– Ну, попадись мне только! Убью! Вот те крест – убью!
– Ловко! – одобрил Дик. – Сейчас стрельцы начнут разбираться с этими людьми и напрочь забудут о службе. А люди ногайского князя прибегут со своей лестницей…
– Уже бегут…
Этих людей было семеро. Они, промчавшись впритирку к забору, шустро поставили лестницу и полезли по ней, один за другим, с обезьяньей скоростью. Шестеро перебрались на ту сторону, один подал им лестницу и сразу отбежал.
– Будет прикрывать их отступление и подаст знак тем, кто ждет их с лошадьми, – догадался мастер Кит. – Я все верно угадал!
– Да сжалится Аллах над бедными стрельцами, – прошептал Сулейман по-татарски, но Дик его понял.
– А нечего им, раззявив рот, на страже стоять, – по-русски ответил он.
Мастер Кит тихо радовался – скоро, очень скоро, станет известно имя предателя, но сообщит это Меррику уже Дик. Стэнли доложит, куда увезли добычу, Юсуф и Степан пойдут в разведку, все очень просто…
Киргиз-кайсацкий поэт, если люди князя Урусова пришли именно за ним, наверняка назовет и иные имена. Это – еще не оружие для защиты своих привилегий в годуновских хоромах, но непременно пригодится. Вряд ли обрадуется милорд Годунов, если ему назовут цифру – во сколько обошелся подкуп человека из свиты посла. Даже называть не придется – так, изящно намекнуть, что Английскому двору известен способ, которым милорд Годунов воспользовался, чтобы отказать Кул-Мухаммаду во всех его просьбах…
Верзила прохаживался на немалом расстоянии от стрельцов, орал, требуя, чтобы ему выдали мерзавца, замахивался издали палкой, стрельцы отругивались, но явно не знали, как быть дальше со спасенным парнишкой.
Ожидание затянулось.
– Должно быть, его не просто держат под замком, а приставили немалый караул, – сказал Дик. Он тоже считал, что выкрасть хотят толмача.
– Насколько я понимаю, на двор полезли люди, которые запросто справятся с любым караулом, – ответил мастер Кит. Он знал, что Ораз-Мухаммаду служат люди, бывшие под его началом в пору Ливонской войны; кого попало он бы к себе не приблизил; да и князь Урусов не стал бы держать при себе растяп.
Самому ему довелось во Франции, наняв опытного головореза, снимать дурака-часового, охранявшего тайное сборище врагов королевы. Головорез научил его непотребным французским песенкам и повел себя куда как благороднее, чем многие французские дворяне: получив плату, поклонился и пропал навеки. А мастер Кит запомнил, что понятие о чести можно встретить в самых неожиданных местах.
– Не попали ли они в засаду? – спросил Дик.
– Они бы подняли шум и подали знак своим. А там, кажется, тихо. Погоди!..
На Крымском дворе уже не было тихо. Там закричали, да еще как – во всю глотку. Заржали кони. С перепугу заорали верблюды: вопли одних была как предсмертные стоны, вопли других – как хриплое мычание огромных коров.
– Беда, – сказал Сулейман. – Верблюдов держат ночью в небольших загонах. Если они вырвутся – все разнесут.
– Может, это даже неплохо… Стрельцы! – воскликнул мастер Кит.
Стрельцы всполошились и кинулись к калитке – подпирать ее бердышами. Что бы ни стряслось, им следовало выполнять приказ: никого не впускать на Крымский двор и никого оттуда не выпускать. Парнишка, который прыгал рядом с ними, обхватив себя руками, чтобы совсем не замерзнуть, сделал движение, очень хорошо знакомое и мастеру Киту, и Дику, и Сулейману: сунул руку за пазуху, где у него непременно был нож.
Верзила с палкой, при начале суматохи замолчавший, побежал к Крымскому двору.
– Да что за дьявольщина там творится?! – спросил мастер Кит.
– Кажется, они пробиваются к калитке, – ответил Дик. – Но почему? И что будем делать?
Мастер Кит не ответил. Он не понимал, отчего посланные Ораз-Мухаммадом и князем люди не используют лестницу; когда они сорвали калитку с петель и раскидали неуклюжих стрельцов, понял.
Эти люди вытащили с Крымского двора человека, который почти не мог идти. Двое не столько вели его, сколько несли, обняв и закинув его руки себе на плечи. Ноги освобожденного человека волочились по снегу. Остальные прикрывали их отход.
Несколько мгновений его лицо было освещено факелом обалдевшего от неожиданности стрельца.
– Он… – без голоса прошептал мастер Кит.
– Теперь понятно! – воскликнул Дик. – Наш узник ранен! И перетащить его через забор они бы не смогли!
Мастер Кит молча смотрел на узника. Он не был чувствителен. Побывав во многих драках, он не боялся крови и трупов. Добавилось изучение истории, необходимой для трагедий, там сталкивались войска и разом гибли тысячи бойцов. Но это были безликие бойцы, возможно, даже безголовые, головы им заменяли железные шлемы.
Вдруг при мысли о безликих бойцах выскочили из памяти строчки «Илиады» о шлемоблещущем Гекторе, причем на полузабытом греческом языке. Выскочили, пропали, и тут же вспомнилось совершенно лишнее, смутное и расплывчатое, – как его самого, получившего удар кинжалом в голову, спас и доставил к лекарю Роули. Тоже, наверно, тащил на себе неживое тело…
А ведь Роули не думал в тот миг, что́ именно спасает. Ему казалось – ту плоть, которую приведет в чувство Димсдейл. А он спас сотни миров, которые теснились в уме и в душе, тысячи стихотворных строк, в те минуты бывших – меньше маковых зернышек, и они могли погибнуть, но теперь не погибнут, каждое даст великолепные всходы, нужно только добраться до Лондона…
Из калитки вылезли люди в больших шапках. Их-то и хотели задержать те, кого послали за узником. А сами те скуластые люди в шапках собирались во что бы то ни стало вернуть узника. И у них были сабли.
– Он пропал… – внезапно охрипнув, прошептал мастер Кит.
– Они – всадники, они привыкли рубить сверху, больше ничего не умеют, – ответил Сулейман. – А те умеют драться на земле.
– Отличная будет забава… – прошептал Дик.
Его мало беспокоила судьба людей – он видел в ночных событиях нечто вроде боя гусей или медвежьей травли.
– Они его все же вывели. Если Аллах будет к ним милостив, обойдется без погони. А у реки их ждут Ораз-Мухаммад и его люди, там возок, там лошади, – сказал Сулейман. – Ты хотел видеть того человека. Так и гляди.
Мастер Кит глядел.
Тот, киргиз-кайсацкий поэт, был жив, иначе его бы бросили на снегу. Двое почти несли его, остальные, вооруженные лишь большими ножами, уворачивались от сабельных ударов, и вот одному удалось, поднырнув сбоку под клинок, вонзить нож в горло киргиз-кайсаку. Тут же этот человек подхватил выпавшую саблю.
– Сдается, Бебеня, – сказал Дик. – Ставлю рубль против полушки, что он сейчас зарубит двоих или троих.
– Сдается, его самого сейчас зарубят, – возразил Сулейман.
Из калитки выехали двое всадников, один – огромный, на крупном коне, другой – поменьше ростом, на коротконогом степном коньке. Оба – с обнаженными саблями.
– Глядите! – Дик указал рукавицей на парнишку, который отвлек стрельцов.
Не кидаясь в драку, но с обнаженным клинком в руке, он по дуге, чтобы никому не подвернуться, что было сил бежал к реке – за подмогой.
– Не успеют, – сказал Сулейман, имея в виду тех всадников, что ждали добычу на речном льду.
– Могут и успеть… Вот дьявол! – воскликнул Дик.
Огромный всадник посылал коня на пеших бойцов и пробивался к тем двоим, что тащили украденного толмача. У его стремени, держась за путлище, бежал другой киргиз-кайсак, тоже с саблей. Все это было прекрасно видно: стрельцы, решив, что вмешиваться не стоит, подняли факелы повыше и тоже наблюдали за битвой.
Спасаясь, двое опустили толмача на снег и стали отбиваться от набежавших киргиз-кайсаков. Здоровенный детина спешился, подхватил толмача под мышки и неожиданно ловко перекинул его поперек седла.
И тут мастер Кит не выдержал.
Скинув епанчу и на ходу распоясываясь, он побежал на выручку толмачу… на выручку поэту…
В голове была одна мысль: шпага, как сейчас пригодилась бы шпага!..
У него был немалый опыт ночных поединков, и он знал, как бьются сразу двумя клинками. Требовался еще один, еще один!..
Но мастер Кит, скинув тулуп, бежал не с той стороны, где шло сражение и можно было подобрать клинок. Он бежал по нетронутому снегу, наперерез верзиле, что вел лошадь с почти безжизненным телом толмача. Рядом быстро шел один из киргиз-кайсаков, придерживая пленника.
Мастер Кит видел, что со стороны реки уже скачут всадники. Но калитка Крымского двора была слишком близко.
Услышав его шаги, верзила обернулся. Он явно не понял, откуда вдруг взялся этот потерявший на бегу шапку человек, он никогда не видел рыжеватых пушистых волос, вставших дыбом вокруг головы. Может статься, он принял человека с такими волосами за потустороннее явление. Он промедлил несколько роковых мгновений – и мастер Кит, подбежав, ударил его ножом, длинный разрез пришелся поперек лица. Верзила заревел от боли. Тогда второй киргиз-кайсак напал на мастера Кита сбоку, удар ножа был отбит локтем, и они заскакали по снегу, целясь клинками друг другу в горло.
Верзила опомнился, внезапно кинулся между ними, и мастер Кит получил сильнейший удар в грудь. Острие сабли пробило азям и вошло на три дюйма между ребрами.
Мастер Кит упал.
Он не видел всадника с арканом, что мчался к ним; не видел, как взлетела петля аркана и захлестнула руки и стан убийцы; не видел, как несется прочь этот отчаянный всадник, а за ним волочится по снегу, брыкаясь, огромное тело. Другой всадник, примчавшись, ударил саблей киргиз-кайсака по левому плечу; удар был мощный, уверенный, с оттяжкой; статочно, смертельный. Тут же он слетел с седла и пал на колени в снег, склонился над мастером Китом.
Мастер Кит лежал на спине и видел над собой темное лицо с неразличимыми чертами. Оно было совсем близко.
– Кто ты? Ты жив? Скажи хоть слово! – по-русски просил молодой мужской голос.
Мастер Кит чувствовал, что щеки горят. Он не понимал – отчего бы. Боль – от раны в груди, а жар – в щеках…
– Потерпи, сейчас мы тебе поможем! Сейчас унесем тебя в безопасное место…