Обращения, как положено, и подписи не было.
Про лист Деревнин понял сразу – темно, Красная площадь освещена сверху лишь факелами сторожевых стрельцов, все мужчины внизу – на одно лицо, в длинных шубах и тулупах, в меховых и прочих колпаках, бородатые.
А вот кто его зовет – мог лишь предполагать.
Это оказался князь Урусов. Деревнина привезли к нему на двор и препроводили в покои.
– Здорово, подьячий, – сказал князь. – Надумал я доброе дело сделать. Мой человек приходил сегодня с утра в Остожье смотреть твой двор. Дворишко скверный, мал и место для тебя неподходящее. Хочу тебе другой двор купить, попросторнее. Мой человек пробежался по Москве и чуть не сразу узнал – продается двор у Покровских ворот. Он донес – все деревянное строение имеется, но хозяйка сдурела – просит немыслимых денег. Потому и не могла продать раньше. Она из княжеского рода, но род обнищал, при покойном государе его чуть не весь истребили. Княгиня стара, детей не осталось, собралась в девичью обитель, хочет сделать хороший вклад. Деньги у меня есть, тут же я их выдал.
– Сколько? – в ужасе спросил Деревнин.
– Не твоя печаль. И сверху дал – чтобы старуха со всем скарбом и с домочадцами сегодня же выметалась. Сейчас придет посланный, донесет – точно ли убралась. И ты ночью со своего двора съедешь, чтобы утром твои бабы там уж печь топили. Днем сделаем купчую, как полагается, это уж моя забота, ты только руку приложишь, а свой дворишко в Остожье потом продашь. Да ты не гляди так! Говорю же – хочу сделать доброе дело, ради спасения души. Ты мне полюбился, подьячий. Там тебе с твоими будет просторно. И сыну понравится – что хорошего писцу Посольского приказа жить в Остожье? Женится, детишки пойдут, всем места хватит.
– А что от меня потребуется? – прямо спросил подьячий.
– Потребуется немного. Как можно скорее туда перебраться и велеть бабам устроить горницу для гостьи. Перины дать, подушки, все, как полагается. Ее туда привезут ночью, она будет у тебя в тереме ждать. Будет жить, не выходя даже на двор. А ты велишь своим бабам ее кормить и при нужде служить ей. Девку комнатную я сам для нее нанял. Это твоя плата за двор, иной не надобно. Коли все будет как задумано, проживет она у тебя до Великого поста или малость дольше. Не беспокойся, терем там просторный. Да – и псов непременно с собой возьми! Мой человек сказал – псы у тебя большие, злые, такие и нужны. Корми их хорошо. Чтобы у чужих ни куска не взяли – ты понял?
– Да уж понял…
Ногаец намекал на ту ночь, когда злоумышленники отравили собаку Воробья и удавили девку.
Про псов-то подьячий понял, а про загадочную гостью – нет. Мог предположить разве, что князь свел с какого-то двора девку и хочет спрятать от родни. Такое случалось – а случалось и похуже. При покойном государе, которому привозили в покои красивых девок для утехи, многие увозили дочерей и племянниц подальше, могли и держать на Москве в тайном месте, чтобы потом без лишнего шума повенчать с выбранным женихом. Нынешний государь не то что велит девок приводить, а с собственной женой, сдается, лишь за трапезой встречается. Может, завелся на Москве богатый распутник, о котором на Земском дворе неизвестно, потому что туда с такими жалобами редко ходят?
– Вот тебе рубль – извозчиков наймешь, припасов в новое жилье купишь, мяса побольше. Бебеня! – крикнул князь.
Вошел мужик лет сорока, в куцем буром кафтанишке, на вид – щуплый, но Деревнин уже умел отличать щуплого от жилистого. По лицу не понять, какого роду-племени, лицо темноватое, как на образах старого письма, нос длинноват, волосы русые, с сединой, глаза приметные – очень уж впалые и обведены темными кругами. Деревнин привычно глянул на руки – так и есть, костяшки чуть ли не в мозолях: видать, часто приходилось кулаками махать. Но взгляд пронзительный – этот человек не только лишь кулаками махать горазд.
– Вот этот человек для тебя двор присмотрел, он мне верно служит, у чужого денег не возьмет, но ты его потом от себя награди, дозволяю. Бебеня, вот с ним поедешь, доставишь к Покровским воротам…
– Князь-батюшка, ночью на улицах решетки, никто нас не пропустит, – возразил Деревнин.
– Он прав, только неприятности наживем, – подтвердил Бебеня. – Да и ни к чему, чтобы видели…
Он имел в виду решеточных сторожей, которые могли бы донести о ночных путешественниках.
– Тогда – тебя сейчас по реке отвезут домой, и приступай к сборам, – велел Урусов. – Как к ранней службе зазвонят – жди у ворот, Бебеня будет к тебе с двумя санями и с людьми. К тому времени пусть твои бабы соберутся. И, пока еще темно, но решетки уж убраны, ты переберешься в новое жилье. Потом вечером вернешься, перевезешь, что осталось.
– Одного вечера маловато будет.
– Для меня главное – чтобы ты мог как можно скорее устроить все для гостьи. Все перины, одеяла, все тюфяки, все войлоки, сколько их в доме есть, первым делом вези. И скарб с поварни, чтобы сразу можно было варить и печь. А перетаскивать узлы и короба потом можешь хоть целую неделю. Только с бережением!
– Князь-батюшка…
– Ну, что еще?
Деревнин собрался с духом и рассказал, что вынужден держать в подклете Воробья со всем его бестолковым семейством. Ногаец расхохотался.
– Этим не вредно и поголодать! С собой их не бери. Пусть твой Воробей спешно ищет для них иной приют. Дуру, что покойницу ограбила, нужно спрятать подальше… она много беды натворит, если ее на Земский двор приведут… куда ж спрятать дуру?..
– Я знаю, – сказал Бебеня, но как-то нехорошо сказал.
– С этим успеется, – ответил князь, и Деревнин все понял.
– Тогда – вывезти в Казань. Наш Мустафа туда собирался, хотел ехать с обозом. Он бы ее и определил куда-нибудь в услужение.
– Да, в Казани ее не сыщут. Вот, Иван Андреич, одной бедой меньше… – Ногаец вздохнул. – Однако искать убийцу Айгуль все равно придется. Сдается мне, что дело это непростое.
– Ищу, – ответил Деревнин, тихо радуясь тому, что князь наконец запомнил его имя. – Я и сам хочу поскорее до него добраться. Мои люди следят за Крымским двором. Уже выследили двух из тех стрельцов, что пускают туда по тайному знаку, а статочно, что еще и за деньги. И других выследят. И уж от них как-нибудь добьемся правды. Но один я с этим не справлюсь.
– Да, стрельцы должны были видеть, как она выбегает и кто за ней гонится. Людей я тебе дам. Как только узнаешь о прочих стрельцах – дай мне знать.
– А как?
Деревнин понимал, что о его внезапной дружбе с князем Урусовым никому докладывать не след. Ногаец тоже это понимал.
– А вот как… Есть на Торгу лавка купца Чохова в подошвенном ряду. Твои ярыжки ее непременно знают. Там же при нем сапожники есть, к ним многие приходят с прохудившимися сапогами. Спосылай туда человека с грамоткой. Пусть бы для отвода глаз принес старые сапоги. Грамотку оставил бы у купца – за ней-де с княжьего двора придут. Он поймет. Но ты прямо не пиши – а есть-де некое дельце, потолковать надобно. Пойму, что ты зовешь.
– Это из-за воеводы? – прямо спросил Деревнин, имея в виду тайный способ сношения.
– Да. Боярин боится, что посольство его вывезет из Москвы. Потому и за мной надзор. Уедут наши – станет полегче…
Нашими князь назвал киргиз-кайсаков, они же – казахи, и Деревнин лишний раз убедился: русские для него своими не стали, хоть он и выучился говорить, как природный русак.
Прощаясь, ногаец строго наказал: первым делом тащить одеяла с тюфяками в горницу для гостьи, и еще – сколько есть в доме войлоков, все везти с собой и положить в той горнице. А потом действовать по обстоятельствам.
Деревнина вывезли с княжьего двора, с черного хода, переулками, и доставили к Чертольским воротам, где он мог срядиться с извозчиком.
Дома подьячий устроил маленький переполох. Сидя за столом на поварне, он сказал Марье с Ненилой, что купил дом, но с условием – завтра утром, когда третьи петухи пропоют, собраться и ехать туда со всем скарбом. Женщины раскудахтались, Архипка пришел в восторг.
– А гостей твоих ненаглядных куды девать? – спросила Ненила.
– Тут пока будут жить, переведем их из подклета, пусть хоть отогреются на поварне. А за Ульяной в скором времени придут, чтобы отвезти ее в Казань.
– Ахти мне! Батюшки мои! В самую Казань! – запричитали женщины.
– Цыц! За дурость расплачиваться надо! – рявкнул Деревнин. – Коли ее изловят – всем плохо придется!
– За какую дурость, батюшка наш?!
Тут подьячий вспомнил, что женщины ничего не знают про ограбление покойницы.
– Не ваше дело, за какую дурость. Ненила, доставай мешки, короба, складывай кухонную утварь. Все свои горшки и половники! Марья, вяжи в узлы тряпичную казну. Архипка! Ты детина крепкий, тащи вниз из горницы скамейки, укладки, изголовье мое!
В деревянном расписном изголовье подьячий держал, как полагается, важные бумаги и ценное имущество.
Всю ночь они прокопошились, а утром, как велено, встречали у ворот сани.
Бебеня привел огромные дровни, в которых сидели два хмурых мужика, а правил сам Бебеня. Они живо нагрузили одни дровни, сверху посадили Ненилу – она только пискнула.
Первые сани ушли, оставшиеся мужики взялись за другие.
– Как быть с псами? – спросил Деревнин. – Нешто их на санях везти?
Решили – псов поведет сам Деревнин, с ним пойдет Архипка.
Напоследок подьячий вошел в подклет, где уже проснулось от шума спавшее на полу Воробьево семейство.
– Данило, я съезжаю, остаешься за хозяина, – сказал Деревнин. – Перебирайтесь на поварню. Там тепло и полковриги хлеба есть, Ненила шмат сальца оставила, на день вам хватит. И ищи наконец другое место! Здесь вас более кормить не станут!
– Так ты из-за нас, что ли, съезжаешь?
– Из-за вас. Осточертели вы мне, и со своей дурой вместе. За дурой вскоре приедут и увезут ее… Цыц! Думать надо было, когда с покойницы перстень с запястьем снимала!
– Куда увезут, зачем увезут?! – всполошился Аверьян.
– Куда надобно, туда и увезут, пока она худших бед не понаделала.