Двадцать три минуты тишины и неподвижности – чем он занят? За это время Яна успела рассмотреть незнакомца во всех деталях: удивительно правильные, как у футболиста Бекхэма, черты лица: прямой нос, средние по ширине губы, фигурные брови. Глаза не большие и не маленькие, цвет – серо-зеленый. Волосы короткие, но не как у боксера, а, скорее, как у модели или у обросшего во время отпуска солдата. Штаны и куртка из одинакового материала – серого и шуршащего – «комбинезон робота Вертера» – так она его про себя прозвала. А вот ботинки совсем не как у робота – кожаные, отличного качества, стильные. Дорогие, итальянские, наверное.
«И совсем не сочетаются с остальной одеждой».
Не сочеталось в мужчине и кое-что другое: манера говорить, действовать и движения его тела. Поначалу Каська все никак не могла сообразить, что именно ее смущает, затем неожиданно доперла – он вел себя, как главнокомандующий. Как «богатый» главнокомандующий неким элитным подразделением десантников – бойцами высшего сорта и класса – Джеймсами Бондами? Подумала так и усмехнулась собственным мыслям – какой бред. А чем еще объяснить холеный вид, надменность миллионера, замашки тирана и умение двигаться грациозно, как пантера?
«Не забудь про руку в перчатке… Сквозь стекло…»
Про это думать не хотелось. Потому что не хотелось чувствовать себя сумасшедшей.
Диванные «посиделки» похитителя утомляли, как утомляло постоянное ожидание чего-то плохого, затекшие запястья, зад и спина.
На невидимой ей отсюда кухне, где-то за стеной, капала из крана в железную раковину вода.
«Проснувшись», он снова держал ее за запястье – ладонью другой руки сжимал очередной прибор «из чемоданчика», смотрел на маленький экран и хмурился.
– Что ты все пытаешься измерить? – не удержалась и язвительно поинтересовалась Яна, когда стрелки часов, наконец, ходом улитки доползли до часа дня. К этому моменту она настолько устала сидеть, что начала раскачиваться взад-вперед, чтобы хоть как-то разогнать загустевший в теле кровоток.
– Не дергайся.
– Я не дергаюсь – я в туалет хочу.
Ее не услышали. Пикнул прибор, табло выдало новую цифру, безымянный похититель нахмурился сильнее, покачал головой и сквозь зубы процедил: «Не понимаю».
– Что не понимаешь? Так расскажи, что ищешь-то? Нет у меня экстрасенсорных способностей. Не-ту! Я даже в лотерею ни разу в жизни не выиграла. Мысли читать не умею, предметы на расстоянии двигать тоже, сквозь стены видеть не могу. Не летаю, не исчезаю на месте, не телепортируюсь на дальние расстояния.
При этих словах на нее как-то странно взглянули.
Каська раздражалась все больше:
– Штрафам не подвергалась, не судима, не привлекалась…
В ответ тишина.
– Я в туалет хочу!
Взгляд серо-зеленых глаз оторвался от прибора и мигнул. «Робот Вертер» смотрел на нее долго и удивленно, будто никак не мог сообразить, для чего людям требуется в туалет?
– Сам понесешь или развяжешь? – ехидно и зло крякнула Яна.
Теплые руки, касания которых она уже помнила наизусть, потянулись к веревкам на ее запястье.
«Какой податливый. Может, не такой он и злой?»
Иллюзия мягкости быстро растаяла, стоило прозвучать следующей фразе:
– Только туда и обратно. Попытаешься выйти наружу или дать знак соседям – накажу. Попытаешься стащить с кухни ножи или другие столовые приборы…
– Да-да, «накажу». Я поняла.
И она отпнула ногой сползшие с лодыжек веревки.
Часом позже.
Она и сама не заметила, в какой именно момент пропал страх. Хотя, «пропал» – неверное слово, страх временно притих, успокоился и замер, готовый вырваться наружу при первом же сигнале опасности.
Но опасности все не было. В туалет ее отпустили, после связали не так крепко – пощадили конечности, – воду с кухни в металлической кружке носили исправно. Скучно, душно, тяжело. А еще до бесконечности нудно и однообразно.
Резать ее, похоже, не собирались, насильничать тоже. Как объект сексуального интереса не рассматривали, а вот как некий другой объект, представляющий скрытую ценность, все еще рассматривать продолжали.
Черт, как же она устала от этих проводков, заглядываний в глаза, изучения внешней поверхности кожи, непонятных слов «почему,… не понимаю,… как такое возможно?» и «сна» похитителя. Устала, и потому уже не могла молчать – болтала, как неисправное радио.
– Чего не понимаешь? Ты расскажи – будем «не понимать» вместе. Ты зачем меня в эту квартиру притащил, что пытаешься найти? Да если бы я представляла хоть какую-то ценность, разве меня бросили бы родители? Разве пришлось бы мне расти в детдоме? Поверь, я давно бы обнаружила в себе скрытые таланты и зарабатывала на них. Но их нет. Нету их! Кстати, а сколько ты собираешься мне заплатить за «исследования»?
Незнакомец в куртке стоял у окна. Сложив руки на груди, он смотрел во двор и молчал.
– Что показывают твои приборы? Чем моя «шкура» тебя так привлекает? Что в ней особенного? Ты целое утро убил на какие-то изыскания, а мне так ни слова и не сказал. Это нечестно, не находишь?
Похититель ее то ли не слышал, то ли не слушал – ничего не ответил и на этот раз.
Вместо этого вернулся к креслу, достал из кейса маленький пузырек с жидкостью, отвинтил крышку и поднес к Яниным губам.
– Пей.
– Не хочу.
– Пей!
– Не хочу, говорю!
– Я что, уговаривать, думаешь, буду?
– А что, просто запрокинешь мне голову назад, зажмешь нос, положишь на губы марлю и вольешь в глотку?
Глаза напротив удивленно моргнули.
– А зачем марля?
– Затем? Не знаю. Так в фильмах показывают. Ладно, давай уже выпью. Не яд ведь?
– Нет.
– И не горькая?
– Не знаю, не пробовал.
Каська тяжело вздохнула.
А двадцатью минутами позже она потребовала «поесть».
Поесть.
Черт, он об этом не подумал. Пошел на кухню, проверил холодильник – пусто. Куда идти, где доставать еду?
– Что ты ешь?
– В смысле, что я люблю?
– Просто – что ешь?
Пленница, набычившись, смотрела в окно.
– Значит – все, – подвел итог Джон и принялся собираться – проверил, на месте ли ключи, бумажник, на секунду задумался, в какую сторону лучше идти, когда выйдет из подъезда.
– И ты не думай, я буду умницей, – принялись увещевать его масляно, – ты только меня пока развяжи. Я не попытаюсь сбежать – не буду ломиться в дверь, стучать в стену соседям или махать белой тряпкой из окна. Я только разомну конечности, а вести себя глупо не буду…
– Не будешь, не будешь, – подтвердил Джон сухо, – потому что ты будешь спать.
– Что?!
Он протянул руку и коснулся лба под пепельными волосами пальцем.
Яна обмякла.
На улице моросил дождь. Тонкая куртка исправно спасала от прохладного ветерка; скопом летели на землю сорванные с деревьев листья – неумолимо и сыро дышала в спину жителям Екатеринбурга осень.
Сиблинг двигался в сторону широкого проспекта по наитию: где больше людей, там и больше еды. Шагал, втянув голову в плечи, на прохожих почти не смотрел – привычно сканировал тех мысленным взором, чтобы в случае необходимости предотвратить потенциальную опасность, – думал о своем.
Девчонка ничем не отличалась от других. Внешне. Но цифры на счетчиках выдавала изумительные – почти такие же, как и сами представители Комиссии, – за счет чего? Как вышло, что, живя здесь – в мире, где люди вместо того, чтобы развивать свои физические тела, предпочитали их гробить, – она научилась трансформировать поступающую в канальную систему энергию компенсаторно? И чем больше поступало извне, тем лучше и быстрее компенсировался избыток? Она явно этому не училась, но что-то изменило ее.
Что-то «извне».
Задаваясь вопросами «помнила ли она об этом?» и «под воздействием чего это случилось?», Джон вывернул с прилегающей улочки на неуютный, шумный и загазованный проспект, пробежался взглядом по плотно прижатым друг к другу домам бурого цвета, заприметил автобусную остановку, принюхался.
У остановки стоял небольшой ларек – оттуда ощутимо тянуло невкусной, но сытной едой.
Очнувшись, Яна долго и неприязненно смотрела на промасленную бумагу, поверх которой лежали три беляша, две самсы и горка жареной картошки (кетчуп прилагался в крохотном пластиковом корытце). Водила носом, как хорек, размышляющий, стоит ли это съесть и отравиться или же поискать чего-нибудь получше?
Выбора, так или иначе, не было – со счетом 1:0 побеждал голод.
– Ты совсем не умеешь ухаживать за женщинами, да?
Она отогнула край бумаги, подняла теплый еще беляш двумя пальцами, обернула его снизу салфеткой.
– Не умею, – на автомате отозвался Джон. Затем очнулся от прокручиваемых в голове мыслей, понял, что зачем-то позволил втянуть себя в ненужный диалог и нахмурился.
Яна, тем временем, вгрызлась в жирное тесто – по ее подбородку потекла капелька сока; в квартире густо запахло луком и мясом.
– А ты во сколько меня завтра утром отпустишь? – спросила на с набитым ртом и утерлась второй салфеткой.
– Как только все закончу.
– А это во сколько?
Заметив, что мужские губы раздраженно поджались, она предусмотрительно заткнулась, отвернулась и стала есть, глядя в окно; на гладком лбу прорисовалась морщина.
«Думает о том, что соврет завтра на работе».
Не его дело – пусть врет, что хочет. Ему важно за остаток вечера снять как можно больше данных – анализировать полученное он будет уже у себя.
– Может, телевизор мне включишь? Я хоть попробую представить, что сижу в салоне красоты, жду, пока накрутятся волосы…
– Он будет мне мешать.
– А мне не будет.
Словив недобрый прищур, Яна замолчала вновь. Правда, ненадолго.
– Да ладно ты, – вскинулась, защищаясь от повисшей в комнате враждебности, – не хочешь – не включай, посижу и так. Подумаешь…
Два беляша исчезли, как не бывало. За ними с бумаги растворилась картошка, весь кетчуп и половина самсы – пленница явно оголодала. Джон наблюдал за ней с интересом: не связан ли повышенный аппетит со скрытыми возможностями тела?