Меррик считал, что было роковое стечение обстоятельств – бьющееся в припадке дитя, опрометчиво данный для игры ножичек. Меррик говорил: конечно, законный сын покойного царя Иоанна, самый младший, Годунову совершенно не нужен, но еще менее ему нужно обвинение в убийстве и народное недовольство: человеку, который так высоко забрался, это ни к чему.
Что-то похожее было в истории английского королевства – смерть невинных принцев Эдуарда и Ричарда Йоркских в Тауэре сто лет назад. По приказу короля Ричарда? Многие так говорят. Были бы под рукой «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии» – можно было бы прочитать о несчастных принцах и сравнить московскую загадку с английской. Но наверняка малограмотный Уилл Шекспир уже сидит, обложившись книгами, и пишет про короля Ричарда, третьего сего имени, и про его дурные поступки, ни в чем не отходя от исторической правды. Тогда он, кажется, еще не был королем, а всего лишь рвался к власти. И боярин Годунов рвется к власти, уничтожая вставших на дороге князей – Мстиславских и Шуйских… Где, где взять проклятые «Хроники»?.. Только для того, чтобы прочитать, а сюжеты из них пусть кто-нибудь иной извлекает!
– Мастер Кит, одевайся, – сказал Меррик. – Тебя проводит Стэнли – мало ли что ждет по дороге, а ты должен донести письмо в целости и сохранности.
– Будет сделано, сэр!
Меррик хмыкнул – опять этот чудак актерствует. Самым шутовским образом поклонился, да еще умудрился придать лицу лихое и придурковатое выражение. Однако с поручением он справится.
Мастер Кит вернулся через три часа.
– Должно быть, туда перевезли всех безумцев из нашего госпиталя Святой Марии Вифлеемской. И еще не успели ввинтить в стены кольца, чтобы приковывать их цепями, – сказал он.
– Ты передал послание и подарок?
– Передал. У боярина нечто вроде кабинета, перед ним длинная комната, вдоль стен лавки, на лавках безумцы. Слово «секретарь» им неизвестно. Я употребил «писца», «приказчика», даже «келейника» – что это, кстати? Я обругал их так, как научил тесть нашего Дика. Сказал, что не уйду, пока боярин не получит письмо. Все это в Лондоне было бы прекрасной сценой для комедии. Наконец ко мне вышел человек в монашеской рясе, сказал, что служит боярину, обучает его сына. Он говорил так разумно, как только возможно в этом приюте умалишенных. Деньги взял, хотя и не сразу. Я взял с него слово, что отдаст письмо, как только боярин вернется из царских покоев, он поклялся перед иконой. Тогда я в последний раз произнес заклинание из репертуара тестя, повернулся и ушел. А сейчас, с вашего позволения, я запишу эту сцену. Комедий я еще не сочинял, но здесь, в Москве, научусь.
Меррик выслушал эту трагическую речь, сильно подозревая, что все было куда как проще и спокойнее. Но спорить со своим посланцем не стал.
Он не думал, что боярин сразу отзовется, но на всякий случай тем же вечером приготовил подарок – дорогой кубок, изготовленный из огромной раковины, оправленной в серебро, немецкого дела. Это должно было понравиться Годунову – редкая диковинка, тонкая работа.
Несколько дней спустя явился гонец, передал на словах: боярин-де велел звать к себе. Меррик тут же собрался.
– Мастер Кит, жди меня здесь, – приказал он. – Надеюсь, что он меня недолго продержит. И пошли Джона за Диком. Если до вечерней службы не появлюсь – пусть Дик с женой бегут узнавать, не стряслось ли чего. Может, старуха прибежит в Успенский собор с известием.
Идти до годуновских палат было недалеко, Меррик надел богатый кафтан, сверху – бобровую шубу, крытую синим рытым бархатом, кликнул Стэнли, дал ему нести выстланную бархатом шкатулку, в которой лежал кубок, и отправился на поклон к Годунову.
Основания для тревоги у Меррика были – коммерсанту сердить власть имущих в этом государстве опасно. Было уже при покойном государе – тот не раз и не два жаловался на «Московскую компанию» английскому послу. Но когда русские купцы с цифрами в руках доказали, насколько англичане завышают цены, он разозлился и сильно урезал их привычные привилегии. Правда, боярин Годунов все сделал как прежде, но просить новые льготы было уже бесполезно.
Меррик подумал: надо бы напомнить боярину, что сэр Джером Горсей, еще недавно управлявший конторой «Московской компании», в свое время доставил царю порох, медь и оружие, необходимые для ведения Ливонской войны. Хотя боярин предпочитает все решать миром и полюбовно, однако сегодня – мир, завтра вдруг – война, и без меди с порохом не обойтись.
Но боярин принял его ласково, предложил сесть, похвалил подарок. Меррик ждал, когда начнется настоящий разговор, готовился хвалить киргиз-кайсацких лошадок. Но Годунов задал неожиданный вопрос:
– А скажи, Иван Иванович, кто из наших татар устроил тебе эту встречу?
– Есть некий человек в Татарской слободе, что уже давно мне служит, – осторожно ответил Меррик.
– В слободе, говоришь… И стрельцам тоже он барашка в бумажке поднес?
– Он. Да твоей милости, поди, уже все про него известно.
Годунов помолчал.
– Может, и известно. Такие люди у тебя должны быть. А ты скажи, как звать.
– Сулейманом звать, а как по батюшке – не знаю.
– Давно, стало быть, тебе служит?
– Не менее десяти лет. Человек надежный, да и я хорошо ему плачу.
– Вели своим людям привести его ко мне. Не бойся, обратно тебе его отдам, хочу его только кое о чем расспросить. Тебе не во вред. То, что ты другого способа сговориться о лошадях не нашел, так напрасно ко мне с этим делом не пришел – я бы велел пропустить тебя на Крымский двор и дал своего толмача.
Сказано было так ласково, что Меррик понял – ни единому слову верить нельзя.
Видимо, лорд-протектор Годунов счел это дело завершенным – Кул-Мухаммад побоится еще раз встречаться с главой «Московской компании», англичане тоже побоятся соваться вдругорядь на Крымский двор, интрига разрушена, английских пушек хан Тауекель не получит. Так что ссориться с Английским двором решительно незачем.
На первый взгляд, киргиз-кайсаки сами с перепугу додумались повернуть дело так, будто Английскому двору понадобился табун степных лошадей, и стойко за это вранье держались. Но это была первая мысль Меррика. Вторая – из-за каких-то лошадей боярин не стал бы в воскресный день вызывать к себе посольство. Стало быть, Годунов врет. Стало быть, знает по крайней мере часть правды. Возможно, просто хотел нагнать страха на киргиз-кайсаков, чтобы впредь тайными ночными встречами не баловались. Третья – а ведь теперь придется покупать лошадей. Можно взять два десятка на пробу: если они зимой в степи не мерзнут и живы остаются, то в Ярославле, Вологде и Холмогорах тоже, наверно, не пропадут.
Внутренне простившись с Сулейманом, Меррик попросил боярина послать на Английский двор за человеком, которого на Москве знают как Митьку, зятя купца Салтыкова, он там сейчас сидит. И тот Митька побежит в Татарскую слободу за Сулейманом.
– Ин ладно. Эй, кто там есть?! – крикнул боярин. Молодцы, служившие на посылках, сунулись в приоткрытую дверь, всем видом изобразив подобострастие. Одного Годунов отправил на Английский двор, велев для скорости взять возника со своим возком, после чего предложил Меррику сразиться в шахматы.
Меррик был к этой игре равнодушен, и ему даже не пришлось поддаваться боярину – он честно проиграл несколько раз подряд. За это время Годунов приказал подать угощение, которое состояло из сахарных фигурок, пастилы, смокв, левашников. Вышла сама боярыня Марья Григорьевна с подносом, на подносе стояла чарка. Меррик вскочил и низко поклонился, потом чарку выпил и с достоинством поблагодарил. Боярыня спросила, давно ли он был дома, полюбопытствовала, есть ли у английской королевы молодые племянники. Меррик понял – присматривает знатного жениха для дочери. Желание заполучить такую родственницу, как королева Елизавета, уже многое говорило о замыслах четы Годуновых. Ради одного этого стоило идти на поклон к милорду Годунову. Меррик перечислил известных ему молодых неженатых аристократов. Узнав, что подходящего человека в Лондоне нет, Марья Григорьевна удалилась.
Меррик мысленно молился, чтобы Дик отыскал и как можно скорее доставил в Кремль татарина.
Наконец привезли испуганного Сулеймана. Тот пал боярину в ноги.
– Я тебя за твои провинности карать не хочу, – сказал Годунов. – Бог с тобой, мне до них дела нет. Мне нужно от тебя совсем другое. Коли ты ходишь по делам Ивана Ивановича, то, стало, взгляд у тебя цепкий да и ухо держишь востро. Ты не раз успел побывать на Крымском дворе и видел там других толмачей. Скажи, не знаком ли тебе человек по имени Якуб? Ему лет около пятидесяти, ростом невысок, плотен.
– До того знаком не был, а на Крымском дворе я его встречал.
– Кому он там служил? Самому Кул-Мухаммаду?
Сулейман задумался.
– Я его встречал у юрты Кул-Мухаммада. Встречал также у юрты Карасай-бека, племянника посла. Жигиты, охранявшие юрты, его не гоняли. Вид был довольный.
– С кем-то он там говорил? Кто-то ему передавал грамотку либо сверток?
– При мне говорил с человеком по имени Мансур, он сам охраняет Атабай-бека с женой и спит у двери его юрты. С ними был человек, который охраняет посла, звать его Нуржан. Говорят, он спит в кольчуге.
– Такой человек тоже нужен… Когда ты там видел Якуба в последний раз?
– В последний раз? – Сулейман взглянул на Меррика, пытаясь безмолвно сообщить, что после того, как было условлено о ночной встрече, он на Крымский двор не приходил. Меррик понял.
– Сулейман помог устроить ту встречу, где я торговал у киргиз-кайсаков лошадей. А более я его туда не посылал – незачем было. Со стрельцами он сговорился, по ту сторону забора меня ждал человек, что служит послу. И после той беседы я более на Крымский двор не возвращался.
– Сдается, ты говоришь правду. Ежели ты, Сулейман, что-то проведаешь о человеке по имени Якуб, немедля ступай сюда. Тот человек мне нужен. Может, о нем знают в Татарской слободе или в Толмачевской слободе. Сыщешь его – награжу. А теперь ступай, Иван Иванович, с Богом, я на тебя зла не держу. И ты тоже ступай да вперед туда не лазь, куда ходить не велено.