– Так его дома с женой оставили?
– А на кой он сегодня нужен? Толмачом он еще не стал, да и у Годунова есть свои люди, что по-татарски и по-русски одинаково знают. Он их и возьмет с собой к государю.
– Так вы с Никитушкой завтра его расспросите. Может, что припомнит.
С тем Деревнин и ушел.
Возле Флоровских ворот было тихо – Никита сумел увести возмущенного Кул-Мухаммада к Боровицким воротам. Они были не такие знатные, зато в них хоть на лошади, хоть на верблюде въезжай.
Два дня Деревнин ждал известий от Михайлы. Наконец сам пошел в Посольский приказ.
– А Бакир не приходил, – сказал сын. – Сами его ждали.
– Как у вас было условлено?
– Он приезжал к Боровицким воротам, там у конюшен оставлял коня, мы с конюхами сговорились, потом шел в приказ.
– И что, каждый день приезжал?
– Не каждый. Дьяк нам велел с ним гулять, когда явится, русскому языку понемногу учить. Улицы показывать, наставлять, чтобы понимал, как мы тут живем. Посольство уедет, он у нас останется, никто уж за ним присматривать не станет. Дьяк-то наш Василий Яковлевич понимает – молодцам скучно целыми днями в приказной избе сидеть. Так сам и сказал: ступайте, развейтесь малость, ваше дело молодое. Успеете еще насидеться до мозолей на задах. И с Бакиркой вашим вместе.
Деревнин видел, что не о молодцах тут забота, а о том, чтобы Бакир чего не натворил да с кем не надо бы не столковался. И главный надсмотрщик тут – Никитка Вострый.
– Стало быть, он у нас надолго останется? – спросил Деревнин.
– По крайней мере на год. За него будет уплачено. Ему наймут учителей в Немецкой слободе, польского учителя наймут. Домишко для него в Кремле снимут. Баб подберут – хозяйство вести. Хотел бы я на его женку хоть краешком глаза глянуть. Его послушать – второй такой красавицы на свете нет.
– Успеешь еще наглядеться, – буркнул Деревнин. Он снова вспомнил о неисполненном обещании женить Михайлу. Да и Михайла явно вспомнил о том же.
– Мы с Никитой однажды побывали на Крымском дворе, видели там женок – они от нас не прятались. И даже самого Атабай-бека жену нам показали.
– Кто таков?
– Чуть ли не правая рука посла. Если ты, батюшка приметил, – дороднее всех, рожа в сковородку не влезет, щеки такие, что рта, носа и глаз почитай что не видать. Сказывали, хитер как лис. Да оно и по роже видно – так нехорошо щурится.
– Так они же все узкоглазые.
– Бакир вон тоже узкоглазый, а глядит иначе, не исподлобья, весело глядит. Мы с Никитой потом смеялись – как же того Атабай-бека, с таким-то брюхом, на коня сажают? Он же и ногу до стремени не задерет.
Деревнин вспомнил – рядом с Кул-Мухаммадом у Спасских ворот точно был необъятный всадник, но – не кричал, как посол с прочей свитой, чего-то выжидал.
– А как наших боярынь на коня сажают? Ставят им приступочки. И что Атабай-бекова жена?
– Да ей, поди, уже лет сорок, старая баба. Но богаче всех одета. Для чего такую с собой за тридевять земель тащить? Может, семи пядей во лбу?
Деревнин подумал, что степные женки, может, и впрямь умнее московских, тут же вспомнил дуру Ульяну, и эта мысль потянула за собой другую: в хозяйстве прибавилось четыре рта, да еще Архипкин рот, а припасы вовремя куплены по сходной цене всего на четверых едоков, включая Михайлу, который дома бывает редко. Следовало хотя бы круп прикупить да неприметно доставить домой.
Кроме того, Деревнин подозревал, что Воробей, поместив свое семейство у него в подклете, перекрестился с облегчением и иного убежища искать не станет. Значит, нужно самому этим обеспокоиться. Ведь неведомо, когда удастся разгрести это загадочное дельце, да и удастся ли вообще найти убийцу киргиз-кайсацкой девки. А Земский двор – цепкий и неотвязный, Ульяну еще долго будут искать…
А на следующий день подьячий собрался в Варваринский храм к заутрене.
– Ты бы, Иван Андреич, Архипку с собой взял, – посоветовала Ненила. – Совсем он тут заскучал. Все дома да дома. Когда еще будет тот обоз в Муром?
Архипка уставился на Деревнина с надеждой.
– А ну как те братцы-кожемяки нападут?
Ненила рассмеялась.
– Ты пока в приказе сидишь, я по соседкам хожу. Сам знаешь наши бабьи дела – я к ней за луковицей, она ко мне за длинной скалкой… И я всех спрашивала – не шляются ли поблизости два здоровых молодца да не расспрашивают ли об Архипке. Угомонись, Андреич, они Тимошку с санями не выследили. Должно, бродят вокруг гречишниковских лавок. Опять же – над ними хозяин есть, он им без дела слоняться не позволит. Да и слобода, где кожевенники поселились, Бог весть где в Замоскворечье. Оттуда ни в Остожье, ни к Гречишникову не набегаешься.
Деревнин усмехнулся и кликнул Архипку.
Тот обрадовался несказанно – ехать в Зарядье на извозчике, увидеть новый для себя храм Божий, отстоять службу тоже не мешает – так, как стоят уже взрослые молодцы, а не как дети малые, что могут, заскучав, и на паперть выбежать. Архипка же считал себя взрослым – а точнее сказать, ему эту мысль в голову вложил Мартьян Петрович, несколько раз пожелав, чтобы он в Муроме женился да там и остался. А женят молодцов, не отроков.
Да и знакомство с человеком, которого Деревнин назвал дедом Баженко, тоже казалось ему любопытным: старые люди многое умеют рассказать.
Марья пошла за извозчиком и дошла чуть ли не до Чертольских ворот – в Остожье извозчика редко встретишь. По дороге встретила какую-то куму, сцепились языками, и ждать ключницу пришлось довольно долго.
Архипка был счастлив несказанно: извозчик, усадив их в санки, повез в Зарядье берегом, кое-где и по льду, а берег – это тебе не улицы с поворотами, где других извозчиков полно, где даже в воскресный день могут застрять большие дровни, груженные дровами или сеном для скотины. Берегом можно разогнать лошадь, так что пойдет резвой машистой рысью, с такой скоростью, что просто дух займется. С берега и кремлевская стена с башнями видна, и перекличка стрельцов на башнях оттуда слышна. Словом, сказочное путешествие.
К началу службы они опоздали, но это оказалось к добру – Верещага в одиночестве мыкался у церковного крыльца и не пришлось вылавливать его в толпе.
Чтобы не торчать на видном месте, они отошли в переулок.
– Вот что я для тебя разведал, батюшка Иван Андреич, – начал бывший вор. – Я там, у Крымского двора, два дня бродил, так думая: кабы я захотел оттуда коня свести, с чего бы начал? А начал бы со сторожей – кто скорее мне пособником станет. Стало быть, нужен человек пьющий. Ему кружку вина поднесешь – и он твой. Да ты сам, чай, про такое слыхал.
– Слыхивал, – согласился подьячий. Его обычно забавляло, что сторож, который бывал напоен и потому проворонил хозяйское добро, криком кричал, что-де с хмельного – какой спрос, стало быть, в пьянстве – его оправдание.
– Крымский двор невелик, это тебе не Кремль, вдоль каждой стенки забора и полусотни сажен не наберется. Стало быть, и стрелецкие караулы невелики. По три-четыре стрельца в таком карауле взад-вперед ходят вдоль каждой стенки, их сменяют. Ближе к реке там луг, где можно лошадей и верблюдов днем пасти. Степные лошади умеют копытами снег разрывать. Их стерегут табунщики, а смотрят за ними другие стрельцы, на ночь лошадей с верблюдами загоняют на двор. А стрельцам там – привольное житье. У многих неподалеку дворы, хотя место неудобное, гнилое, чуть ближе к реке двор поставишь – его и заливает. И тех стрельцов как раз для службы в караулах употребляют. И они, как стемнеет, бывает, бегают домой греться. И про то никто не знает. А я, вишь, выследил!
– Славно! – одобрил Деревнин. – Стало быть, пока они, черти, греются, кто-то через дыру в заборе на двор лазит?
– Может, и лазит, – неуверенно ответил Верещага. – Должен лазить! Коли дыра есть!
– Ты, выходит, сам его не видел?
– Нет, не видел… – Бывший вор вздохнул и понурился. – К Крымскому двору приходят днем купчишки и ведут торг у ворот, внутрь стрельцы им входить не велят. Те купчишки, что приехали с посольством, тоже у ворот толкутся, но с другой стороны. А тот человек, что лазит, приходит, статочно, вечером или ночью, его пускают в калитку – в ту, которую им велено охранять. Калитку я видел.
– Так там – калитка? Что ж ты, дед, молчал?
– Так ты про дыру спрашивал! Калитка с кровлей, возле заколоченных ворот. Ну, как обыкновенно на дворах бывает! Ворота – для саней либо телеги, пеший и конный в калитку проходят.
– В эти ночи не приходил?
– Почем я знаю? Ночью-то я купецкий двор стерегу. До первых петухов Крымский двор караулил, потом к себе прямо бегом бежал. Отработаю ночку, потом подремлю чуток – и снова бегу по твоему дельцу. Ну да вот что еще скажу. Я там неподалеку от калитки местечко приметил. Главное-то было – найти, где в засаду сесть. А местечко то – под лодкой.
– Где?! – Тут Деревнин ушам не поверил. Архипка же рот от удивления открыл.
– Так я ж тебе толкую – в паводок там все заливает, и на многих дворах лодки есть. Сказывали, они и в церковь на лодках плывут. А обычно лодки у ворот лежат или неподалеку, кто на них польстится?
– Могут на дрова утащить, – недоверчиво сказал Деревнин, который по зимнему времени разбирал дела о воровстве дров довольно часто. – В прошлом году об эту же пору у попа мыльню по бревнышку раскатали и унесли. А сколько кляуз было, что зимой, в морозы, частокол Земляного города растаскивают?
– Может, и могут утащить, а только лодка там есть. Коли осторожненько залезть под нее и оттуда глядеть и слушать сподручно хоть всю ночь.
– И что же ты углядел?
– Говорю ж тебе, ничего я не углядел!
– Никто, стало быть, не приходил?
– Да, сдается, при мне никто не приходил…
– Как же ты, старинушка, до первых петухов, в мороз, под лодкой пролежал?
– Не впервой! Вот те крест – не впервой! – Во взоре Верещаги была особая, ни с чем не сравнимая искренность.
Кого бы другого она проняла до костей – да только не подьячего Земского двора. Это был вернейший признак, что ему врут.