– А? – спросонья не понял тот, потряс головой и все, видимо, вспомнил. – Ты дурной, – сказал он, поглядев на небо. – Я же сказал – через два часа разбуди.
– А я через сколько?
– Четыре почти…
Алёха пожал плечами, рухнул на Бенькино место и уснул, подумав напоследок, как справится с вахтой десятилетний мальчишка, и вовремя отодвинувшись от Орнели.
Ещё не хватало.
Проснулся Алёха оттого, что Бенька плескал ему в физиономию воду и смеялся.
– Тьфу, – сказал Алёха. – Уже встаю.
Он сел и, потирая глаза, огляделся. Орнели собирала завтрак. Алёхе показалось немного странным, что это не пришлось делать ему самому, но Бенька живо прояснил, что к чему: утренний туалет. Алёха сначала погрешил на горшок, но выяснил, что так назывались особенные процедуры: умыться, причесаться, поправить одежду.
«А ведь Орнели Беньке тоже прислуживает!» – осенило Алёху. Ну и дела…
Меж тем запасы Амарека таяли, тем более что и Алёха в них втихаря попасся, и на Орнели никто не рассчитывал. Но никто ничего не сказал. Алёха ел и украдкой рассматривал дочку барона Ставиша: при свете дня она его удивила.
Орнели была… ну, не красивой, но хотя бы хорошенькой. Однокурсницы Алёхи, а до того одноклассницы, делились на две категории: одни вообще никак не ухаживали за внешностью – стриглись, ногти подпиливали, но и только, другие постоянно красились и вертели нечто невообразимое на голове. И брови, разумеется, ещё брови, в последние года два Алёха не знал, куда от бровей деваться. Он даже лиц этих крашеных девиц не запоминал, одни брови. У Орнели брови были… обычные, и она ничем бы не отличалась от тех девушек, которые не красились и на голове ничего не строили, но…
У неё было худенькое скуластое лицо, пухлые губы и огромные тёмные глаза. Как в аниме прямо, решил Алёха и, спохватившись, отвернулся, потому что он слуга и так таращиться на дочь барона ему точно не стоит. А волосы она то ли остригла перед тем, как ехать за отцом, то ли у них было так принято – короткая стрижка, каре, сказала бы мать. Под глазами Орнели залегли синие тени – она устала, вымоталась, но даже это её не портило.
Пожалуй, нет, Орнели была не хорошенькой. Она была самой красивой из тех, кого Алёха до сих пор знал.
Приняв это удивительное открытие, Алёха напомнил себе, что оно ничего не меняет, а Орнели менее опасной не стала. Ни для него, ни для Беньки.
Завтрак кончился, они собрались – Бенька приказал Алёхе оставить арг на пороге сарая, – и снова тронулись в путь. Орнели и лошадь впереди, Бенька, Алёха и мерин сзади. И, так как давно уже рассвело, то они сразу углубились в лес. Там ехали верхом очень недолго – пришлось вести лошадей за собой, причём Алёха на этот раз, слезая с коня, все-таки свалился, чем немало повеселил и Беньку, и Орнели. Зато Бенька сам повёл мерина, и это с лихвой компенсировало Алёхе падение. Они нашли ручей – лошади пили долго и с удовольствием, затем пошли дальше. По дороге попались чьи-то крупные обглоданные кости, и Алёха сделал вид, что ничего не заметил, потому что ему очень захотелось дать деру в безопасное место.
Солнце вылезло из-за деревьев, они все шли, Орнели была молчалива и сосредоточена, и Бенька с Алёхой тоже молчали. Алёха все никак не мог выкинуть из головы кости, а о чем думал Бенька, ему было не очень и интересно.
Потом Орнели остановилась.
– Здесь, – сказала она очень тихо. – Давайте оставим тут лошадей.
Привязывать лошадей не стали, только Орнели руками помахала вокруг их ног. И мерин, и конь Орнели сразу нашли себе что пожрать, и Алёху они меньше всего волновали. Они в логове колдуна! И сейчас, если он сразу не обратит их в крыс или не сожрёт, вполне вероятно, что Алёха окажется прав. И нет в этом Онарише ничего опасного.
Идти «во Мрак», как выразилась Орнели, пришлось ещё с полчаса. Хотя никаких внешних отличий «Мрака» от всего остального не было. Такой же лес, такие же деревья, такие же кусты и непонятные мягкие травы. Полянка и дом появились неожиданно, будто из-под земли выпрыгнули, и все застыли, глядя вперёд.
Посмотреть, конечно, было на что… И сложно сказать, как нашли это место те, кто успел побывать здесь раньше, но что порезвились они от души – сомнений не возникало. Сломанный забор, разбитые горшки, какие-то тряпки болтались на деревце – белье, наверное, сохло. Опрокинут столик, забор почти повален, везде какая-то сушёная трава валяется и нет никого.
– Как же так? – потерянно спросил Бенька. – Онариш? – негромко позвал он. – Онариш, я… я от барона Ставиша. Со мной его дочь и мой слуга!
Тишина.
Орнели, сделав знак оставаться на месте, подошла ближе к дому, отважилась заглянуть внутрь. Даже взошла на крылечко, хотя могла бы и через окно посмотреть, повернулась, покачала головой.
– Его здесь нет.
Выходит, все это зря, сокрушённо подумал Алёха. Опять кубик выдал не те очки, опять они вернулись в начало поля. Печально…
Послышался какой-то странный звук – не то скрип, не то клёкот, и на остатки забора уселась птичка. Небольшая, с красивыми яркими крылышками. Алёха посмотрел на неё, она – на Алёху.
– Может быть, Онариш… Что-то сделал, – предположил Бенька. – И тогда его как колдуна…
– Что? – спросил Алёха, а Орнели печально усмехнулась:
– Ничего. Сожгли.
Глава двадцать первая
Птичка – где-то Алёха подобную видел, точно видел! – вдруг взмахнула крыльями и будто захохотала, раскатисто и очень громко. Алёха от неожиданности аж подпрыгнул: ничего себе тут птички поют! Вот так услышишь спросонья – заикаться будешь потом всю жизнь. Бенька вздрогнул, а Орнели неприязненно на птицу покосилась.
– И что теперь делать? – то ли спросила, то ли проговорила Орнели задумчиво и чуть-чуть растерянно. Впрочем, Алёхе показалось, что она испытала нечто вроде облегчения.
Птица перестала хохотать и запрыгала по забору – туда-сюда, искоса глядя на людей тёмным блестящим глазом.
– Не знаю, – убито отозвался Бенька. – Я думал, Онариш поможет… А если его сожгли…
– Прямо тут? – раздался высокий и хриплый голос. Алёха нервно заозирался, однако никого, кроме Орнели и Беньки, не обнаружил. А голос продолжил: – И пепел с собой забрали?
Птица говорящая? Алёха тупо заморгал. Или системный блок глюков слегка перегрелся?
– Ты его спутник! – воскликнула Орнели и вытянула руку, словно защищаясь. – Так это ты ночью Мраком летал!
Птица перепорхнула с забора на её запястье и, перебежав к ней на плечо, буквально гаркнула Орнели в ухо:
– Умница!
Не сказать, чтобы Орнели это обрадовало, скорее наоборот. Но, по крайней мере, не удивило.
– Не кричи так громко, пожалуйста, – она сморщила нос. – Мы все хорошо слышим. Расскажи лучше, что здесь произошло.
– Сама-то как думаешь? – поинтересовалась птица и перелетела на плечо Беньки. – Ой, кто тут! – деланно изумилась она, смешно взмахнув крыльями.
– Никто, – сказал Бенька, насупившись и отворачиваясь от птицы.
Да ведь это же он от меня прячется, сообразил Алёха. Ему стало ужасно обидно: разве он не доказал Беньке, что ему можно доверять? Ну и пожалуйста, решил он, сжимая задрожавшие от обиды губы. Да он тогда вообще…
Алёха с шумом втянул воздух и, демонстративно отвернувшись, пошёл было обратно, к лошадям, когда что-то сперва вцепилось ему в волосы, а затем больно и остро тюкнуло прямо в макушку.
– Куда направился, служе?
– Отцепись, – буркнул Алёха, попытавшись сбить дурную птицу с головы.
– Правда, куда ты? – обреченно спросил Бенька.
– Мешать не хочу, – пробурчал Алёха, всё ещё безуспешно стараясь отодрать птицу от волос.
– Ты не мешаешь, – очень удивился Бенька, и это прозвучало так искренне, что Алёха остановился.
– Осторожней с сорокой, – предупредила Орнели. На лице ее была написана досада.
Ага, значит, это сорока. Ну, будем знать, мрачно подумал Алёха.
– Да, – немедленно подтвердила птица. – Осторожней со мной. У тебя руки грязные, – сообщила она. – А тут мыться негде.
Орнели фыркнула, Бенька так просто рассмеялся, а Алёха… Алёхе вдруг стало легко-легко. Он тоже улыбнулся и, оставив птицу в покое, повернулся и посмотрел на хохочущего Беньку. И чего он, правда, завёлся? Это всё потому, что он устал и голодный, решил Алёха. И замёрз. И вообще, непонятно, что теперь делать.
Сорока, ещё немного потоптавшись по его голове, перелетела обратно на забор и запрыгала по нему.
– Скажи, – обратилась к ней Орнели, – ты видела, что тут произошло?
Вот она сороке точно не доверяла. Алёха сказал бы, что сейчас принял сторону Орнели. Мрак там или нет, но говорящие птицы ни к чему хорошему не приводят. Потому что в его мире после такого обычно доктор принимает какие-то меры… по изоляции пациента от общества. На всякий случай.
– Не слепая же, – проворчала сорока, склоняя голову набок и глядя на Орнели – Алёха мог бы поклясться – с несвойственным птицам ехидством.
– Расскажешь нам? – попросила Орнели, ничуть не обидевшись. Ну, тут Алёха её понимал: кто обижается на сорок? Пусть даже и говорящих? – Что случилось с Онаришем?
– Стража увезла, – сердито отозвалась сорока.
– То есть он жив? – оживлённо воскликнула Орнели.
– Пока да, – если бы птицы могли хмуриться, Алёха сказал бы, что сорока именно это и сделала.
– Они не могут, – вдруг уверенно сказал Бенька.
– Могут, – хрипло проговорила сорока. – Они ему руки сырым железом спутали, – словно бы нехотя сообщила она, нахохлившись.
– Всё равно не могут, – упрямо возразил Бенька.
– Это может только король, – очень тихо объяснила Орнели, и Бенька кивнул.
Сорока издала долгий щёлкающий звук и опять запрыгала по забору.
– А куда его повезли? – спросил Алёха, не очень понимая, в чём тут проблема. Раз король может – значит… что это значит? Ну не видел он противоречия в словах птицы и Орнели.
– В столицу, – сказала сорока с таким видом, будто он спросил какую-то глупость.