– Ловко, – согласился Деревнин. – Но теперь там другие люди, и уж тем-то, я чай, точно никого впускать и выпускать не велено. Поскольку незачем…
– Выходит, выводить Бакира придется через забор, – уверенно сказал Бебеня. – Да ты не бойся! Сдюжим! Эко дело – через забор перескочить. У князя моего есть верные люди, у воеводы – те, кто с ним на войну ходил.
– Не пори горячку! – одернул его Деревнин. – Забор-то двухсаженный!
– А ты другой способ знаешь? Нет? То-то и оно. Бабу толмача – в лес, его – через забор вытащим…
– Угомонись! Может, все не так…
– Да коли князь и воевода согласны?
– Устрой мне встречу с князем и воеводой! – рявкнул Деревнин.
Он живо представил, что будет в Кремле на другой день после лихого налета на Крымский двор. Первым делом посол примчится с кляузой. И подьячий отказался участвовать в этом деле, пока сам не потолкует с князем и с воеводой.
Он честно пытался покончить с этим делом мирным путем. Встреча состоялась в доме ногайца. Ораз-Мухаммад рвался в бой, князь с ним соглашался лишь потому, что брат должен быть заодно с братом.
– Он утверждает, что виновен, потому что ему никто не рассказал про побег жены с детьми, – сказал Деревнин. – Как только Бакир поймет, что они в надежном месте, он сразу же заявит, что невиновен, и назовет настоящего предателя. Может, и обойдется без ратных подвигов?
– Сомнительно это. И не обойдется! – возразил молодой воевода.
– Выходит, осталось передать ему грамотку? Даже не представляю, как это сделать, – признался ногаец. – Нужно будет расспросить Жанаргуль, где именно заперли Бакира.
– Крымский двор невелик, и старых деревянных строений там не очень много. – Деревнин задумался. – Таких, как описала Жанаргуля, на подклетах, может, два или три. Остальные, я чай, сараи. Жаль, что негде взять чертеж. Никому и в голову не приходило сделать такой чертеж. Вот если бы потребовался кремлевский – да хоть бы у нас в приказе есть штук пять или шесть, и старых, и новых. И чертежи Москвы с Китай-городом тоже найдутся.
– Что такое чертеж? – спросил ногаец.
Спросив бумагу и перышко, Деревнин набросал треугольные очертания Кремля.
– Ежели забраться на Ивановскую колокольню – вот так сверху все видно, крыши палат, улицы меж ними. Вот тут – конюшни, вот – Флоровская башня с воротами, вот – Торг, вот тут сбоку и наш Земский двор прилепился.
– Полезная вещица, – одобрил воевода. – Особливо для ратного дела. А кремлевские кто рисовал?
– Какие-то иноземцы. Наши еще не наловчились.
– Это плохо… – Воевода задумался и вдруг дважды хлопнул в ладоши. Дверь приоткрылась, заглянул Даулет – подросток, служивший воеводе и бывший на посылках.
– Заходи, грейся, – велел Ораз-Мухаммад. – Ты должен будешь ночью тайно выйти с нашего двора и отыскать человека, которого зовут Елкой Одинцовым. Он служил у меня сперва в сторожевом полку, потом в полку левой руки. Вот у него была способность запоминать местность так, как если бы он был соколом и сделал над ней несколько кругов. И еще его можно было посылать лазутчиком хоть куда – однажды перерядился бабой и притащил на горбу пленного немца. Елка Одинцов дважды по старой памяти приходил ко мне и сказал, где его при нужде искать. Есть церковь Трифона-мученика, что в Напрудной слободе. Там спросить двор вдовы пономаря Агафьицы. Она знает, как Елку сыскать.
Из такого странного описания поиска Деревнин сделал вывод: Елка, скорее всего, связан с ватагой налетчиков, которым его знания и умения пришлись ко двору. Но сейчас было не до налетчиков.
– Не опасно ли посылать твоего парнишку через всю Москву? – спросил он. – Может, моего?
– Мой Даулет надежнее ножа индийского дела, – ответил воевода. – Я сам его с малолетства растил. Он приведет ко мне Елку так, что ни один шайтан не заметит.
– Будь по-твоему, – согласился подьячий. – Но сможет ли твой человек в одиночку отыскать на Крымском дворе Бакира и передать ему грамотку? Ведь поймают!
– Ты, Иван Андреевич, ведь на Москве весь век прожил? – спросил Ораз-Мухаммад. – А Москва, знаешь, чем нас, степняков, удивляет? Тут ходишь, задрав голову: и терема высоки, и колокольни, и храмовые купола. А степняк не замечает того, что выше его лисьего малахая. Он не навычен вверх глядеть, ему того не надо. Разве что когда выезжает в степь без всякого дела, коня проездить и воздухом подышать. Тогда…
– Тогда он глядит ввысь, туда, где Тенгри, – согласился ногаец.
– Мой Елка так пройдет по крышам, что его не заметят снизу.
Деревнин понял, что угадал: такой искусник непременно связался с ватагой.
– В помощь твоему Елке я дам своего Бебеню. Он ловок, как сам шайтан, – сказал князь. – Вместе они найдут способ передать грамотку. Пусть только Жанаргуль ее напишет, да похитрее – чтобы понял лишь то, что о ней с детьми тревожиться не надо. И тогда он сможет признаться, что невиновен, да еще и назвать Кул-Мухаммаду имя предателя…
И тут Деревнина осенило – не иначе ангел-хранитель спохватился и мудрую мысль подсказал.
– Погодите! Так делать нельзя! – воскликнул подьячий. – Если Бакир от горя еще не выжил из ума, то не станет громогласно оправдываться и тыкать перстом в предателя! Это же ему прямая дорога на тот свет! Виновный закричит, что оклеветали, и ткнет Бакира ножом, вот и весь сказ. Или же… Там у кого-то из посольских есть отрава. Ею Воробьева пса травили! Чего доброго, и Бакира уморят.
– Клянусь Аллахом, подьячий прав! А мы неправы! – Ораз-Мухаммад даже замотал головой от волнения. – А как было бы славно, если бы Бакир сказал правду и вышел на волю! Так как же нам быть?
– Все зависит от того, брат, чего ты желаешь, – спокойно ответил ногаец. – Помочь тому, кто попал в беду, дело похвальное и богоугодное. Что бы ты ни затеял – я с тобой. Если бы для этого нужно было всего-навсего купить двор нашему подьячему и поселить там Жанаргуль с детьми, а потом оплатить услуги Елки, то ты бы охотно потратил деньги. Но вытаскивать человека с Крымского двора… Мы можем погубить наших людей. Ты к этому готов?
Некоторое время воевода молчал.
– Он – мой брат, Урак бин Джан-Арслан. Аллах спросит с меня за него. Аллах скажет – ты мог спасти того, кого оклеветали, и не спас. Что я ему отвечу?
Деревнин испугался, что может начаться богословский спор между воеводой-мусульманином и князем, который хоть и покрестился недавно, однако вряд ли был очень тверд в новой вере.
– Погодите, погодите, ваши милости! Вы не с того конца начали, – сказал он. – Чтобы вытащить Бакира из его узилища, нужно для начала, чтобы он на это согласился. Мало того, что ему скажут, как спаслись Жанаргуль и дети, нужно, чтобы он поверил. Что, ежели он заподозрит ловушку? И даже когда вы вломитесь на Крымский двор, он может вам не поверить и вцепится в дверной косяк, лишь бы не идти с вами.
– Жанаргуль должна сама написать ему. Она умеет, она из семьи, где женщин учат читать и писать. Но как он поймет, что это письмо от жены, а не от кого-то другого? – спросил ногаец. – Если он усомнится, если не поверит, убедить его поверить второму письму будет очень трудно.
– Это придумает сама Жанаргуль. Если ее правильно учили писать, то она владеет шестью видами почерка, известными со времен ибн Муклы. Но точно так же владеют ими писцы, которых взял с собой Кул-Мухаммад. По крайней мере, должны владеть. Почерка людей, которые учатся очень старательно, схожи, тем более – если пишет женщина, которая боится что-то сделать не так. Может быть, написать ему по-персидски? – спросил князь. – Вряд ли свита Кул-Мухаммада знает персидский язык, а Бакир – знает. Он поймет, что грамотка – от жены.
– Может быть, поймет. Может быть, даже догадается, отчего жена пишет по-персидски. Но что, если он решит, будто почерк подделан? – спросил воевода. – Мы не знаем, что у него на уме и в душе. Он решил умереть за свою жену и своих сыновей, но если он подумает, будто сейчас жену используют, чтобы от него чего-то добиться, то он… он может ускорить свою смерть… Уж коли он готов к смерти…
– Это грех! – неожиданно для себя выпалил Деревнин.
– Грех и у вас, и у нас. В Коране сказано: «Не убивайте самих себя! Воистину, Аллах милостив к вам». Милость Аллаха в том, что он нам это запретил, – сказал Ораз-Мухаммад. – Самоубийце назначен Джаханнам. Там он вновь и вновь будет совершать свой грех: если перерезал себе горло ножом, то будет повторять это до скончания времен. А спрыгнувший с высоты будет вновь и вновь падать в самую бездну Джаханнама и расшибаться.
– И у нас, и у вас… – пробормотал ногаец. – Но если грех совершен ради спасения своих любимых?
Ответа на этот вопрос не знал никто.
– Иван Андреевич, спроси у Жанаргуль, может ли она сочинить и написать письмо по-персидски, – велел воевода. – А лучше помоги ей это сделать. Ты же умеешь составлять важные бумаги.
– Придется просить о помощи Зульфию. А нужно ли ей знать это?
– Она и так уж знает довольно. Родители и старший брат Зульфии служат мне, они сейчас в моем поместье, и сама она мне служила, пока я не отдал ее тебе. Потому она и знает наш язык. Я обещал хорошо выдать ее замуж, – сказал воевода. – А ей уже пора замуж.
– У твоей милости на службе много татар? – спросил Деревнин.
– Да, есть и ногайские татары, и казахи – из тех, чьи аулы погибли в бескормицу. Несколько семей ушло в сторону Астрахани. Там они сошлись с татарами, татары приняли их, так эти люди попали в Казань, а из Казани – ко мне. Кучер моего возка – тоже казах. Он никому не скажет, когда и зачем возил меня к брату. – Ораз-Мухаммад взглянул на князя.
Деревнин усмехнулся – оказалось, что в Москве, которую он считал насквозь знакомой, существуют племена, живущие своей жизнью, почти тайной.
Потом его отвезли домой. Пришлось спешить, пока не вышли на улицы решеточные сторожа и не перегородили их бревнами. Может, эта суровая мера и избавила Москву от некоего количества ночных безобразий, но жизнь горожанам она усложняла основательно.