Словом – красавцы.
Центровые.
Причем – совсем-совсем взрослые.
Нас даже на стадион пускают спокойно на вечерние матчи «без родителей», не задавая лишних вопросов.
И – пиво, кстати, – тоже продают.
Вот только пить его прямо в буфете кинотеатра мы пока что стремаемся…
Лучше – на домиках…
…На домиках к нам присоединяются еще двое наших одноклассников-спартаковцев: Страус и Хорыш.
А также учащийся в другой школе, но живущий по соседству «нацист» Клепа и мелочь из классов помладше: во главе с мрачноватым Кисой, не по годам широкоплечим румяным Дидой и вездесущим добродушным армянистым Трафиком – сейчас широко известным стране в качестве блатного шансонье Трофима.
Клепа приносит закупленные еще вчера на общаковые деньги и заныканные до срока три бутылки портвейна, мы их выпиваем прямо из горлышка («мелочи» тоже достается по глотку) и выдвигаемся к метро, «расчехляя» и вешая на мальчишеские шеи красно-белые спартаковские розы.
Теперь мы уже не просто малолетняя шпана, а солдаты великой и могучей армии грозного спартаковского фанатья.
В метро, естественно, заруливаем вполне бесплатно, тупо отжимая руками турникеты: добродушные тетки-дежурные на фанатов внимания старательно не обращают – себе дороже, пусть только сваливают побыстрее.
Заныриваем вниз, выныриваем – уже на «Краснопресненской».
Там, под уродливым памятником, который все называют «мужиком с гранатой», – место общего сбора.
Ждем Рифата.
Неподалеку, особо не вмешиваясь, потихоньку кучкуется милиция.
Дожидаюсь, пока менты на что-то отвлекаются, запрыгиваю на памятник и вяжу на шею «мужику» красно-белый спартаковский галстук, старательно сшитый из половинки пионерского и равновеликого ему куска обычной белой простынки.
Народ хохочет, кто-то сует мне бутылку «Жигулевского».
Я сегодня – герой.
От места сбора до стадиона едем уже изрядной хулиганистой толпой человек в семьдесят-восемьдесят.
Заряды, речовки.
«В Союзе нет еще пока команды лучше „Спарта-ка“»!!!
Рыжий достает спрятанный под куртку красно-белый спартаковский флаг с диагональной полосой и орденом Ленина, накидывает его на плечи, и на переходе с кольцевой линии его немедленно винтят менты.
Что ж, он – тоже сегодня герой.
Просто ему – немного не повезло…
Пушка. Экскурсия в начало 80-х
…Как-то странно получается: никогда я в том районе столицы не жил, а – вся жизнь вокруг этих мест крутится.
Сначала школа, потом – Литинститут.
Буквально в пяти минутах пешком, если напрямую.
Не напрямую – в семи.
Те же яйца, только вид в профиль, что называется.
Это уж не говоря о бесчисленных прогулках по Патрикам и Палашевским, сидениях в кафе «Лира» и «Север».
Пития пива на лавочках во всевозможных сквериках, знакомств с девчонками на Тверском и Страстном бульварах.
Свиданий с теми же девчонками под задумчивым взглядом засранной наглыми столичными голубями бронзовой фигуры Александра Сергеевича Пушкина и торчания в культовой когда-то Трубе: подземном переходе от бывшего магазина «Наташа» к той самой фигуре Александра Сергеевича, где во времена оные исправно тусила вся неформальная молодая Москва.
Неформалы тогда четко группировались в трех точках: «круг» (это где голуби, скамейки и бронзовая фигура поэта), «квадрат» (напротив прежней «Лиры» и нынешнего «Макдональдса») и, собственно, сама Труба, в холодное время года, как вы понимаете, абсолютно незаменимая.
Там, на подземном перекрестке, у входа в метро и напротив ряда из пришпиленных к бетонной подземной стене телефонов-автоматов, как правило, и встречались. Там же и «аскали» двухкопеечные монеты на «позвонить», через некоторое время волшебным образом преображавшиеся в холодное, очень нужное организму в любое время суток, но особенно утром, «Жигулевское».
Там влюблялись, сходились и расставались, там решали, куда поехать сегодня вечером, и делились информацией, как легче и проще добраться автостопом до Крыма или, еще в ту пору нашей, советской Прибалтики.
«Системщики», которых, чисто для удобства, еще обзывали «хиппи», кочевали чуть подальше, «у Гоголя», но это была – несколько не наша компания, и, соответственно, – уже не наша территория.
Лично я всегда недолюбливал девушек с грязными ногтями на ногах.
Хотя с несколькими культовыми в те времена «системными» монстрами, типа Эмирсона, Андрона и Диссидента, мы все-таки довольно тесно общались, а с Лешим одно время даже и дружили.
Нашу команду там почему-то все считали панками, хотя ничего панковского, кроме проколотых булавками ушей, в нас, в общем-то, никогда особо и не было.
Так, тусовались себе помаленьку, да и все дела.
Обычные центровые дела.
Ну, подраться еще не возражали, но это уже больше – дела фанатские.
Деньги на тусовки добывались либо методом «аска», который сейчас великолепно освоили всеразличные «беженцы», переделав его немного и доведя до совершенства культовой фразой «мы сами не местные», либо банальным кидаловом многочисленных и не очень хорошо организованных спекулянтов в различных торговых центрах типа ГУМа и ЦУМа, а также примитивным разводом трусоватой по этой жизни фарцы.
Кто-то более продвинутый, разумеется, и сам потихоньку «утюжил» иностранцев, но таких – скорее недолюбливали.
Барыг вообще любить по этой жизни не принято, и я считаю – вполне справедливо.
Даже сейчас.
А тогда деньги, за исключением тех, что нужны «сегодня на вечер», никого особенно и не интересовали.
Хотелось пить вино, читать стихи, побеждать в многочисленных драках, слушать гитару и просто общаться.
Ничего, как вы понимаете, особенного.
Никаких завышенных ожиданий.
Еще, понятное дело, всех весьма интересовали девушки, – как можно более доступные.
Тусить с «недоступными» – считалось почему-то дурным тоном.
А нах, извините, на этих фиф время свое драгоценное тратить?!
Еще понятно, допустим, – если влюбился: там уже нет разницы, доступная она или недоступная.
А в обычной жизни-то на хрена?
Вот и мы тоже так думали…
Ну а при таком раскладе ваш покорный слуга, естественно, был в компании человеком авторитетным и довольно востребованным. Девушки, как известно, любят ушами, а человек, не только немного знающий правила игры в слова, но еще и способный и улыбнуться вовремя, и ручку поцеловать, и, если потребуется, прочитать в нужной ситуации наизусть пару-тройку стихотворений, как вы понимаете, при таком образе жизни очень быстро становится фактически незаменимым.
Девушки, как известно, – поодиночке редко когда гуляют.
Истина, извините, общеизвестная.
Ну, а если к Диме Лекуху – с достаточным уважением подойти, да еще и портвешком свежекупленным угостить, то уж на симпатичную подружку этим томным летним вечерком, – точно можно рассчитывать.
В смысле, – на то, что Лекух с ней познакомит.
А дальше уж, извините, – как кому повезет.
Дело такое.
Интимное…
…Сколько бутылок было тогда выпито, сколько губ перецеловано…
А что?
Никакого тебе СПИДа и прочих ужасных ужасов.
Самая большая опасность – банальный триппер.
Вот и отрывались…
Мой тогдашний добрый знакомый, впоследствии однокашник по Литу и очень неплохой, хотя, на мой вкус, и холодноватый поэт Юлик Гуголев, помнится, писал, как «Свободных женщин ясные глаза Тверской бульвар бесплатно освещают» ©.
Или это был Степанцов?
Уже и не упомню…
Но общую атмосферу тех мест и того времени, пожалуй, точнее – и не передать…
Дашка Хиппуха. 1983
…Не помню, кто меня с ней познакомил.
Так иногда тоже бывает.
Кажется, Макс Сычев.
Он тогда в горном институте учился.
На факультете, где один из ее многочисленных родственников то ли деканствовал, то ли кафедру какую-то хитрую возглавлял.
А Максу в ту пору как раз почему-то очень нравились мои литературные опыты, особенно – верлибры, которыми я тогда, к сожалению, как мне сейчас кажется, злоупотреблял.
Или Гаррик, мой однокурсник по ненавистному МАДИ, бросивший учебу в престижном по тем временам вузе ради алкогольной свободы и довольно мифических проб в театральной студии молодого, но уже известного режиссера Вячеслава Спесивцева.
Не Белякович, конечно, но – все-таки, все-таки…
Или все же Леший?
Они, как-никак, оба были «системщиками», причем вроде из одной и той же тусовки.
…Нет, не помню…
Единственное, что совершенно точно – знакомивший был отнюдь не из собратьев, так сказать, по литературному цеху.
Такого просто не могло быть, потому, что не могло быть никогда.
Лет-то сколько прошло…
…Помню только сам момент знакомства: лохматую, пахнущую ромашками шевелюру, перетянутую узким кожаным хайратником. Вышитый бисером бесформенный балахон вместо блузки. Набело вытертые и выгоревшие на солнце «ливайсы», хрупкие запястья в браслетах-фенечках.
Внимательные и неожиданно спокойные небольшие серые глаза, смеющиеся, чуть полноватые губы и узкую сильную ладошку с коротко стриженными, но необычно чистыми и ухоженными для девушки-хиппи ногтями.
– Привет. Мне показали твои стихи, я на один текст песню написала. На «Море». Хочешь послушать?
И – ни тебе «здрасьте», ни – «разрешите представиться».
Так, собственно, и познакомились.
До сих пор помню…
Но только «боль» звучит, как «быль».
Но только «быль» звучит, как «небыль».
Но перед нами только небо.
На много, много, много миль…
…Она очень точно поняла, что значения слов «боль» и «быль» тут были совсем не важны. Важно было не значение, а звучание.
Игра слов.
Мы немедленно подружились.
Я стал часто бывать в ее большой и неплохо обставленной квартире рядом со знаменитой Бутыркой.
Она часто шутила, что сейчас видит из окон своего дома тюрьму, но не дай ей бог увидеть окна своего дома из здания напротив.