Видимо, стрельцы решили, что незачем околачиваться у забора вчетвером. Двоих отпустили. Архипка решил, что те двое какое-то время спустя вернутся и отпустят товарищей. Можно было за ними проследить – но это не было той добычей, о которой можно с гордостью доносить Деревнину. Тем более – именно этих стрельцов Архипка, сдается, уже однажды провожал до самых ворот их дворов.
Сторожевые стрельцы заранее притащили к забору невысокие колоды и поставили в заветренном месте. Двое оставшихся уселись на них и увлеклись беседой. Архипка вздохнул: ну, почему, почему не происходит ничего любопытного? Словно в ответ на его вздох калитка приоткрылась. Видимо, оттуда стрельцов окликнули. Один неторопливо подошел, обменялся с кем-то парой слов и позволил выйти сперва одному человеку, потом еще одному, и третьему, и четвертому. Третий и четвертый были ростом невысоки, и Архипка подумал: ахти, девок уводят! Он знал, что на Крымском дворе своих женщин немного, и что ж удивительного в том, что туда тайно водят здешних зазорных девок? Вряд ли такое следует сообщать Деревнину…
Однако один из них, сдается, был тот самый татарин в белой шапке и светлой дубленой шубе, что проходил беспрепятственно, по некоему тайному слову. Выходит, все дело – в девках?
Человека, занятого этим сомнительным промыслом, тоже хорошо бы выследить. Такой человек, пожалуй, в хозяйстве Земского двора пригодится. Поэтому Архипка дал этим четверым уйти подальше, а когда черные фигурки на белом льду стали ростом с тараканов, пошел следом.
Зрение у новоявленного лазутчика было отменное, книжным чтением не испорченное, да и ночь выдалась лунная, поэтому он хорошо видел четверых и даже посмеивался: им, оказывается, по пути, они перебираются в Остожье, и ему туда же.
Четверо остановились, тараканы слились в один невнятный и неподвижный комок, потом комок распался. Один человек остался лежать на снегу, трое, взявшись за руки, поспешили прочь.
Архипка остановился. До него не сразу дошло, что тот, в светлой шубе, лежащий, не просто так отдыхает, а попал в беду. Когда же Архип осознал, что человек даже на локте приподняться не пытается, то поспешил к нему из самых христианских побуждений.
– Эй, ты, как тебя, дядька, что с тобой? – спросил он, склонившись над лежащим.
– Меня убили… – еле выговорил тот человек. – Беги… В Кремль… скажи боярину Годунову… скажи слово «златоструй»… слово скажи… пусть людей пришлет…
– Да кто ж меня среди ночи в Кремль-то пустит? – удивился Архипка.
– «Златоструй»… боярину…
– Ты давай-ка вставай. Сейчас помогу. – И Архипка действительно попытался усадить человека, но тот застонал и подниматься явно не желал. Потом он дернулся и затих.
– Эй, дядька! Дядька! Ты что это?!. Дяденька, скажи что-нибудь! – взмолился Архипка.
Ответа не было.
И вдруг до него дошло – да это же смерть!
Трупа он не испугался – после того как вместе с Воробьем выносил покойницу, закутанную в старую простыню, Архипка знал: покойник тяжел, и не более того. Он иного испугался – ну как сейчас прибегут стрельцы и схватят его возле мертвого тела? И он пустился наутек. Соображения хватило, чтобы запутать следы и прокрасться на деревнинский двор огородами.
Деревнин уже спал, когда залаяли псы. Они знали Архипку, но должны были показать, что бдительны и готовы разорвать воров в клочки. Подьячему было чего опасаться – в подклете сидели люди, от которых можно ждать неприятностей. Могло случиться и такое, что их выследили и решили брать ночью. Он подождал – псы не унимались, но никто не орал заполошно, требуя отворять ворота. Тут до него дошло – да это же Архипка. Подьячий сам, когда парнишка убежал, заложил ворота засовом, полагая, что тот явится со вторыми петухами, а тогда уж поднимется Ненила – заводить тесто для хлебов, она его и впустит. Петухи в Остожье водились и, как полагается, устраивали в урочный час свою перекличку.
Пришлось совать босые ноги в сапоги, надевать шубу в рукава и брести на двор.
– Иван Андреич, покойник! Покойник там, Иван Андреич! – твердил Архипка. – Я видел – его ножом ткнули!
– Пошли на поварню, – сказал подьячий. Он понял, что стряслось неладное, и хотел добиться от Архипки вразумительного рассказа. Одновременно можно было растопить печь – Ненила будет за это очень благодарна, да и самому у печи теплее.
Деревнин знал, где у стряпухи хранятся в мешочках и пучками сушеные травы. Он растопил печь и поставил на шесток небольшой котелок, плеснув туда ковшом воды из ведра – как раз на две кружки.
– Садись, – приказал он. – Сейчас напою тебя горячим…
Он хотел заварить кипрей, и не просто кипрей, а с сушеной малиной, и добавить туда меда.
– Иван Андреич, там, на реке, лежит покойник. Настоящее мертвое тело, вот те крест! Его при мне убили, я только не понял, что это так убивают! Вот, глянь…
Архипка предъявил замаранную в крови рукавицу. Кровь еще не успела застыть.
– Кто убил, за что убил?
– Не знаю, и кто таков – не знаю. Тот самый татарин, кого безденежно по знаку на Крымский двор пускают! И он к боярину Годунову меня посылал!
– К кому?!
– К боярину! Со словом!
– Ну-ка, давай с самого начала.
Узнав, как Архипка преследовал четверых, как ушли трое, а четвертый остался лежать, Деревнин задумался.
– «Златоструй», говоришь? Ничего не перепутал?
– Нет!
– Кажись, так старая книга именуется. Нет, выдумать это ты не мог. Стало быть, тайное слово. О том, что Годунов кого-то подослал на Крымский двор, и раньше можно было догадаться – ему там свои уши нужны. А вот что нелепо… Коли степняки догадались, что человек Годунова их подслушивает и доносит, они могли выпроводить его со двора и убить на льду, это даже разумно. А вот отчего они обратно не вернулись, те убийцы, а побежали невесть куда? Нелепо, брат Архипка… Вовсе нелепо…
Но и вкуснейший настой кипрея с малиной, куда была бухнута хорошая ложка отменного меда, не навел подьячего на мудрую мысль.
– Даже неясно, связано ли это убийство с убийством девки Айгуль… Может, месть? Может, как раз тот человек девку удавил, а ему за это мстит родня? Но при чем же тут боярин Годунов? Чем ему та девка не угодила?
Положение было непонятное.
С одной стороны, донесешь князю Урусову про этого странного покойника, полагая, что его убийство связано с убийством девки, – князь похвалит. С другой стороны, впутаться в затеи боярина Годунова опасно – того гляди, весной в тающем сугробе увидят твое собственное мертвое тело. Как же быть-то?
– «Златоструй»… – пробормотал подьячий. – Вот ведь словечко…
– Так мне бежать с утра к боярину? – осторожно спросил Архипка.
– Нет! И думать про то не смей!
При мысли, что хитрый Годунов выведает у неопытного Архипки про слежку подьячего за Крымским двором и про причины этой слежки, Деревнина прошиб пот.
– Где, ты говоришь, то тело оставил?
– Да где? На тропке!
Московские жители прокладывали по речному льду целые дороги, и Деревнин сообразил, о которой тропке речь.
– Стало, утром там его и подымут… Допивай пойло да стели свой войлок. Как раз и печь уже тепло отдает. А я поразмыслю…
Глава 6. Список предателей
Мастер Кит хотел лишь одного – домой.
Ему надоела бесконечная белая зима, надоели затеи Меррика. Ему было наплевать на киргиз-кайсаков, калмыков, татар, ногайцев, башкирцев, джунгаров, персов, китайцев, антиподов!
Можно быть лазутчиком во Франции или Шотландии несколько месяцев, а потом, хлебнув вдоволь приключений и хорошего вина, вернуться в Лондон и радостно взяться за учебу, за работу, за поединки с учителем фехтования, за любовные шалости, за всякие веселые безобразия. И опять – поручения Уолсингема, ныне покойного… И опять – ночные бдения под мрачными стенами замков или в кустах на речных берегах, опять звон шпаг и выстрелы, опять стремительная россыпь копытного стука по опасным дорогам и наутро – изучение дырок в простреленном плаще… И опять – возвращение в дом, где ждут стопы бумаги на столе, а слуга Питер приготовил хорошо очиненные перья, а голова уже полна мыслей, а в седельной суме – клочки бумаги с наскоро записанными строчками. И – театр, театр! Как можно жить без театра?!
Как можно жить без этих безумцев, которые счастливы, когда им нахлобучат на голову корону из раскрашенной кожи, а на плечи накинут проеденную молью мантию, ровесницу его дедушки, щедро пожертвованную каким-то лордом из второстепенных? Как можно жить без суеты перед премьерой, когда в последнюю минуту выясняется – забыли принести кочергу для убийства несчастного короля Эдуарда, и Джек Смит, накинув поверх театрального костюма какую-то конскую попону, под дождем мчится домой за кочергой? А суета после спектакля, когда прямо на сцене все пьют вино и красивые мальчишки в дамских нарядах многообещающе поглядывают на драматурга?..
Мастер Кит был готов зарезать дядюшку Марло, который так нелепо распорядился его судьбой. Да, дядюшка, возможно, спас от смерти… и поместил в ад! Теперь понятно: ад – это не котлы с кипящей смолой, в которых варят и никак не могут сварить грешников; ад – это беспросветная тоска…
Еще год в этом диком городе – и можно самому одичать. Стать, как те медведи, которых здешние шуты водят на цепи для потехи простого люда. А в это время в Лондоне вовсю расцветет новая мода – на исторические хроники. Там не нужна буйная фантазия, там не место героям вроде Фауста и Тамерлана, которые силой духа возвысились над толпой, публика переменчива – она захочет видеть на подмостках своих собственных королей, епископов и лордов, что померли сто лет назад. Обыкновенных королей, епископов, лордов и их жен, разве что говорящих стихами. К тому уже шло.
А что для этого нужно? Знания, талант? Нет, черт возьми, нет. Для этого нужно послать Питера к книготорговцу, чтобы принес оттуда «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии». Раскрыть их перед собой на любой странице и разложить все эти стародавние истории на голоса. Невелика наука! Достойное занятие для необразованных актеров, вроде Уилла Шекспира! Для тех, кто видел Кембриджский университет лишь издали и даже к воротам не подходил!