– Скорей бы это посольство отсюда убралось! – воскликнул князь. – Вот только смертоубийства на Крымском дворе мне недоставало. Как прикажешь розыск вести, если к ним никого туда не допускают?
Кадыр-Али-бек усмехнулся – пока что князь рассуждал именно так, как требовалось. Ораз-Мухаммад, чтобы не было соблазна вмешаться в беседу, подвинул к себе блюдо с заедками, принялся ломать на кусочки большой печатный пряник и отправлять их в рот.
– А смертоубийство было, хоть и не там, а в Остожье. Вели, князь-батюшка, подать себе приказные столбцы, в которых отобранная у толмача Бакира сказка: про то, как на Крымском дворе пропала девка, именем Айгуля, и про то, как он ее перстенек и прочие прикрасы случайно нашел на Торгу, в лавке. Там же, в той сказке, написано, что перстенек, сережки, запястья и все, что девке полагается, сняла с мертвого тела некая женка из Остожья, и ее стали искать, но она сбежала. Тела также не нашли. Так вот, батюшка Иван Данилыч, девку ту порешил человек, которого мы у себя на дворе держим, по имени Нуржан, по приказу бабы, жены одного из посольских, звать бабу Фатьмой, муж – Атабай-бек, родня послу Кул-Мухаммаду. Девке удалось выскочить со двора, он за ней погнался, девка через реку перебежала, он – следом. Там девке встретились добрые люди, приютили. И он на тот двор пробрался и девку, как ему было велено, удавил.
– Господи Иисусе! – Князь перекрестился. – Экие ты страсти говоришь… И что – убийца у вас?
– У нас. Нуржан понял, что та женка Фатима и его на тот свет отправит, захотел бежать, за ним погнались. Наши молодцы его отбили. А стрельцы непременно будут врать и чушь нести – им-то себя выгородить надобно. Им никого не велено ни впускать, ни выпускать, а они, раззявы… Может, и не раззявы, может, подкупили их, чтобы молчали, правду и на дыбе не скажут. Вот мы с воеводой Оразом Ондановичем кланяемся тебе персидским ковром, да китайскими шелками, да этой укладочкой – окажи милость! Ежели боярин Годунов узнает, что воевода пытался со своими тайно встретиться и переговорить – сразу шум, может, и не поднимет, а отомстит. Не любит, когда его приказаний не слушают… А коли поглядеть – воевода родом куда как повыше боярина. Он, я полагаю, со многими князьями вровень.
И это был намек: юноша Чингизова рода и князья Гагарины должны объединяться против худородного Бориски Годунова.
Намек был понят.
– А как та женка Фатима желала вашего Нуржана погубить?
– Отравить думала, да он догадался и побежал прочь. У нее же с собой – ядовитые коренья. Нуржан ими пса отравил, чтобы к девке пробраться, да пес выжил. Вот такое запутанное дельце. О милости просим, князь-батюшка!
– Так, – сказал князь. – Воеводу Ораза Ондановича я не выдам. А как быть с вашим убийцей Нуржаном?
– Нуржана-то можно и связанным привезти, пусть из Посольского приказа пришлют толмача, он все расскажет. Да не рассказал бы слишком много. Почем нам знать, что замыслил боярин Годунов. И почем нам знать, для чего та женка Фатима привезла ядовитые коренья… Ведь не для дурака Нуржана! Вот так начнешь ворошить – и такое откроется, что сам рад не будешь.
Гагарин призадумался.
При всей тихой ненависти к выскочке, ставшему первым лицом в государстве, он Годунова побаивался.
– А коли Нуржан воеводу выдаст… – Сказав это, старик замолчал. Продолжения не требовалось.
– У вас на дворе, говоришь, связанный сидит? – спросил князь.
– Сидит, батюшка Иван Данилыч. Рану ему перевязали, заперли в подклете. Если даже выскочит – наши молодцы ему ноги переломают. Но пока сидит смирно.
– Что б вам стоило того Нуржана у Крымского двора оставить! И хрен бы с ним!..
– Князь-батюшка, Ораз Онданович не мог раненого на растерзание зверям оставить… И твой Бог того не велит, и наш.
Князь молча покачал головой.
– Как скажешь, так и будет исполнено, – с ангельской кротостью произнес старик. – Твое слово для нас закон. Вот и воевода подтвердит.
– Как скажешь, так и будет исполнено, – хмуро сказал воевода.
– Хоть бы и вовсе того Нуржана на свете не было… Сколько из-за него суеты…
Эти слова князя означали, что с опасным делом покончено.
– Найдем, куда его отправить, чтобы на Москве он более никогда не появился, клянусь Аллахом! – торжественно произнес Кадыр-Али-бек. – И хорошо бы тем стрельцам, что все видели, подарки сделать. Коли есть у тебя надежный человек…
– Сыщется.
Кадыр-Али-бек снял с пояса кошель.
– Тут и стрельцам хватит, и тому человеку за услугу.
О том, что князь Урусов уже заплатил стрельцам, он говорить не стал – не хотел приплетать к этой сумасбродной ночной вылазке еще и князя.
– Коли так, то я велю дело о женке, что украла с мертвого тела перстеньки с сережками, закрыть и более его не трогать, – сказал князь Гагарин. – Но как быть с отравительницей?
– Батюшка Иван Данилыч, ничего с ней поделать нельзя. Ежели пошлешь за ней стрельцов на Крымский двор, то выйдет побоище. Бабу тебе не отдадут. Это для них позор – бабу выдать. Ссориться с посольскими – значит боярина Годунова гневить. Мы ведь его замыслов не знаем. И что будет в послании, которое посольство повезет Тауекель-хану, также не знаем. Что, коли боярин вздумал помочь хану воевать Бухару? Дело государственное и тайное. А тут мы с какой-то глупой бабой, отравленным псом и украденным перстеньком.
Князь посмотрел на старика с уважением.
Кадыр-Али-бек рассчитал верно и даже велел воспитаннику: ежели князь вздумает сделать подарок, ни в коем случае не отказываться, брать, приговаривая, что-де ради нашего дружества. Подарок же будет непременно – князь не дурак и понимает, что воевода спас его от возможного гнева боярина Годунова.
Так и вышло.
– Прими, Ораз Онданович, ради нашего дружества. – С такими словами Гагарин поднес воеводе дорогой серебряный кубок, утыканный самоцветами. И тут по знаку старого мудреца воевода стал беседовать с князем, благодарить, говорить любезные слова. Теперь молодой и горячий воевода уже ничем не мог навредить замыслу наставника.
Потом князь проводил их до самого крыльца.
Возвращались молча. Только в юрте Кадыр-Али-бек заговорил:
– Подьячего мы из беды выручили. А ты, дитя, учись хитростям – не все же брать Крымский двор приступом. Когда-нибудь эта наука пригодится. Боюсь, боярин Годунов, хоть я и величаю его Барс-ханом, со своей жаждой власти попадет в неприятную переделку. И тогда ты сможешь настоять на своем. Захочешь – вернешься домой, захочешь – получишь нечто иное. Я хочу быть уверен, что ты в ту пору поведешь себя не как мальчик, а как умудренный годами хан…
– Я не мог бросить брата в беде, – ответил молодой воевода.
– О том, что можно вытащить его с Крымского двора хитростью, ты даже не подумал. Но начертал калам, как судил Аллах… Есть у нас еще одна забота. Когда князю Гагарину наш убийца не нужен, мы сами решим его судьбу. Вели жигитам, чтобы привели сюда этого самца-албасты.
Нуржана не привели, а притащили и бросили к ногам Кадыр-Али-бека. Лицо убийцы было обмотано холщовыми полосами, на которых уже засохла проступившая кровь.
– Аллах милостив, казнь тебе не грозит. Но хадж для тебя обязателен, – сказал старик. – Ты понял меня. Говорить не надо, только кивни.
Нуржан кивнул.
– У нас, казахов, змею, что заползла в юрту, не убивают. Ты в нашей юрте – змея, но тут ты в безопасности. Как обходятся с ней, ты тоже знаешь. Или, стоя у стремени своего бека, ты даже это забыл?
Нуржан помотал головой.
– Значит, помнишь. Нужно капнуть змее на голову молока и осторожно выпроводить из юрты. Так же мы и с тобой поступим. Я договорюсь с персидскими купцами, которые привозят мне старые книги, они увезут тебя. На хадж тебе потребуется год или более. Немного денег мы дадим. По дороге найдешь способ заработать еще. И после хаджа ты останешься в любом городе или в любом ауле. И в Москве, и в ставке Тауекель-хана тебе делать нечего. Ступай, самец-албасты. Поживешь с нашими жигитами, только не смей выходить за ворота. А вздумаешь – готовь себе саван. Пока приедут персы, рана твоя заживет. Молчи. Мысленно возблагодари Аллаха. Не меня, а Аллаха, понял, болван?
– Надо послать грамотку нашему подьячему, – сказал Ораз-Мухаммад, когда Нуржана вывели.
– Погоди. Пусть сперва князь прикажет дьякам прекратить розыск об убитой Айгуль. Подьячий, думаю, с трепетом следит за тем розыском. А когда будет от князя такое повеление – он сам поймет, что неспроста. После ваших похождений у Крымского двора надобно держаться друг от друга подалее…
Меж тем Деревнин ждал хоть какого известия или от Ораз-Мухаммада, или от князя Урусова. Известия не было, он сильно беспокоился. И, как предвидел Кадыр-Али-бек, повеление князя более не искать убийцу девки Айгуль, поскольку он найден и отдан неким важным особам, сказало подьячему именно то, чего он желал услышать. Можно было вздохнуть с облегчением и выпроводить Воробья с его бестолковым семейством, а двору в Остожье искать покупателя. Что же касается увезенной в Казань Ульяны, Деревнин не ощущал в душе никаких позывов к милосердию, буркнул лишь: «И поделом». Пока есть санный путь – сможет, коли захочет, вернуться домой.
Наутро после этой прекрасной новости Деревнин получил распоряжение: взяв двоих земских ярыг и большие казенные сани с возником, ехать в Ростокино, там воры попытались ночью ограбить купеческий амбар, сторож поднял шум, прибежал народ с кольями и вилами, один вор скрылся, другой, прыгая с забора, сломал ногу. Он назвался Петрушкой Корноуховым. Такой человек значился как раз в столбцах Земского двора, отметился хитро задуманной кражей двух больших серебряных братин и одной ендовы, а выдала его полюбовница. Было совершенно непонятно, для чего человеку, умеющему красть золото и серебро, вдруг понадобилась дешевая рухлядь из амбара. Так чтобы Деревнину привезти этого страдальца на Земский двор, а в Ростокине отобрать сказки у тех, кто был при ловле лиходеев и может описать того, кто удрал. Статочно, что и он в столбцах отыщется.