– За один поцелуй?
– Да. Если ты после него захочешь продолжения, я продолжу. Если нет – остановлюсь.
Ее голова против воли, будто потянутая за привязанную к уху веревочку, повернулась в его сторону; глаза распахнулись – он это серьезно? Сто тысяч за поцелуй? И если она скажет «нет» – он отвалит?
Хотелось плакать, хотелось смеяться – происходящее напоминало бред.
– А где гарантии, что ты отстанешь сразу после того, как я скажу «нет»?
– Мое слово.
Похититель оттолкнулся от подоконника, вернулся к креслу, опустился в него, уперся локтями в колени, переплел решеткой пальцы. Лицо серьезное, спокойное, взгляд хмурый, у губ от усталости залегли едва заметные складки – Яна пыталась понять, нравится он ей или нет. Если попытаться забыть, что псих, – нравится? И не могла ответить – собеседник ее пугал. Может, тем, что весь день производил с ее руками непонятные манипуляции, а, может, тем, что вот так запросто предложил за один-единственный поцелуй сто тысяч рублей.
«Местных денег».
Откуда он? Издалека?
И вообще, он это серьезно – сто тысяч? За поцелуй? Реши Яна написать свою собственную, состоящую из сплошной чуши пьесу, у нее не вышло бы придумать диалогов лучше, чем те, что звучали в этой намозолившей глаза комнате.
– Твое слово?
– Да, мое слово. Оно многое значит. Все.
Ему почему-то верилось. Его тону, его выражению лица, глаз, его интонации. А она что – всерьез рассматривала возможность продать свой поцелуй?
За сто тысяч. Ее месячная зарплата – меньше одной пятой от этой суммы. Полгода житья бесплатно…
А если соврет?
Не соврет. Каська не знала «почему», но знала, что это так, – не соврет. За годы тяжелой жизни научилась отличать.
– Покажи деньги.
После оброненной сухим тоном фразы, она вдруг напомнила себе проститутку – опытную, замшелую, еще лет тридцать назад растерявшую как физическую, так и душевную невинность.
Зашуршала куртка; из кармана на свет вынырнул черный кожаный бумажник. На кофейный столик легли деньги – стопка оранжево-розовых пятитысячных купюр.
– Могу отдать их тебе вперед, – просто, безо всякого презрения в голосе пояснил «псих».
Как ни странно, психа он ей больше не напоминал – скорее, демона под личиной, профессионального манипулятора человеческой алчностью. А алчность была, да, – пузырилась, шелестела под кожей змеей, заполняла собой все телесное пространство – руки, ноги, сердце, голову, остатки разума. Хотелось наклониться вперед, схватить деньги, засунуть их в самый дальний карман, плотно прижать и похлопать. А потом… Потом хоть трава ни расти.
Яна с ужасом дивилась произошедшим внутри нее изменениям – понадобилась всего минута, несколько умных фраз и пачка денег, чтобы ее мировосприятие целиком и полностью поменялось: диалог теперь казался интересным, комната почти уютной, а лицо мужчины напротив вполне даже нормальным, пригодным для… поцелуя.
Одного поцелуя.
Боже, она даже думает, как проститутка. Как настоящая проститутка! Нет, Каська никогда не презирала представительниц древней профессии, но и пополнять их ряды, как ни странно, не спешила. Считала так: пока есть руки, ноги и голова, можно поработать ими, а не тем, чем Господь отличил от мужчины женщину. А то потом не отмоешься, не забудешь, что сдался…
А она, кажется, сдавалась – вот прямо сейчас.
«Нет, просто он… на самом деле симпатичный…»
«Три минуты назад он им не был, – язвил внутренний голос. – Зато симпатичным его сделали пятитысячки…»
«Неправда. Просто… из-за последних фраз он перестал меня пугать. И я стала по-другому на него смотреть…»
«Да, как обладательница ста тысяч за один единственный поцелуй. В этом случае на кого хочешь станешь смотреть иначе…»
«Заткнись».
Внутренний голос пришлось унять.
Так, спокойно – вдох-выдох, вдох-выдох.
– Почему тебе так важно, чтобы я тебя поцеловала? – нужно забыть о деньгах, дело не в них – в чем-то еще. Она ведь понимает, что нечто важное – может быть, самое важное – осталось за кадром, несказанным и утаенным. – На эти деньги ты можешь снять проститутку. Не одну – пять-десять проституток.
– Не могу, – ответили ей спокойно.
– Можешь.
– Не могу.
И тишина. Сидящие друг напротив друга отражения мужчины и женщины в выпуклом экране телевизора.
– Почему не можешь? Ты, вообще,… давно был с женщиной?
– Давно.
«Насколько давно?» – хотелось спросить прямо, но не позволила вдруг проснувшаяся совесть; до ломоты в суставах хотелось курить.
– Очень давно, – ответили на невысказанный Каськин вопрос прямо.
«Почему?»
Этот вопрос она тоже не рискнула задать вслух – не захотела напоминать себе беспринципную, лезущую в чужую душу грязными пальцами особу. Пусть даже в такую странную душу, как у сидящего напротив человека.
Мог бы изнасиловать. Но не стал.
На невидимой доске ведения счета это добавило ему очков – нарисовало на стороне противника жирный плюс.
Что-то во всей этой картине – их встрече, диалогах, поведении – не клеилось. Что-то важное. То, как они «познакомились», как в первый раз разговаривали на парковке, как ее дважды запихнули в машину, а затем привезли в эту квартиру. Зачем все это? Для чего? Яна чувствовала, что в ее голове скрипят и не стыкуются друг с другом детали от, по крайней мере, десяти разных головоломок. И ключ к решению загадки крылся в нем – в мужчине напротив.
– Хорошо, может быть, ты права. И нам стоит поговорить.
– Поговорить нам стоило с самого начала, – фыркнула Каська и подумала о том, что неплохо было бы поужинать – запихнуть в рот что-нибудь съестное. Хоть что-нибудь. Однако при мысли о беляшах аппетит поспешил ускользнуть – хватит с нее на сегодня фаст-фуда.
– Как тебя зовут? – спросила она, не особенно надеясь на ответ, однако тот прозвучал.
– Джон.
– Ты – американец?
– Американец? – мужчина в кресле удивленно моргнул, на пару секунд ушел в себя, будто считывал с невидимой «википедии» нужную информацию, и покачал головой. – Нет, я не американец.
– Просто имя такое…
– Американское?
– Да.
– Может быть. Не знаю. Это не важно.
Он все больше казался ей «нормальным». Задумчиво пожевал губу, зачем-то посмотрел на собственные ладони – сначала на тыльную их сторону, затем на внутреннюю, – перевел взгляд серо-зеленых глаз на нее.
– Ты уже поняла, что я не такой, как все?
– Издеваешься? – вновь вернулась и язвительность, и ироничность. «Все» не похищают девчонок с улицы, не увозят их к черту на кулички, не просовывают руки… сквозь стекло, чтобы открыть дверцу запертой машины.
Нет, там… ей, должно быть, показалось.
Не мнут Глок, как пластиковую игрушку.
Показалось… два раза.
– Тебе не показалось.
Мужчина, назвавшийся Джоном, покачал головой – прочитал ее мысли? Невесело улыбнулся, вновь о чем-то задумался. И вдруг впервые, вырвав ее из изумленного молчания, назвал по имени:
– Яна, я приехал издалека. Здесь, – заминка, – в твоей стране, я нахожусь впервые.
– Путешествуешь?
Она отчего-то занервничала. Забоялась услышать продолжение – напугалась того, что по какой-то причине не сможет понять или принять то, что там прозвучит – попросту не поверит.
– Нет. Я приехал из-за тебя.
Курить хотелось все сильнее. Мятая пачка ментоловых сигарет лежала в сумочке – достать бы, задымить.
– Можно… я покурю?
– Не стоит. Не до того, как мы договорим и решим – ты решишь, – что делать дальше.
Она обреченно кивнула – ладно, еще покурит, успеет. И он прав: ведь если речь идет о поцелуе, зачем пахнуть табаком?
С каких пор тебя это волнует?
Джон, тем временем, обдумывал, что сказать дальше. Решал, сразить ли ее маткой-правдой наповал или же разойтись в пространных объяснениях? Тишина все длилась; на улице кто-то выгуливал собаку – большую, судя по низкому хриплому лаю, шавку. От соседнего дома доносилась музыка – оставшиеся без родителей подростки закатили вечеринку.
А, может, день рождения…
– Я не местный – это ты уже поняла. Не вдаваясь в лишние подробности, просто скажу, что там, где я живу, люди – не все, но некоторые, – развились куда сильнее и основательнее других.
Она не перебивала – ждала продолжения. Дождалась. Видела, что похитителю не особенно хотелось говорить, но иного выбора она ему, судя по всему, не оставила. А, может, решение поделиться «наболевшим» принял он сам. Знал, что это увеличит шансы на получение заветного поцелуя.
«Хорошо быть феей, за которой гоняются. Я прямо какая-то волшебная».
Вот только ощущение сказки все не приходило.
– Развились. Что это значит? Я не понимаю.
– Давай скажу так – в ходе своего развития я приобрел некоторые необычные для человека способности. Назови их, если хочешь, сверхспособностями.
Приехали. Каська хмыкнула.
– То есть мне не показалось, что ты погнул Глок?
– Не показалось.
– И что руку… сквозь стекло… – при воспоминании об этом ей опять сделалось дурно.
– Не думай об этом сейчас, хорошо? Это не важно.
Голос ласковый, а глаза серьезные. Нетеплые, хищные, но в данный момент неопасные.
– А что… важно?
– Важно другое. Ты спросила: почему я не могу снять проститутку? Отвечу прямо – я не смогу ее коснуться. Точнее, она меня. Меня, в силу определенных обстоятельств, не может коснуться ни одна из существующих женщин.
– В смы…
– Не перебивай. Ты все верно слышишь. Я уже сказал, что я, а точнее род, к которому я принадлежу, развился куда сильнее прочих людей, что включает в себя и измененный энергетический фон – фон, слишком сильный для того, чтобы его смог выдержать обычный человек, в том числе любая женщина.
– Но ведь я могу?
Одна из деталей головоломки в Яниной голове вдруг щелкнула и встала на свое место: измерения. Он целый день что-то тестировал, трогал ее запястье, ощупывал ладони и пальцы. И тогда, в машине на подземной парковке, сказал не «ты мне нравишься» или «давай перепихнемся», а «потрогай меня». Помнится, тогда она погрузилась в шок.