О словарях и справочниках
То, что переводчику не обойтись без словарей, – трюизм. Люди несведущие часто даже считают, что возня со словарями и энциклопедиями – это альфа и омега нашей профессии. Однако увлекаться словарями не только полезно, но и вредно. Попробую объяснить почему.
Во-первых, копание в словарях с целью разобрать по косточкам очередную иноязычную фразу вызывает у переводчика ощущение честно сделанной работы, притом что главная работа еще даже не начиналась. Можно целый день ловить хитро запрятанный в глубине фразы смысл, наконец выудить его, вздохнуть с облегчением – и написать по-русски что-нибудь совсем негодное и нескладное.
Во-вторых, словари создают (ложное) ощущение надежности и достоверности. Даже опытный переводчик порой (обычно от переутомления) снова подпадает под обаяние коварного правила: если нашел что-то в словаре – значит, так оно и есть (сказано тебе “Манхаттан” – пиши “Манхаттан” и не умничай). А ведь создатели словарей, между прочим, даже друг с другом иногда не могут договориться.
В-третьих, словари потворствуют нездоровой склонности иных переводчиков к научному мышлению. Те, у кого эта склонность выражена особенно ярко, то и дело оказываются в положении буриданова осла, не способного выбрать из обилия вариантов нужный. Помню, как-то я имел удовольствие дать пару уроков перевода одному старшекласснику-вундеркинду с астрономическим ай-кью. В тексте, модернистском и довольно мутном, попался некий Tom (явно не человек), который орал по ночам, мешая спать честным людям. Это кот, говорю я. Почем вы знаете, возражает вундеркинд. Вот в словаре написано: самец различных животных и птиц. Так откуда вам известно, что это не индюк, олень или барсук? Спорили мы, спорили, но так я его, кажется, и не убедил.
В-четвертых, некоторые специальные русскоязычные словари – синонимов, сочетаемости, частотности и т. п., – созданные вроде бы для облегчения жизни переводчика, на самом деле часто осложняют ее, сбивая его с толку. В своем стремлении угодить и помочь эти словари напоминают чрезвычайно образованных и невероятно услужливых дураков, вываливающих перед нами все свои знания по конкретному поводу безо всякого разбора и соображения. Собственно говоря, и программы машинного перевода – это не что иное как интерактивные словари-агрегаторы, работающие по принципу знаменитой “китайской комнаты”, но все мы знаем, чего стоит машинный перевод.
Наконец, в-пятых, любые словари и справочники, пусть даже с хорошими примерами (как в “Корпусе русского языка”), – это всего лишь коллекции сушеных листиков и мертвых бабочек (или, если угодно, сушеных бабочек и мертвых листиков). А ваша бабочка пока еще живая, и желательно не уморить ее прежде, чем она допорхнет до читателя.
Корень же всего перечисленного прячется в одном. Мы переводим не слова и даже не фразы; мы рисуем (своими словами и фразами) то, что прячется за текстом оригинала, и словари нужны нам только для того, чтобы сначала увидеть это, а потом – проверить, не ошиблись ли мы, рисуя увиденное на своем языке. Ни “родить” хорошую переводную фразу, ни даже всерьез помочь нам при родовых схватках они не способны. Так что словари должны знать свое место, и нельзя позволять им вилять нами, как хвосту – собакой.
Еще раз про любовь
Не дает мне покоя эта тема, и вот почему. Сам все время твержу: если книга вам не нравится, перевести ее хорошо вы не сможете. А потом вдруг говорю, что главное в нашем деле – профессионализм. Тут попахивает неувязочкой, так что давайте разберемся в этом получше.
Как известно, переводчики во многом похожи на актеров. Помнится, я уже рассказывал, как на одной встрече нас с Голышевым спросили, что делает переводчик, если он не согласен с автором. Мы оторопели. Вот, допустим, исполнитель роли Гамлета по жизни оптимист – так он что, должен заявить со сцены: “To be, of course to be! There is no question…”?
Чтобы перевести книгу хорошо, надо окунуться в нее с головой. Критическое мышление при этом отключается. Но этот трюк можно проделать не со всякой книгой, и тут мы отличаемся от актеров. Актер (хоть и не каждый) способен сыграть подонка или просто противную личность, а если переводчику очень не нравится автор книги, перевоплотиться в него он не сможет. Вероятно, здесь важна продолжительность мероприятия: чувствовать себя подонком или даже очень противным (или “всего лишь” очень глупым и неумелым) человеком в течение полугода – и даже в течение недели, нужной для того, чтобы перевести рассказ небольшого размера, – чрезвычайно трудно. Если же автор не вызывает у переводчика антипатии и у его книги имеются некоторые достоинства (пусть скромные), то все в порядке: перевоплощение возможно, и перевод имеет шансы оказаться удачным. Так что диапазон книг, доступных хорошему профессионалу универсального типа (существенная оговорка), довольно широк; разумеется, в него входят и те книги, которые ему очень нравятся, а то и вызывают у него восторг (вот слово “любовь” тут почему-то не слишком подходит; впрочем, это, наверное, зависит от темперамента пациента). Правда, с такими книгами надо быть поосторожнее. В работе необходима дистанция; фигурально говоря, книгу, которую переводишь, нельзя прижимать к сердцу. Но даже если при первом чтении книга привела переводчика в экстаз (такое бывает), к тому моменту, когда наступает пора садиться за работу, чувства его несколько охладевают. Сердцебиение приходит в норму. Руки перестают дрожать. Испарина испаряется. Взгляд фокусируется… и профессионализм вступает в свои права.
У плохих же переводчиков разговоры о любви суть проявление чего-то вроде защитного (или защитно-наступательного) рефлекса. Им кажется, что этой козырной дамой можно побить любого профессионального туза. Это не так – но лучше, конечно, переводить именно те книги, которые покорили вас с первого взгляда. На детях… то есть на результате это, может быть, и не скажется, но сам процесс доставит гораздо больше удовольствия.
Почему не надо переводить слабых авторов
Казалось бы, что тут плохого? Честно отработал, получил гонорар. Профессионал ты или кто? А раз профессионал, так и лопай что дают. Врачам же не позволяют капризничать: этого, мол, буду лечить, а того не буду. Или – к нам поближе – представим, что синхронист начнет упираться: этот клиент слишком глупый, у меня язык не поворачивается за ним повторять. Кому нужен такой синхронист?
И все-таки переводить книги, которые кажутся вам слабыми, не надо (хочется сказать “нельзя”, но не будем категоричны: чего в жизни не бывает). Даже несмотря на соблазн: ведь проще же, а значит, эффективней в смысле заработка. Причин несколько.
1. Переводчик, конечно, не раб автора – тут Жуковский погорячился, – но он всегда находится по отношению к нему в положении ученика, потому что автор уже умеет писать на своем языке так, как он пишет, а переводчик на своем – еще нет. Зато переводчик может выбирать себе учителей. Романы – спецкурсы, рассказы – мастер-классы. А чему научишься у учителя, который кажется тебе глуповатым или неумелым?
2. Нормально, когда переводчик смотрит на автора немного снизу вверх. Это вытекает из пункта 1, но это нужно еще и затем, чтобы можно было чувствовать себя свободно – фигурально говоря, чтобы ты мог прыгать, не боясь удариться головой о потолок. Если ты чувствуешь, что сделал свое дело на 90, максимум 95 процентов, – этого вполне достаточно. Но если тебе кажется, что на все 100, а то и 120, – берегись, добром это не кончится (см. п. 4).
3. Если переводчик не уважает автора, он за ним не пойдет: будет его в худшем случае улучшать, а в лучшем – хоть слегка, да переиначивать на свой лад. Какая уж тут надежда на адекватную передачу стиля, что бы эта несчастная адекватность ни значила.
4. Разок свяжешься со слабой книжкой – может, и обойдется. Другой – может, и рассосется. Но если это станет системой (что происходит быстро и незаметно), собьешь руку, привыкнешь халтурить и будешь превращать каждую очередную книжку, независимо от ее качества, в один и тот же трехкопеечный фарш. Примеры известны.
5. Жизнь коротка, а всех денег не заработаешь.
6. Ну и скучно, в конце-то концов.
Наша профессия
В разное время приходилось сравнивать профессию переводчика с другими, а именно:
актера – потому что залезаешь в чужую шкуру;
музыканта-исполнителя – потому что играешь по чужим нотам;
художника – потому что соблюдаешь законы композиции и расцвечиваешь текст эпитетами;
архитектора – потому что рассчитываешь конструкцию и должен знать сопромат;
скульптора – потому что убираешь все лишнее;
моряка – потому что плывешь по карте, которую тебе дали, а иногда по звездам;
хирурга – не потому, что такой смелый и ловкий, а потому, что можешь зарезать автора, если руки дрожат;
плотника – потому что каждая фраза должна быть устойчивой и соразмерной, как табуретка;
жонглера – потому что надо следить за всем сразу и нельзя ничего уронить;
парашютиста – потому что ну страшно же, и каждый раз парашют может не раскрыться;
часовщика – потому что налаживаешь с лупой тонкие механизмы;
кондитера – потому что иногда украшаешь свою писанину риторикой, как пирожное кремом;
иезуита – потому что добиваешься цели любыми средствами;
охотника за головами – потому что коллекционируешь авторов, дай им бог здоровья;
марафонца – потому что поди переведи роман;
спортсмена вообще – потому что надо тренироваться и держать форму –
а недавно я понял, что мы еще и на поваров похожи. Те, очевидно, спокойно поесть не могут: всё думают, правильно ли состряпано. А я прочел у Стругацких “мы переехали через мост”, и уже три дня думаю…
13 причин почему[34]
На первый, неискушенный, взгляд кажется, что перевод рассказа, повести или романа – чисто техническая задача. Возьми хороший словарь, переведи по очереди все слова, расшифруй смысл каждой фразы, запиши его по-русски – и дело с концом. Конечно, и технические задачи бывают сложными, и чтобы решать их как следует, нужно набить руку. Но что может дать тебе такая практика, если ты не собираешься становиться профессиональным литературным переводчиком? Оказывается, тому, кто пробует изучить это вроде бы довольно специфическое ремесло, достается целый комплект