– Кумачбай, – повторил Деревнин. – Вот кого нужно будет выманить с Крымского двора…
Про деревянный дом он понял: на Крымском дворе были старые строения, куда заходить опасно – как бы не рухнули на голову. В ожидании персидского посольства их наскоро и кое-как чинили. Видно, что-то подлатали и ради Кул-Мухаммада, но казахи предпочли юрты. Юрта не то чтобы велика, но просторна, поставить ее можно быстро, тепло ее стены держат хорошо, а покойчики в старых деревянных домах тесны, да и лестницы, как понял подьячий из возгласа воеводы, гостей пугали. В верхних покоях этого шаткого строения поместили Бакира. При нем была стража – два немолодых казаха, что обычно заботились о верблюдах; верблюды, впрочем, находились поблизости. Стражники сидели на крыльце и караулили дверь, а с другой стороны было маленькое окошко, о котором они как-то не подумали.
Жанаргуль рассказала, как ей удалось коротко поговорить с мужем через то высокое окошко – пока ее не заметили и не прогнали. Он успел сказать очень мало – что ни в чем не виноват, что никого не предавал, что нужно беречь детей, что нужно спасать детей. Повторил это несколько раз, и Жанаргуль поняла – дети в опасности. Но почему – догадаться еще не могла. Но она дочь ученого человека, знает арабский язык, при ней умные люди толковали Коран и рассуждали о многом. Она знает, как сопоставлять сведения. Она снова и снова вспоминала все, что было перед тем, как мужа увели. У нее получилось – сперва он не признавал себя предателем, потом вдруг признал, потом в коротком разговоре с ней сказал, что невиновен, и в том поклялся Аллахом.
И наконец Жанаргуль сообразила – все дело в той ночной встрече. Кул-Мухаммад принимал гостей ночью – значит, это были тайные гости. То, о чем они говорили с послом, – тоже тайна. А если муж сказал о предательстве – значит, кто-то кому-то выдал тайну той ночной встречи. Это не мог быть муж – он даже своей жене ни слова не сказал.
– Она клянется Аллахом, что ее муж не предатель, – сказал Ораз-Мухаммад. – Она на все готова, чтобы его спасти. Когда она услышала его приказание спасти детей, она решила бежать любой ценой.
– Значит, муж приказал ей убить того, кто сможет рассказать о побеге? – уточнил подьячий.
– Не надо ее об этом спрашивать. Она побоится, что мы начнем обвинять Бакира, и всю вину возьмет на себя. Да он, я чай, и не мог знать, как именно она будет спасать детей, – сказал Ораз-Мухаммад. – На Москве она не знает никого, по-русски не понимает, но не раз слыхала на Крымском дворе наши имена – мое и брата. Там говорили, что брат принял православие, а я не изменил вере предков. Мы были ее единственной надеждой. Она решила – прежде всего нужно увести и спрятать детей. А потом искать средство спасти их отца.
– Это разумно, – согласился Деревнин. – Может, она все же что-то слыхала о тех русских?
Ораз-Мухаммад спросил Жанаргуль – ответ был: знает лишь то, что эти трое были русские, потому что отец ее детей так сказал.
– Если русские встречались с послом тайно, то скрыть это они желали от боярина Годунова, – сказал подьячий. – Он ведь распорядился охранять Крымский двор, никого не впускать и не выпускать. Чего боялся, какого зла ждал от Кул-Мухаммада – неведомо. Постойте! Кажись, совпало! Когда была ночная встреча?
Жанаргуль не могла сказать точно, однако и без этого Деревнин понял: вот причина, по которой понурое посольство в воскресный день ехало к боярину Годунову! Он рассказал Ораз-Мухаммаду и ногайцу про это печальное зрелище.
– Так! – воскликнул воевода. – Кто-то донес боярину. Это ведь и впрямь мог быть Бакир. Он единственный выезжал с Крымского двора днем, бывал в Кремле, подружился с писцами Посольского приказа! Другого виновника искать не стали.
– Но это не он, – сказал ногаец. – Я больше верю этой женщине, чем послу с его родственниками.
– Я видел Бакира и даже говорил с ним… – Деревнин задумался. – Он горяч и прямодушен. Если ему приказали хранить тайну – он ее и будет хранить. Выдал Кул-Мухаммада кто-то другой. Скажи ей это, пусть вспоминает!
Ораз-Мухаммад перевел, и женщина закричала. Воевода стал ее успокаивать.
– Ей все говорили – ее муж предатель, она не верила, – перевел ногаец. – Она рассуждала, как ты. Было что-то в ту ночь, о чем не должны были знать за забором Крымского двора. Если не рассказал ее муж – то рассказал кто-то другой. Но муж несколько раз повторил, что нужно спасать детей. Она пошла к Кул-Мухаммаду, в юрте были Атабай-бек, Мансур – родственник посла, Карасай – племянник посла, Нурболат – тоже какой-то родственник, и все эти люди подтвердили: ее муж сознался, что совершил предательство. Но он не мог этого сделать, говорит Жанаргуль. Ведь он ей сказал, что невиновен. Эти люди поклялись Аллахом, что Бакир признал свою вину. И она поняла – он взял на себя чью-то вину. Почему он это сделал? Она догадалась: он мог это сделать только по одной причине – ему пригрозили, что убьют ее и детей. Вот почему он твердил о детях. Об остальном уже можно не спрашивать.
– Нет, спрашивать все же нужно, – возразил подьячий. – Она для женщины весьма смышленая, но есть вопросы. И мне нужны ответы. Как вышло, что татарин ее вывел? Отчего женщина ему доверилась и доверила жизнь детей? Что она о нем знала, о том татарине?
Воевода и князь переглянулись. Такие вопросы им на ум не приходили.
Ораз-Мухаммад задал их и получил ответ, который его сильно озадачил.
– Татарина звали Якуб. Он приходил на Крымский двор в любое время, Жанаргуль видела его там днем. И видела возле юрты Кул-Мухаммада, возле юрты Атабай-бека, при ней он говорил с Карасай-беком, с другими мужчинами из посольской свиты. Стрельцы его беспрекословно пропускали. Она об этом знала. У нее не было выбора – пришлось заплатить этому человеку.
– Якуб служил боярину Годунову, это я знаю доподлинно, – сказал Деревнин и задумался. Какая-то мысль уже рождалась, но Ораз-Мухаммад сбил его с толку.
– Так он и донес о ночном сборище! – закричал воевода. – Более некому!
– Жанаргуль так и решила. Он либо доносчик, либо помогал предателю передать донос. Но как теперь это докажешь? – рассудительно спросил ногаец. – Если бы можно было говорить с покойниками!..
– Нет, нет… Что-то тут не так… – пробормотал Деревнин, и опять мысль возникла, и опять он ее упустил, потому что заговорила Жанаргуль, заговорила страстно и взволнованно.
– О чем она толкует? – спросил подьячий.
– Хочет тебе объяснить, что Якуб устраивал сделки с московскими купцами. Ей про то говорила Фатима-ханум.
– Кто?
– Жена Атабай-бека. Женщины хотели купить в Москве полотна, украшения, но на Торг их не выпускали. Была одна татарка, тайно приносила притирания. А Якуб приносил образцы товаров.
– Одно другому не помеха. У него должна была быть причина слоняться по Крымскому двору. Если он там что-то вынюхивал – то по приказанию боярина Годунова. А сережки для баб – для прикрытия, – объяснил подьячий. – Не посылал же его боярин торговать перстеньками и сережками. Боярин желал знать, что делается на Крымском дворе. А раз Якуб передал ему донос… Сдается мне, он не хуже посла знал, о чем говорили той ночью в посольской юрте. Значит, либо он знал людей, которые туда тайно пришли, и догадался, чего они желают. Либо кто-то из свиты посла передал ему грамотку для Годунова. Если так – тот человек и есть предатель, который после взбучки от боярина запугал бедного Бакира, пригрозив, что убьет его жену и детей. А вы мне поверьте, что на Москве спрятать тело несложно. Спустить в прорубь на реке – и вся недолга. Но тот человек знал, что Бакир готов спасти жену и детей хотя бы ценой своей жизни… И убивать бы никого не пришлось…
Ногаец вздохнул.
– Откуда только берутся такие подлецы? – спросил он, заведомо не ожидая ответа.
– Порождения шайтана! – закричал Ораз-Мухаммад.
Эти двое, звавшие друг друга братьями, были чем-то схожи – по крайней мере, на взгляд Деревнина, для которого все узкоглазые степные жители были покамест на одно лицо. Но один был горяч и страстен, другой – скорее задумчив и печален, как человек, вынужденный принять плохое для себя решение и не имеющий пути назад.
– Решившись украсть хороший нож, она уже знала, что пустит его в ход. Хотя она и заплатила Якубу, но не доверяла ему и не знала, куда он ее на самом деле приведет. Спроси ее, князь-батюшка, так ли?
Князь задал вопрос, но ответ получил не сразу – Жанаргуль сперва смутилась и даже закрыла лицо руками.
– Да, она шла убивать, – сказал воевода. – Но решилась не сразу. Она честно заплатила тому татарину, чтобы он ее с детьми вывел с Крымского двора и отвел ко мне. Но она боялась: если он за деньги выведет ее и даже проводит ко мне, то кто-то другой ему заплатит больше – и он скажет, где ее искать. Да, убить Якуба она окончательно решила, когда вышла на реку, и ей теперь стыдно. Но жизнь детей была дороже всего. Муж велел их спасать – она спасла.
– Но она никогда не была в Москве. Как она сумела найти тебя, Ораз Онданович? – спросил подьячий.
– Не меня, моего брата. Она умнее многих женщин. Она понимала, что ее будут искать у меня. А при ней говорили о брате, и она запомнила его имя. Расскажи, брат!
– Она, видимо, не только нож украла, но и какие-то драгоценности, чтобы заплатить татарину. Но о них она молчит, – сказал ногаец. – И пусть меня убьют, но я не стану обвинять женщину, которая спасает своих детей. Ей нужно было встретить человека, который понял бы, что она ищет князя Урусова. По особой милости Божьей она набрела на перекресток, где стояли решеточные сторожа. Она несколько раз повторила мое имя – и родовое, и нынешнее.
– И ведь никто не догадался опросить решеточных сторожей! Тело на съезжую привезли, а более ничего делать не стали! – в сердцах воскликнул Деревнин и тут же опомнился – именно это головотяпство спасло Жанаргуль и ее детей.
– Этого хватило. К тому же она показала сторожам какие-то дорогие вещицы. За золото они согласились ей помочь. Один и довел ее до моего двора. Даже сам стучал в ворота и велел отворять. Мои сторожа отозвались. Сперва впускать не хотели, но когда поняли, что женщина не простая – впустили и отвели в сени. Там она с детьми ждала, пока я встану. Я не думал, что можно пройти ночью пол-Москвы, зная только два слова по-русски. – Ногаец усмехнулся. – И я даже позавидовал Бакиру, у которого такая жена. Мне сватают русскую женщину, княгиню, вдову. Думаю, придется жениться, хотя она не стоит и пальца Жанаргуль.