У Броуна глаза на лоб полезли.
— Вашего… вашего… — пролепетал он, словно его язык отказывался повторить слова герцогини.
— Моего ребенка, — пришла ему на помощь Мероланна. — Вы можете не опасаться сестры Утты, Броун. Я поведала ей мою печальную историю.
— Рассказали ей о… — снова залепетал побледневший как полотно Броун.
— Прискорбно, что умение внятно выражать свои мысли изменило вам, мой бедный друг, — изрекла герцогиня. — Излишек спиртного не доведет вас до добра. Да, я рассказала сестре Утте, что в незапамятные годы у меня был возлюбленный. Он давным-давно оставил этот мир. — Мероланна повернулась к жрице. — Как видите, лорд Броун тоже обо всем знает. Он всегда был одним из тех немногих, кто пользовался моим доверием. С его помощью ребенок был отдан на воспитание приемным родителям. Баррик и Бриони тоже об этом знают, — сообщила герцогиня, вновь поворачиваясь к Броуну.
— Но… откуда? — выдохнул Броун.
— Я рассказала им, — пожала плечами герцогиня. — Решила, что они имеют право знать. Так вот, представьте себе, я собственными глазами видела его в день похорон Кендрика. Моего ребенка. Сына, которого я утратила. Непостижимо, но он остался таким, каким был много лет назад.
— Боюсь, Мероланна, кто-то из нас двоих сошел с ума, — пробормотал Броун и затряс головой, словно пытаясь привести мысли в порядок.
— И этот кто-то — не я, — сказала герцогиня. — Признаюсь, прежде мне не раз случалось усомниться в собственном рассудке. Но теперь у меня нет для этого ни малейшего повода. Скажите мне, что вы намерены делать?
— Делать? Но каких действий вы от меня ожидаете?
— Самых решительных. Я надеюсь, что вы отыщете Чавена и выясните, почему волшебный народ похитил моего мальчика. Ах да, вы об этом не знаете! — воскликнула герцогиня, вперив взгляд в растерянное лицо Авина Броуна. — Я не успела вам рассказать.
И она быстро передала ему слова крошечной королевы и откровения прорицательницы.
— Так что вы намерены делать? — настойчиво повторила она.
— Прежде всего я… попытаюсь узнать, где скрывается Чавен, — промямлил ошеломленный Броун. — Но я отнюдь не уверен, что мои усилия увенчаются успехом. Как говорится, след успел остыть.
— Я рассчитываю на большее, — непререкаемым тоном заявила герцогиня. — Я рассчитываю, что вы поможете мне и сестре Утте пробраться в стан этих волшебных воинов, или как они сами себя называют? Народ кваров? Прежде мы всегда звали их сумеречным народом, и я не понимаю, зачем сейчас отказываться от привычного. Так или иначе, я хочу их увидеть. В конце концов, они совсем близко, всего лишь на другом берегу пролива.
На этот раз изумилась сестра Утта.
— Что вы говорите, ваша светлость? — воскликнула она. — Неужели вы намерены пробраться в лагерь народа кваров? Но эти существа чрезвычайно опасны. Они убили сотни людей.
Герцогиня махнула рукой, словно отгоняла прочь все страхи своей спутницы.
— Да, я прекрасно знаю, от них добра ждать не приходится, — кивнула она. — Но если они не расскажут о судьбе моего сына, мне совершенно все равно, какая участь постигнет меня саму. Терять больше нечего, я готова на все. Пусть ответят, с какой целью они похитили мое дитя. За какие провинности обрекли меня на муку, которая длилась долгие годы? Зачем десятилетия спустя мне позволили увидеть его, невероятным образом оставшегося в том же возрасте, в каком его похитили? Я же говорила, что видела его на похоронах Кендрика. Тогда я решила, что повредилась в уме. Но после всего, что с нами случилось, я вижу: с ума сошел весь мир.
— Но вы… вы уверены, что видели именно вашего сына? — осторожно осведомилась Утта.
— А кого же еще? — пожала плечами Мероланна, и лицо ее точно окаменело. — Я сразу его узнала, за четыре десятилетия он ничуть не изменился. Это был он, мой маленький мальчик. Так что вы скажете? — резко повернулась она к Броуну.
Тот набрал в грудь побольше воздуху и с шумом выдохнул.
— Мероланна… герцогиня… боюсь, вы переоцениваете мои скромные возможности… Вы забыли, что я лишился власти и влияния… Перед вами старая кляча, способная лишь…
— Довольно пустых слов, — нетерпеливо перебила его герцогиня. — Вы можете идти, моя дорогая, — обратилась она к сестре Утте. — Если вы будете так любезны, что заглянете в мои покои сегодня вечером, мы сможем поговорить. Нам необходимо многое решить. А сейчас не буду вас задерживать. Вижу, мне придется поискать… более веские доводы, — добавила она, вперив пронзительный взгляд в Броуна.
— Сделайте милость, скажите пажу в холле, что его господину необходимо принять ванну и перекусить, — вновь повернулась герцогиня к сестре Утте. — Графа ожидают дела.
Жрица Зории поспешно вышла прочь. Никогда прежде она не видела вдовствующую герцогиню такой решительной и властной. В том, что Мероланна сумеет подчинить Броуна своей воле, у сестры Утты не было ни малейших сомнений. Но сумеет ли герцогиня противостоять врагам куда более опасным — Хендону Толли, чья жестокость не знает границ, или загадочному сумеречному народу с их непостижимыми недобрыми намерениями?
Замок, прежде представлявшийся сестре Утте надежным убежищем, внезапно показался холодным каменным мешком посреди бесконечно враждебного мира.
— Похоже, я тебя знаю, красавчик! — проскрежетал стражник.
Он сделал шаг к Тинрайту и приблизил свое круглое веснушчатое лицо к лицу поэта.
— Бьюсь об заклад, однажды я уже собирался размозжить тебе голову!
Колени Мэтта предательски тряслись. Дела и так шли из рук вон плохо, а в довершение ко всему угораздило нарваться на стражника, с которым несколько месяцев назад он столкнулся при весьма пикантных обстоятельствах. Тогда поэт вздумал уединиться с одной юной особой в темном переулке у таверны «Сапоги барсука», а проклятый стражник появился в самый неподходящий момент. Как выяснилось, он тоже имел виды на юную особу и собирался разделаться с соперником. В тот памятный вечер Тинрайт едва унес ноги.
— Нет, нет, уверяю вас, вы приняли меня за кого-то другого, — пролепетал поэт, пытаясь улыбнуться. — У вас нет ни малейшего повода посягать на целостность моего черепа и…
— Пропусти его, — бросил второй стражник, смерив поэта презрительным взглядом. — Думаю, лорд Толли разделается с ним получше твоего. Очень может быть, он хочет самолично прогуляться кулаком по физиономии этого парня и рассердится, если ты его опередишь.
Веснушчатый стражник по-прежнему смотрел на Мэтта как бык, решающий, не поддеть ли поэта на рога.
— Ладно, топай, — буркнул он наконец. — Но запомни, если его светлость не сделает из тебя отбивную, это сделаю я.
— Рад, что вы вняли голосу благоразумия, — пробормотал Тинрайт, отходя от стражников на безопасное расстояние. — Вы вряд ли дождались бы благодарности от лорда Толли, избавив его от осуществления задуманного.
Тинрайт ничуть не боялся новой встречи со свирепым стражником, ибо не сомневался, что минуты его жизни сочтены. Вызов к Хендону Толли последовал вскоре после безумной сцены в саду, когда поэт целовал руки Элан М'Кори и клялся ей в любви. Это не могло быть простым совпадением. До этого случая Толли обращал на Тинрайта не больше внимания, чем на одну из собак, просивших подачки у стола.
«Он решил от меня избавиться».
Эта мысль вызвала у поэта новый приступ дрожи в коленях, столь сильный, что он едва устоял на ногах и вынужден был схватиться за стену. Желание повернуться и броситься наутек казалось почти неодолимым.
«Может быть, мои страхи напрасны, — попытался успокоить себя поэт. — А бегство равносильно признанию вины».
Приказ явиться к Хендону Толли Тинрайт получил сегодня утром. Записку доставил один из пажей Хавмора. Поэту сразу показалось, что мальчишка смотрит на него как-то странно. Он прочитал записку и понял почему.
«Мэттиасу Тинрайту приказано явиться в тронный зал после утренней молитвы».
Приказ был подписан одной-единственной буквой «Т» вместо «Толли» и запечатан гербовой печатью Саммерфильда с изображением дикого вепря и скрещенных копий. Как только за пажом закрылась дверь, поэт обессиленно рухнул на стул и вытер со лба холодную испарину.
А теперь он брел по коридору, провожаемый неприязненными взглядами конопатого стражника и его приятеля. Узнав о его смерти, эти двое наверняка разразятся довольным хохотом. Да разве хоть одна живая душа на всем белом свете пожалеет о нем? Может, лишь несчастная, загнанная в угол Элан станет еще печальнее, да старик Пазл украдкой смахнет пару слезинок. Прискорбная участь для того, кто стремился к великим свершениям…
«Увы, ничего великого я не совершил, — со вздохом признался себе поэт. — Говоря откровенно (а сейчас, стоя на пороге могилы, можно позволить себе роскошь быть откровенным), я даже не пытался. Я полагал, что должность придворного поэта даст мне возможность прославиться, однако мои упования оказались тщетны. Несколько строф о Зории, которые я написал для принцессы Бриони, могли бы вырасти в настоящий шедевр, если бы я постарался. Но после исчезновения принцессы работа над поэмой утратила для меня смысл. А чем еще я могу гордиться? Все, что я создал, — куплеты для Пазла, глупые песенки и идиотские прибаутки. Пышные вирши по заказу знатных господ, желающих щегольнуть красноречием перед своими возлюбленными. Все это ерунда, не стоит выеденного яйца. Я даром растратил свою жизнь и талант. Если этот пресловутый талант у меня когда-нибудь был».
Ледяной ветер, гулявший по замку, пробирал до костей. Этот сквозняк в соединении со страхом стал причиной того, что Мэтт ощутил весьма настоятельное желание опорожнить мочевой пузырь.
«О, какое жалкое создание — человек! — сокрушенно вздохнул Тинрайт. — Даже на пороге небытия, когда разум поглощен высокими материями, бренному телу необходим нужник».
Дверь тронного зала резко открылась.
— Поэт уже прибыл? — осведомился появившийся на пороге дюжий стражник. — А, это вы. Давайте, заходите поскорее.