Хотелось подумать, поразмыслить.
Стыли в сумраке сонные и красивые деревья – зеленые с желтым, охристые с бордовым отливом, – скучали под золотыми кругами фонарного света пустые лавочки, мокли мощеные аллеи. Пусто, душевно, тихо.
Забылся спор про Джона и лекция про стыд, забылись препирательства и смешки, но осталась в памяти фраза «ты задашь мне этот вопрос, когда отпустишь страх – страх перед будущим».
И я отпускала. Минуту, две, десять… Планомерно, спокойно, ровно.
«Ты не нужен мне, страх. Уходи. Отпускаю…»
А после вдруг ощутила, что у меня вышло – понять, уловить что-то важное и невероятно ценное. На меня плавно и неожиданно снизошло понимание того, что все в жизни идет так, как должно. Невозможно бежать и догнать, невозможно упустить то, что тебе предназначено. Если чуду случиться – оно пролезет в жизнь и сквозь запертую дверь, сквозь любую щель, и тогда от него – от чуда, от божественного подарка – не спастись. И не хочется.
Можно просить и никогда не получить, а можно никогда ни о чем не просить, но получать и радоваться. Быть благодарным за то, что есть и за то, чего нет и не будет. Можно жаждать обучения и оставаться дураком, либо учиться у окружения – у каждого человека, ситуации, слова и действия. Своего и чужого.
Чего мы хотим и что на самом деле каждому из нас требуется – возможно ли знать? Одному для того, чтобы приобрести необходимый опыт, придется родить ребенка, другому – пережить его отсутствие. А опыт продолжит идти – в другом, по-другому, но всегда продолжит. Кому, как ни Создателю, знать, куда рассыпать искры счастья, а у кого на пути раскидать трещины?
Прав был Дрейк – нет больше вопроса. И страха нет. Придет то, чему прийти, и не притянуть в жизнь то, чему прийти не суждено. Но всегда можно выбрать – радоваться полученному или грустить из-за отсутствия. А, может, радоваться из-за отсутствия и грустить тому, что пришло?
Выбор. Вся жизнь есть выбор.
Я бродила по мокрым дорожкам и философствовала – не печальная более и не напуганная. У меня все есть – всегда есть. В каждую минуту времени. Есть я, есть этот мир, есть выбор и способность действовать. Есть возможность учиться, постигать, видеть новое, ценить старое – есть любовь внутри и настоящий момент.
Спустя какое-то время философское настроение благополучно улетучилось в темную высь парковых аллей, неожиданно вспомнилась фраза Дрейка про «расчесать Смешариков» – я поправила на плече сумку, фыркнула и, улыбаясь, зашагала домой.
Глава 9
Джон казался себе раздвоившимся.
Смотрел на лица парней отряда специального назначения, бороздил взглядом расписание их занятий и собственных дел на сегодня и не видел его. С оцепенением думал о том, что все равно не сможет курировать тесты, выдавать дельные комментарии и журить за промахи.
Не сможет, потому что «не здесь» – потому что он есть снаружи, но внутри его нет.
Как и вчера.
Дрейк говорил «понаблюдай на линтивными потоками, попробуй оценить плотность выстраиваемых мною полусфер…», но Сиблинг не мог сосредоточиться. Дрейк ворчал: «держи часть процесса при построении внешних контуров защитных полей», но Сиблинг думал о другом – о том, что он должен произвести замеры – совсем другие замеры – не полей, не контуров, не линтивных потоков, а ее кожных покровов.
Но как?
Отряд ожидал приказаний, все привычно молчали – хмурились, сидели тихо. Вот и он, как старый рассеянный профессор, вместо того чтобы обращаться к аудитории, почему-то смотрел в окно и с удивлением спрашивал себя – почему так хорошо помнит ее запах? Зачем настолько детально запомнил лицо? Почему со смесью робости, изумления и раздражения вспоминает прикосновение – спокойное человеческое прикосновение к его руке? Его. Руке.
Джон двоился, троился, распадался внутри на части – Дрейк все заметил, но ничего не сказал.
Еще скажет.
За счет чего она вдруг выделилась из толпы, проявив совершенную нечувствительность к его ауре, одно лишь близкое присутствие которой влияло на людей негативно?
На всех влияло – на нее нет.
Он должен сделать замеры.
Что там по графику у команды – тактическая подготовка, кросс? Пусть займутся чем-нибудь сами, пусть за ними вновь проследят ребята из Третьего отдела, пусть… делают, что хотят.
– Может, вместо спецподготовки по тактике поедете на полигон?
Зашуршали куртки, сменили положение руки и ноги замерших до того членов отряда, зашелестел одобрительный шепоток. Теперь на Сиблинга смотрели не угрюмо, но с удивлением, как на преподавателя по алгебре, который вместо проведения сложной контрольной вдруг предложил всем дать пару кругов по стадиону – физкультура, мол, она всегда полезна…
– Мы только «за»…
– Готовы хоть сейчас.
– Как скажешь.
Они радовались – он видел. А ему было ровным счетом наплевать – тир, полигон, боевая, очередной тест? Лишь бы на нем не присутствовать. Пусть, если хотят, валяются на диванах – в конце концов, они не его проект, а Дрейка.
– Хорошо, езжайте на полигон. Результаты стрельбы попадут в базу, я потом все просмотрю. На данный момент все свободны.
Шепоток перерос в ропоток.
– А результаты тестов на память мы когда узнаем?
Чейзер ощутимо толкнул Аарона в бок – «какая тебе, мол, разница? Пользуйся моментом, болван!» Канн тут же притих.
– Все, мы пошли. Да, ребят? Мы уже пошли…
Первым поднялся со стула Эльконто, за ним, как цыплята под взглядом полусонного питона, к двери прошествовали и все остальные.
«На этот раз придется пробыть в ее мире дольше. Найти помещение, захватить с собой материалы из лаборатории, вновь отыскать объект, поместить под наблюдение. Помещение… Где его взять – снять? Как это делается там – в мире Бернарды?…»
Когда Джон очнулся и мигнул, в кабинете кроме него никого не было.
Екатеринбург.
Раньше Яна никогда не сетовала на отсутствие родственников: нет матери – нет нравоучений. Нет отца – нет чтения морали. Нет бабушек, теть, братьев и сестер? Меньше слухов, пересудов и сочиненных о тебе же небылиц.
А теперь впервые в жизни жалела о том, что совсем одна. Ей бы – да-да – бабушку в каком-нибудь «Барабинске» – села бы на первый же поезд и укатила бы в деревню. Пожила бы среди коров, покосившихся деревянных стен, запаха жареной картошки и вышарканных пледов на стене. Потерпела бы и сплетни, и ворчание – что угодно потерпела бы, – лишь бы хоть на минуту почувствовать себя в безопасности, лишь бы не по знакомой дорожке на работу, где…
Нет, знакомый зуд «слежки» с того дня больше не возникал, но одной-единственной встречи хватило для того, чтобы она стала настоящей невротичкой: постоянно озиралась по сторонам, пристально вглядывалась в лица посетителей и звенела, как перетянутая и готовая в любой момент лопнуть струна.
Нет, так жить нельзя. И уехать некуда.
А, может, просто укатить, куда глаза глядят?
Но сбережений нет ни на билет в «прекрасное далеко», ни на первоначальный съем жилья в незнакомом месте, ни даже на новый Глок, о котором Каська всякий раз теперь думала с тоской.
«Погнул. Выкинул и погнул…»
Без Глока она чувствовала себя голой. Кто-то становится неуверенным без каблуков, кто-то со слишком глубоким вырезом декольте, кто-то тушуется, оставшись без трусов и бюстгальтера, а она чувствовала себя обнаженной, лишившись оружия.
Старое не вернешь, новое не купишь.
Дерьмо.
Тот пистолет так и не нашли. Или нашли, но отпечатки смазались – так или иначе, из полиции за ней никто не пожаловал. Легче ли? Полиция – не худшее на свете зло. Куда хуже сумасброды, психопаты, безумцы и преследующие одиноких девиц маньяки, а в том, что она повстречалась именно с маньяком, Яна не сомневалась – он следил за ней, следил целый день. Не увидел на улице случайно, не наткнулся взглядом в баре – он ждал ее.
А после попросил потрогать за руку и выбросил на парковке.
Чертов псих.
Ей хотелось не просто уехать – ей хотелось стать невидимкой, натянуть на лицо маску, а на голову лыжную шапочку и навсегда, как какому-то преступнику, затеряться в толпе.
Но как сбыться мечтам, когда с утра пораньше требуется вставать, покидать привычную заваленную книгами комнатушку, трястись, умирая от холода и беспокойства, в стылом трамвае, вставать за прилавок, зарабатывать на пропитание…
А покупатели шли беспрерывным потоком.
– Мне одну пиццу и «Греческий»…
– Кока-колу и пепперони…
– Мне «фишер» и шоколадно-банановый коктейль…
– Салат «Флорида»…
– Кесадилью…
– Картофель-фри…
И так целый день по кругу. Ум привычно высчитывал сдачу, пальцы доставали из пластикового кассового лотка мятые купюры и потемневшие от долгого «хода» по рукам и карманам монеты; покачивался на груди именной бейджик. Скользил по залу острый, как отточенная бритва, напряженный взгляд голубых глаз.
Черт бы подрал эту работу. Черт бы подрал это место, эту пиццерию, этот город… А, главное, черт бы подрал того мужика за рулем Мерседеса, с которым ей меньше всего в жизни хотелось встретиться вновь.
Нордейл.
«Если гора не идет к Магомету, притащи Магомета в горе…» – эту фразу от Бернарды Джон услышал лишь единожды, но смысл уловил сразу же. И, не вдаваясь в подробности о том, кто же такой этот самый «Магомет», решил, что в текущей ситуации следует действовать так же: не переносить Яну на Уровни, но перенести к ней измерительные приборы.
За сбором чемоданчика дело не встало – великая должность дает великие преимущества; все необходимое он собственноручно отыскал в лаборатории. Собрал, уложил, окинул оценивающим взглядом и остался доволен: Тонор-Н, калибратор, волномер, подкожный шунт, несколько наружных датчиков, жидкости для ввода внутрь – все это позволит узнать ответ на главный вопрос «почему» – да, почему и каким образом Яна способна выносить касания одного из самых мощных и развитых представителей Комиссии.