— Ему совсем плохо! — крикнул капитан во всю глотку. — Эй ты, бог или кто ты там, помоги ему! Ты чуть не убил его своим ревом!
Джикуйин в ответ засмеялся заливистым смехом, который отдавался в голове капитана, как грохот бочек, раскатившихся по трюму корабля в шторм.
— Ты мне нравишься, маленький смертный червячок! — заявил он. — С тобой, я вижу, не соскучишься. Разве не забавно, что ты решил мне приказывать — как муха, которая сидит на загривке у лошади и воображает, будто правит ею. Все вы, смертные, слишком много о себе воображаете, в этом главная ваша беда. — Монстр устремил свой единственный глаз на Джаира. — Что до тебя, раб Огненного Цветка, я никак не могу взять в толк, как один из племени Изначальных позволил захватить себя в плен, да еще каким-то жалким длинноголовым!
Исполин пренебрежительно фыркнул, и несколько пленников, находившихся в комнате, принужденно засмеялись, как видно, желая угодить грозному хозяину.
— Но каковы бы ни были причины твоей трусости, они меня не занимают! — продолжал Джикуйин. — Ты и твои спутники здесь, и вы сослужите мне службу.
Монстр вновь осклабился, обнажив кошмарные обломки зубов. Когда он шевелился, висевшие у него на груди цепи приходили в движение и отрубленные головы покачивались.
— А если вы не поможете мне в осуществлении моих намерений, я украшу себя вашими головами! — заключил Джикуйин.
С этими словами он поднялся. Увидев великана в полный рост, Феррас Вансен, уже вдоволь насмотревшийся на всякие диковины, невольно зажмурился. Джикуйин был так огромен, что его голова парила в сумраке, как ущербная луна.
— Уведите их прочь, — приказал монстр.
Незамедлительно из темных углов огромной пещеры выскользнули какие-то тени. То были стражники-преследователи. Размерами они значительно превосходили длинноголовых — каждый достигал человеческого роста. Из свалявшихся шкур торчали острые кости, маленькие свинячьи глазки посверкивали, как горящие угольки.
— Отведите их к сероликому и скажите, чтоб сберег их в целости и сохранности, — распорядился Джикуйин. — Вскоре они мне понадобятся.
Джаир сосредоточенно наблюдал, как красноглазые существа окружают его, и явно готовился дать им отпор. Но одно из обезьяноподобных созданий предвосхитило намерения воина сумеречного племени, незаметно подкралось к нему сзади и нанесло сокрушительный удар по затылку. Джаир Штормовой Фонарь упал навзничь, и стражники уволокли его прочь.
Вансен был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Все, что он мог сделать, — крепко вцепиться в руку Баррика, который по-прежнему лежал без сознания. Отвратительно смердящие стражники вытащили их из пещеры и понесли по бесконечным темным туннелям. Закованные в кандалы руки плохо слушались капитана, но он прилагал отчаянные усилия, чтобы не выпустить руку принца. Так мать, подхваченная бурным речным потоком, крепко прижимает к себе ребенка даже после того, как оба они захлебнутся.
Даже в своем собственном жилище — неприступной крепости, дарованной его семье самим богом, — слепой король Иннир дин'ат-сен Кин, повелитель Огненных Цветов, господин ветров и мыслей, не мог просто так отправиться в обитель обреченных на смерть. Прежде хранители стихий испрашивали позволения исполнить свои воинственные ритуалы в его честь и в честь тех, кого они оберегали, и отказать хранителям было нельзя. Ритуалы неизменно включали в себя Приветствие костяного ножа, Песню совиного глаза (к счастью, она стала значительно короче благодаря указу, изданному дедом Иннира, но прежде длилась целый день) и Подсчет стрел. Лишь после того, как все обряды были исполнены, командир стражи поднимал шлем в знак приветствия — слепой король безошибочно угадывал, когда наступал этот долгожданный момент, — и процессия приходила в движение.
Служители Матери Ночи не совершали торжественных ритуалов, однако им было дозволено разбить лагерь скорби около обители обреченных на смерть. Воздух здесь содрогался от стонов и сочился болью, вдыхать его было мучительно, как отравленный воздух пожарища. Даже Бледная Дева не испытывала таких страданий, когда покидала дом своего возлюбленного с ребенком в утробе.
Король чувствовал облегчение, когда оставлял эти покои позади и оказывался в тишине последнего коридора. Здесь его встречал Зан-сан-сис, древний вождь потомков Изумрудного Огня. Зан-сан-сис только что поднялся из подземного водоема, где проводил все больше времени, поскольку достиг преклонного возраста. Лишь обрушившаяся на королевство череда бедствий вынудила его стать главным охранником обители обреченных на смерть. Он поставил в карауле у Зеркального зала одного из своих юных племянников.
— Лунное сияние и солнечный свет, — изрек король.
— Пусть дни великого поражения перейдут в глубокий сон времени, — откликнулся главный охранник, завершая церемониальное приветствие. — Добро пожаловать, ваше величество.
Зан-сан-сис говорил отрывисто и резко. Свечение, исходившее из-под его церемониального одеяния, сегодня было совсем тусклым, а маска почти полностью скрылась под низко опущенным капюшоном. Королю никогда не удавалось понять, в каком расположении духа пребывает Зан-сан-сис, — этому препятствовали слепота Иннира и серебряная маска, под которой вождь потомков Изумрудного Огня прятал лицо. Потомки Изумрудного огня долго поддерживали сторону королевы, хотя их старый предводитель стремился к всеобщему примирению. В прошлом Иннир нередко задавался вопросом: какие причины вынудили Зан-сан-сиса погрузиться на дно водоема и не появляться на поверхности даже в тот день, когда он один мог повести за собой свое племя? Но это уже не имело значения.
— Как она сегодня? — осведомился король.
— Я не заходил к ней, ваше величество. Я едва чувствую ее — лишь слабое дыхание, как шепот, долетевший с холма Безмолвия.
Слова и мысли главного охранника — для короля неотделимые друг от друга — были затуманены печалью и покорностью судьбе.
— Даже если мы одержим победу, ваше величество, она не сможет отправиться в путь, — сообщил он. — Она умрет раньше, чем мы покинем наши земли.
Иннир широко растопырил пальцы и прижал ладонь к груди. На языке жестов это означало, что он намерен сказать нечто важное.
— О Старейший, нам остается одно: запастись терпением и ждать, хотя это трудное занятие, — проговорил король. — Многие нити до сих пор не порваны.
— Да, нам остается лишь ждать и терпеть, — склонив голову, произнес Зан-сан-сис. — Но надо собирать разбитое вдребезги, это неблагодарная задача. А сознание того, что потомки моих потомков окончат свои дни в омуте, лишенные света, порой кажется невыносимым.
— Все мы делаем то, что в наших силах, — покачал головой король. — И ты, Старейший, сделал гораздо больше, чем все остальные. Године поражений настанет конец, когда настанет время — но этот час не известен никому из нас.
— Кто может сказать с уверенностью, какие испытания готовит нам будущее?
— Я не могу, — мягко произнес Иннир, и голос его был полон надежды на весну и обновление, возможные даже после смерти. — Тебе это тоже неизвестно, Старейший. Делай то, что делал всегда, и жди. Мы смело встретим предстоящие испытания, и как знать? Возможно, наше терпение будет вознаграждено.
Свечение, исходившее от Зан-сан-сиса, на мгновение потускнело, а потом вдруг вспыхнуло с новой силой.
— Ты мудрее, чем твой отец и отец твоего отца, — произнес он.
— Я сам свой отец и отец своего отца, — ответил король. — Но все равно, благодарю тебя.
Иннир не стал пожимать руку старого вождя — прикасаться к потомку Изумрудного Огня было бы крайне опрометчиво даже для короля. Он лишь кивнул, но так медленно, что кивок походил на поклон. Оставив главного охранника, застывшего в изумленной позе, король вошел в обитель обреченных на смерть.
Стоило ему войти, как сидевшие на стенах жуки загудели и пришли в движение; от колебаний их радужных крыльев по стенам пробежали переливы цвета. Несколько мгновений спустя жуки успокоились, вспышки голубого и зеленого слились в ровную зеркальную поверхность, прекрасно отражавшую неяркие отблески заката за открытым окном. Иннир, потерявший зрение много столетий назад, обладал необычайно тонким обаянием. Он ощущал запах моря так отчетливо, словно плыл по его волнам, и надеялся, что сестра-супруга тоже чувствует этот аромат и он служит ей утешением в сгущавшемся мраке.
Он подошел к постели и посмотрел на нее, бледную и недвижную. С тех пор как она в последний раз восседала в Зеркальном зале, прошло много времени. Король почти радовался тому, что прежняя томительная пора миновала и королева глубоко погрузилась в себя.
Молча созерцая ее, король не замечал ни малейших признаков жизни. Охваченный тревогой, он устремил незрячий взор на губы королевы — бледные, почти белые. Сердце слепого короля сжалось от тревожного предчувствия. Прежде, даже в самую худшую пору, она приветствовала его раньше, чем он начинал говорить. Но не сегодня…
— Моя королева, — позвал он громко и отчетливо. Собственные слова казались ему камнями, падающими в бездонный омут и исчезающими бесследно. — Ты слышишь меня, моя супруга? Моя единоутробная сестра?
Они пережили немало плохого и немало хорошего, но, несмотря на все это, сердце короля Иннира едва не выскочило из груди, когда он услышал ее голос — такой тихий, словно он доносился из-под толщи воды.
— Мой супруг?
— Я здесь, рядом с тобой. Как ты чувствуешь себя сегодня?
— Еще слабее, чем прежде. Я… едва слышу тебя. Я… вступила в разговор с Ясаммез.
Мысленно она произнесла не одно имя, но целый букет имен и званий — прекрасная сестра Праматери Огня, повелительница Окровавленного Терновника, обладательница Пламенного Взора.
— Мне не следовало этого делать, — продолжала королева, словно извинялась. — Я слишком… слаба… И все же я попыталась…
Король боялся, что она растратит последние силы, и поспешил закончить ее мысль:
— Ты хотела узнать, добилась ли она успеха. И она ответила тебе, что добилась.