Рефлексотерапия» учила прямому точечному воздействию на энергетические каналы с целью исцеления физического и эмоционального здоровья человека, то Лууле учила… Прощению.
Да-да, тому самому методу, о котором рассказывал все последние дни Дрейк. Только своими словами – честными, прямыми, хлесткими. Учила понимать, что только ты один и никто другой способен исправить сотворенное тобой же, обрести душевное равновесие и вернуть эмоциям верный баланс. Рассказывала, что Бог есть Свет, а, значит, Любовь, а Любовь дарит всему сущему жизнь – я носилась глазами по строчкам, как сайгак. Впитывала новое о законе Кармы, обучении, возрождении, полярности и заново, на этот раз вместе с Виилмой, училась прощать.
А еще через час я носилась по комнате уже физически – искала блокнот. Вдруг поняла, что никоим образом не смогу обойтись без записей. Нашла, расчертила его на таблицу и принялась записывать:
«Страх «меня не любят» блокирует: голову, шею, загорбок, руки и спину до третьего грудного позвонка…»
Он был прав – Дрейк! Она все расписала!
«Смесь страха/любви/вины – вызывает болезни сердца, легких и груди…»
«Вина/экономические проблемы = болезни поясницы, половых органов…»
«Большие заботы в работе = таз/нижняя часть тела…»
Я никогда столько не строчила, начиная со школы. Никогда так быстро и жадно не чертила, не рисовала человечков, не пыталась впихнуть на страницу такое количество мелкого текста, будто у меня грозила иссякнуть бумага. Я выводила кружки чакр, присваивала им номера, делала сноски и пояснения – жадно тонула в новой информации.
Через час ко мне в комнату заглянула Клэр, предупредила, что скоро ужин, и удалилась.
Через полчаса она заглянула вновь, сообщила, что ужин на столе, – я все еще писала.
Через пятнадцать минут Клэр поднялась ко мне в комнату с упертыми в бока кулаками и грозным выражением лица.
– Дина!
– У-м-м…
– Там еда почти остыла!
– Я сейчас… еще чуть-чуть…
– Какие «чуть-чуть»? Ты уже три часа безвылазно сидишь в спальне и читаешь так, будто от очередной страницы зависит твоя жизнь.
– В какой-то мере так и есть.
– Так вот, если ты через минуту не спустишься, твоя жизнь начнет зависеть от меня.
И я в первый раз отняла взгляд своих усталых, осоловелых и одновременно счастливых глаз от страниц.
– А что у нас на ужин?
Подруга поджала губы:
– Я тебе об этом говорила сорок пять минут назад.
Черт, я все пропустила.
– Уже иду. Сейчас все попробую, все оценю, все захвалю – обещаю!
И я с неохотой отодвинула «Душевный Свет» в сторону – зеленая обложка с одуванчиком зеленела на фоне оранжевого покрывала кровати.
«Пытаясь избавиться от вины, злобы или страха, мы не пытаемся избавиться от этих чувств полностью, ибо они на самом деле нужны нам, чтобы обрести искомое равновесие и гармонию. Не избыточное (в нормальном количестве) чувство вины позволяет нам не совершать аморальных поступков, оставаться людьми достойными, с устойчивыми принципами и человечным сердцем. Страх уберегает от опасностей, помогает оценивать риски и не совершать опрометчивых глупых поступков, как например, шагать с крыши высотного дома в пропасть. Злоба же позволяет стоять за себя перед обидчиком – не уступать там, где уступать не требуется.
Но избыток всегда плох…»
Точно. Избыточная Вода погасит Огонь, Огонь уничтожит Металл, Металл разрушит Дерево – так писали китайские мудрецы. Избыток чего бы то ни было является крайностью, а крайность – противоположность равновесию…
Когда лежащий на тумбе телефон неожиданно зазвонил, я уставилась на него с раздражением – не для того я скормила половину блинчиков под столом Смешарикам, а второй спешно давилась сама, чтобы, сбежав из-за стола, через пять минут вновь быть отвлеченной звонком. Черт, мне бы тишины, мне бы подумать… Но стоило разглядеть на экране мобильного имя вызывающего абонента, как раздражение моментально испарилось.
Звонил Эльконто.
И я, кажется, знала, по какому поводу.
Мы прятались за стеной его дома, как решившие втихаря выкурить самокрутку школьники. На дворе темно; на стене длинные тени – одна высокая, с ежиком на голове, вторая пониже, с вьющимися, но взлохмаченными длинными волосами – обе суетливые. Сад дремлет, не дремлют лишь сверчки под корнями розовых кустов – равномерно поют, свистят, зазывают друг друга в гости.
– Ди, если ты используешь это где-то еще, помимо будки, а Джон узнает, он уроет нас, честное слово. Ты это понимаешь? Найдет и задницу на голову натянет.
– Понимаю. Только в «незабудке», обещаю.
Ярко, словно прожектор, светила луна. Свет от фонаря над крыльцом сюда не добирался – наши лица тонули в тени, но глаза блестели даже во мраке. От возбуждения, от опасности, от того, что мы совершали нечто запретное.
На квадратной ладони Дэйна матово отсвечивала прозрачной крышкой небольшая пластиковая коробочка с чем-то резиновым, похожим на напальчник внутри.
– Оденешь это себе на большой палец, приложишь к сенсору – он распознает в тебе Сиблинга. Черт, я бы ни за что не стал этого делать, но сегодня этот урод показал нам расписание на ближайшие полторы недели, и это все решило. Если бы не твоя идея, я бы точно задумался о том, чтобы самостоятельно подснять его снайперской винтовкой…
– Ага… И получить смертный приговор.
– Ну, хоть иглой со снотворным.
– И тот же смертный приговор. Ну уж, нет – моя идея лучше.
Эльконто, несмотря на высокий рост и ширь в плечах, все равно напоминал мне мальчишку – нервничал, то и дело тер шею, перешагивал на месте.
– Когда ты «выходишь»?
– Завтра.
– Все уже будет готово?
– Уверена, что будет.
– А с именем…
– Ничего не будем решать с именем, пока не узнаем, существует ли оно, хорошо? Потом обсудим.
– Понял.
– Блин, опасно, – он не знал, что еще добавить. Изредка поглядывал на ведущую через газон дорожку – не покажется ли Ани? Но та гремела чем-то на кухне; иногда поскуливал запертый в доме и оставшийся за дверью Барт. – Удачи тебе, что ли. И… поторопись с этим – Сиблинг просто озверел. Точно, я не шучу.
– Я не буду тянуть. Завтра созвонимся. И не упоминай о нем вслух. Вообще лучше не думай.
– Согласен. Не буду.
Я положила драгоценную коробочку в карман и, прежде чем исчезнуть, увидела, как Дэйн наклоняется за мусорным мешком, который использовал в качестве предлога – «дорогая, пойду вынесу мусор», – чтобы выйти во двор.
Я хихикнула.
Будь я Чеширским котом, после меня в воздухе осталась бы висеть улыбка.
Логан Эвертон ответил на телефонный звонок сразу же.
– Ты говорил, что тебе понадобится несколько часов, так?
– Верно. А снюс ты уже достала?
– Еще нет, но завтра он будет у тебя.
– Ну, если так, берусь за дело. Говоришь, тебе нужна наименее посещаемая будка?
– Угу. Ее точный адрес и время, когда функционал будет работать в «нашем» режиме.
– Без проблем, все сделаю. Слушай, а ты могла бы достать побольше снюса?
Вот хитрец! Знает, когда кого-то можно взять за «яйца», даже если эти самые яйца лишь воображаемые.
– Принесу в два раза больше! – беззлобно прошипела я. – Но будь уверен, что мое посещение никто и никогда не обнаружит. В том числе наш Великий и Ужасный.
– Не ссы.
От этой фразы я не сдержала веселого хрюканья.
Смешные они все-таки – парни из отряда. Могучие, прекрасные, умные, но иногда такие смешные!
В ту ночь я засыпала, отложив книжку с одуванчиком в сторону, все с той же хитрой улыбкой на лице. Чувствуя счастье хозяйки и не особенно заморачиваясь его причинами, громко и уютно тарахтел, пока не заснул вместе со мной, довольный Миша.