Теперь наша фраза почти готова. Лексика в ней налажена, синтаксис выправлен; хотя разговор о стиле у нас еще впереди, будем считать, что нам удалось сохранить и отличительные черты авторской манеры или найти им адекватную замену. Осталось провести только одну важную заключительную операцию – убрать мусор.
Но что же под этим понимается? По отношению к устной речи мусором обычно именуют лишние и в особенности часто повторяющиеся слова, все эти ну, типа, короче и на самом деле – они даже получили специальное название слов-паразитов. Для человека пишущего мусор – это все, что мешает ясному выражению его мыслей и чувств. Вот как говорит об этом Уильям Зинсер, чью книгу я уже не раз цитировал:
Словесный мусор – это беда нашей страны. Мы, американцы, душим себя тяжеловесными оборотами, ненужными повторами, помпезными завитушками и бессмысленным жаргоном[16].
Тут, пожалуй, место лидера занимают уже не слова-паразиты, а печально известный канцелярит. Проникает он и в переводы, но все же для нас, переводчиков, мусор – это не только и, главное, не столько канцелярит, тем более что и он, и даже слова-паразиты в художественной прозе могут выполнять чрезвычайно существенные функции (извините за канцелярит, но иногда он приходится очень кстати). В нашем ремесле мусором считается все, что угодило в русскую фразу и осталось там по недосмотру, – все, что может попасться на глаза читателю и сбить его с нужного настроя. Разновидностей такого мусора множество, и кое-какие из них мы сейчас обсудим, но объединяет их одно: все они “мелочи” в том смысле, что умеют ловко прятаться, но вред любая из них может нанести огромный – как единственная фальшивая нотка, взятая во время концерта второстепенным инструментом большого оркестра. Пройдемся по основным из этих разновидностей, иногда с примерами для пущей ясности.
1. Одинаковые и однокоренные слова
Это, наверное, самый известный и распространенный вид мусора. Его подвид – уже упоминавшиеся в главе “Упрощение синтаксической структуры” повторы слова который в разных родах, падежах и числах. С которыми ведут беспощадную борьбу почти все писатели и переводчики, но которые стоят насмерть и иногда одерживают локальные победы. Еще один подвид – повторы глагола быть в разных формах. Борясь с такими повторами, переводчики иногда попадают из огня да в полымя – мы уже разбирали случай, когда вместо “на нем был малиновый цилиндр” пишут “он носил малиновый цилиндр”, и выходит, что герой щеголял в этом головном уборе постоянно. Другая замена быть, о которой уже говорилось, – глагол являться. Его вообще желательно избегать: уж очень он отдает официозом, канцелярщиной и прочим бюрократизмом. Любопытно, что всего лишь приставка по превращает его в совершенно нормальный нейтральный глагол.
Разумеется, повтор однокоренных, а то и одинаковых слов может быть и намеренным – и тогда это вовсе не мусор, а риторическая фигура (например, анафора или эпифора), то есть украшение. Расскажу в связи с этим историю из своей практики. Как-то раз один мой небольшой перевод редактировал ирландец, хорошо знающий русский. Точнее говоря, это была не столько редактура, сколько проверка на смысловое соответствие оригиналу, потому что редактировать перевод художественного произведения на неродной язык – очень сомнительная затея. Увидев, что слово anger переведено как досада, он поинтересовался, почему я выбрал такой неожиданный вариант (хотя по смыслу он годился) вместо очевидного гнева. Я объяснил, что слово гнев уже есть по соседству. “Надо же, – удивился он. – А я думал, что вы, русские, не обращаете внимания на такие повторы”. Тут настал мой черед удивляться. Я спросил, откуда он это взял, и услышал в ответ цитату из “Анны Карениной”: “Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему”.
Сказанное о повторах слов справедливо для любой разновидности мусора: она может оказаться и не мусором, но если вы не ирландец, отличить одно от другого не составит труда.
2. Повторы заметных букв и буквосочетаний
Заметнее всего в русском, пожалуй, шипящие – шипит уже само это слово. Обсуждая причастия действительного залога, мы отмечали, какие неудобные у них суффиксы, а поскольку причастие и комбинация который + глагол взаимозаменяемы, переводчику приходится лавировать между которыми и “вшами”, как между Сциллой и Харибдой.
В переводной фразе может нечаянно образоваться избыток и других сравнительно редкоупотребимых букв – э, ю, ф, ч. Есть в русском буквы, которые не кажутся редкоупотребимыми, но на самом деле таковы; это, например, б и з. Если в тексте встанут рядом хотя бы три (а иногда и два) слова, начинающиеся на одну из этих букв, их будет трудно не заметить. Вообще первое место в слове повышает заметность практически любой буквы, кроме разве что п, на которую в русском начинается самое большое количество слов. Здесь между нашими литературами есть одно любопытное различие. Англоязычные писатели, особенно юмористы, частенько составляют из слов, начинающихся с одной и той же буквы, пары и даже более длинные цепочки с целью позабавить своих читателей; у нас этот прием почти никогда не используется. К примеру, герой рассказа О. Генри “Записки желтого пса” (O. Henry, Memoirs of a Yellow Dog) подбадривает своего хозяина-подкаблучника фразой (в переводе с собачьего на человечий, в данном случае английский):
Brace up, Benedick, and bid the blues begone[17], –
и тут же называет его the matrimonial mishap:
The matrimonial mishap looked down at me with almost canine intelligence in his face.
Вот два перевода двух этих фраз:
– Давай, бывший холостяк, прощайся с жизнью по совести.
А он, вислоухий матримон, посмотрел на меня сверху вниз с таким пониманием, словно не человек, а почти что собака. (Пер. В. Муравьева)
– Бодрись и забудь тоску.
Матримониальное недоразумение посмотрело на меня вниз с почти собачьим выражением лица. (Пер. под ред. В. Азова)
Ни в одном из вариантов нет аналога словесной игры О. Генри, и если сочетание из двух слов на букву m переводчики могли счесть ненамеренным, то уж о пяти словах на b в одной коротенькой фразе такого точно не скажешь. Значит, решение их сознательно – и, по-моему, вполне оправданно (а о других их решениях нам сейчас рассуждать ни к чему).
Итак, если соседние русские слова начинаются с одной и той же буквы, это обычно не воспринимается как литературный прием, а если эта буква еще и сравнительно редкая, и вовсе выглядит неряшливостью со стороны автора. Нам, русскоязычным читателям, повезло: у нас есть автор, на которого не может пасть даже тень обвинения в подобной неряшливости, и зовут его Сергей Довлатов. Возможно, вы знаете, что все слова в каждой написанной им фразе (за редкими исключениями) начинаются с разных букв[18]. Сам он объяснял это необычное правило стремлением к самодисциплине: ведь оно заставляет писателя экономить слова и очень тщательно выбирать те немногие, без которых нельзя обойтись. Но теперь мы видим, что с этим связан и дополнительный бонус: когда в русской фразе нет даже двух слов с одинаковыми начальными буквами, она выглядит чище, опрятнее, расчетливее – в хорошем смысле.
Пример Довлатова заставляет нас сделать чрезвычайно важный вывод. Едва ли стоит сомневаться в том, что очень немногие из его читателей знают о странном ограничении, которое он на себя наложил, и почти никто из тех, кто о нем знает (а я думаю, что и вовсе никто), не обнаружил его самостоятельно, без чужой подсказки. Однако чистота, выверенность, какая-то особенная прозрачность довлатовской прозы прямо-таки бросается в глаза, и теперь мы знаем один из ее маленьких секретов. А вывод из этого такой: читатели почти (или вовсе) не замечают того, по каким правилам скроен и сшит художественный текст, но писательские приемы – или хитрости, или даже уловки – все равно на них действуют. И у этого вывода есть сразу несколько очень важных следствий.
Первое: мы обязаны вычищать свои переводы до последней соринки, и мысль “а, ладно, все равно никто не заметит” никогда не может служить нам оправданием. Даже если не заметят, то обязательно почувствуют.
Второе: нужно самым внимательным образом присматриваться к малозаметным техническим особенностям письма автора и изо всех сил стараться разгадать рецепты его кухни. Это непременно окупится.
И третье: читатель наивен, доверчив и обманываться рад. Грех этим не воспользоваться – конечно, только в благородных целях. А благородная цель у нас одна: создать нужное впечатление, и ради этой цели мы имеем право пойти даже на незаконные приемы. Да, если читатель нас раскусит и поймет, что мы обвели его вокруг пальца, это выйдет нам боком (извините за это сложное балетное движение). Но золотая овчинка стоит выделки. А о том, что это за незаконные приемы и когда имеет смысл идти на риск, связанный с их применением, мы еще поговорим.
3. Обилие существительных
Давно подмечено, что переводы с английского на русский часто оказываются перегружены существительными. Избыток существительных, пусть даже сдобренных прилагательными, тормозит фразу. Особенно вредны отглагольные, заканчивающиеся на -ние: они часто бывают еще и длинными, да и одинаковые окончания быстро начинают мозолить глаза. Не украшают фразу и несколько существительных на -ость, тоже из-за большой средней длины и одинаковых окончаний.
4. Цепочки родительных падежей
Есть у существительных (в том числе снабженных прилагательными) и еще одно нехорошее свойство: они нередко налипают друг на друга в форме родительного падежа, образуя цепочки (“снижение темпов размножения обитателей тропических лесов…”). А в художественном тексте даже два-три существительных в родительном падеже подряд смотрятся неважно.