— Не приедет.
— Еще только девять. Не нервничай, малыш. Если Абель Гилузо явится, нас-то двое.
— Письмо с тобой?
— Разумеется, — взмахнула большой матерчатой сумкой. — Мы его покажем, я скажу: вы Абель Гилузо, а я Памела Сексбомба и желаю вознестись к высотам наслаждения… Ну, у тебя уже были такие сексуальные приключения?
— Ничего я не знаю о сексуальных приключениях. Что-то у меня мороз по коже.
— Ты еще не видела моего чудо-защитника. Я имею в виду не презерватив. — Покопавшись в сумке, достала полицейский свисток. — Только свистну в него, Абеля как ветром сдует.
— Эта улица какая-то странная.
— Ну, воробыш, не трусь. Нормальная улица, такая нормальная, аж тошно.
Двое парней, присвистнув, перешли через улицу. Проезжавший автомобиль затормозил было, но тут же прибавил ходу.
Ребятам было лет по шестнадцать. Под густыми нечесаными космами — невзрачные прыщавые физиономии. Один из них начал:
— Ну, так что?
Другой подхватил:
— Если вы что-то ищите, мы к вашим услугам.
Салли к вульгарному приставанию не привыкла. Обиженно отвернулась. Памела спокойно сказала:
— Очень жаль, ребята, но мы ищем не вас.
— А у него есть что-то получше, чем у меня? — Положил руку Памеле на плечо. — Пойдем, я тебе покажу.
— Минутку. — Достала из сумки свисток. — Стоит свистнуть?
Парни недовольно отшатнулись.
— Ненормальная, — буркнул один. И они потащились дальше.
— Уже поздно. Я пошла домой. Пошли, Памела, поужинаем.
— Не думаю, что один из них мог быть Абелем. А ты?
— Не знаю, и мне все равно. Мне это не нравится. Пошли к нам, переночуешь.
— Подождем еще пять минут. Тебя не интересует, как он выглядит? Боишься, он горбун или заика? Нет желания порезвиться с горбуном? Это может оказаться интересным.
Вообще-то Салли нравилось в Памеле почти все — непринужденность, сексуальная раскованность, прямодушие, легкий взгляд на жизнь, — но иногда та ее утомляла, вот как сейчас. Отвернувшись, она ушла.
На углу оглянулась. Опершись о киоск, Памела прикуривала. Они обменялись воздушными поцелуями.
Через пять минут автомобиль, который вспугнули парни, выехал из-за угла, снова притормозил и остановился. Памела подошла ближе.
— Мистер Гилузо?
— Вы, конечно, Памела. — Нагнувшись, тот распахнул дверцу. Памела села, машина тронулась.
— Я представляла вас совершенно иначе.
Мужчина искоса взглянул на нее.
— И я вас тоже. По крайней мере, пока.
— Странно, вы не горбун.
— Горбун?
— Да это так, просто шутка. — И тут, почувствовав, что сзади кто-то есть, оглянулась. — У нас компания? Куда едем?
— Почему вы не пришли одна?
Снова повернувшись к водителю, не заметила вату, которую кто-то сзади плотно прижал ей к лицу.
Глава XXСТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
Суббота, 23 июля.
Почему человек бывает разочарован, когда исполняется его желание, почему это его совсем не радует? Я искал ответа у Мэтра, но не нашел. Но, конечно, он тоже знал разочарования, радости, обращенные в прах, лучше, чем кто-либо из живущих на этом свете.
Памела… Я перечитал все то, что написал о ней лишь два дня назад. «Она понимает высокие материи, умеет подняться над суетой, жаждет общности душ…» и тому подобное. Все не то, не то. Она оказалась воплощенной ограниченностью, обычной современной пустышкой.
Слушаю часть ленты, которую мы записали. Пленками занимается Бонни. Она просто купается в этом. Не могу сказать, что и я наслаждаюсь, но отдаю ей должное. В известном смысле ограниченность Памелы нас оправдывает.
Мы все приготовили. Привязали ее как надо. Приведу только часть ленты, всего там гораздо больше.
Дракула: — Ты должна понять, Памела, с нами ты начнешь совершенно новое существование. Вступишь в иной мир, которого ты раньше не знала.
Памела: — Да кончайте вы эту ерунду. Если хочется извращенного секса — давайте.
Бонни: — Видишь? Дай мне, я…
Дракула: — Нет, Бонни.
Памела: — Что это? Что вы собрались со мной делать?
Дракула: — Памела, я хочу, чтобы ты поняла…
Памела: — Я не лесбиянка, но ничего, можно попробовать.
Дракула: — Послушай. Наслаждение, которого хотим мы с Бонни, — не сексуальное, хотя в нем может быть и секс. Это божественное наслаждение. Попытайся это понять. Можешь представить, что, подвергшись мукам, ты способна вознестись в иные сферы бытия, в сферы высшего намерения? Можешь ты представить возвышенную радость, когда сон становится реальностью? Помнишь, я в письме об этом спрашивал.
Памела: — Помню.
Дракула: — Скажи мне, в чем главная, самая прекрасная мечта?
Памела: — Откуда я знаю… Чтобы могла пойти на осенний показ мод Ива Сен-Лорана и могла заказать любое платье, которое захочу. Переспать на яхте с мужчиной, который окажется миллионером и подарит мне потом эту яхту.
Дракула: — И это все?
Памела: — Я бы лучше соображала, если бы вы развязали меня.
Дракула: — И ничего больше, ничего выше?
Памела: — Не знаю, что вы хотите от меня услышать.
Дракула: — Дело не в том, что мы хотим от тебя услышать, а в том, что ты хочешь сказать. Я тебе кое-что открою. Я — граф Дракула. А она — Бонни Паркер.
Памела: — Вы ненормальные. (Вопль.) Что она делает, пусть оставит меня в покое! О-о-о!
Бонни: — Бонни любит кровь, понятно? Кровь ее волнует. Я поцелую ее, эту ужасную рану.
Памела: — Убирайся. Пожалуйста, пусть она меня не трогает.
Дракула: — Оставь ее.
Бонни: — Тогда зачем мы здесь?
Дракула: — Нет, нет. Памела, ты не понимаешь, что означает болевой предел? Его испытывают атлеты, и те, кто в состоянии его преодолеть, приходят в мир, где боль не существует. Разве это только представление, что можно одолеть боль? Ведь атлеты превращают это представление в действительность. Вот и мы пытается сделать то же. Когда боль становится наслаждением и наслаждение — болью? Принимай это все как игру, а себя представляй игроком.
Памела: — О Господи Боже, спаси меня! (Шум; со связанными ногами она пыталась добраться к дверям, грохот падения).
Дракула: — Ну, ты уже понимаешь? Я твой господин. Я приказываю, ты должна подчиняться.
Памела: — Только потому, что ты мне связал ноги, мерзавец.
Дракула: — Детали не важны, важен сам факт. Тебе достаточно представить себя рабыней…
Бонни: — Ну хватит. Давай что-то делать.
Дракула: — Нет, ты не понимаешь. Памела, преклони колени. Целуй мне ноги.
Последние слова я произнес размеренно, как добрый господин своему слуге. Ответом мне был поток мерзких оскорблений, которые я приводить не буду. Вообще не буду. То, что происходило потом, меня возбуждало и отталкивало, но я был разочарован. Игра должна была быть Вещью в себе, некоей самоценной действительностью. Но не вышло…
Я уже писал, что в том, что мы делали, был и секс, но его из Игры следует исключить. Что мы с ней проделывали в этом случае? Не помню.
Магнитофон. Вот в чем ошибка. Правда, Бонни так не думает, непрерывно слушает ленту и млеет от удовольствия. Но больше я не позволю. Меня пугает то, что звучит с ленты. Это не та правда, которой я ожидал.
Бонни. Как она кровожадна. Мои цели — чистота души, идеальные связи, ее — резать и истязать. Когда-то и я хотел того же? Да, но я хотел большего. Бонни ищет только удовлетворения для себя, а не идеальную Игру. Это недопустимо. С этим нужно кончать.
Вчера вечером она смеялась надо мной, спрашивая, почему Дракула забыл свою роль вампира. Но меня волнует Игра, ее абстрактное совершенство. Я не люблю запаха крови.
Все это я пишу на другой день, в субботу, в состоянии глубокой депрессии. Не уверен в своих идеях и желаниях, и не знаю, стоит ли продолжать. То, что я совершил, — зло с обычной точки зрения. Но какие критерии здесь нужны? Мэтр говорит: «Все «дурные» поступки вызваны чувством самосохранения, или, еще точнее, ожиданием удовольствия и стремлением избежать наказания, боли; и такие мотивы не могут считаться злом».
Или он же об одиноком существе, что скрывает свои мысли и живет в норе своего воображения: «Время от времени он мстит за то, что вынужден скрывать свои чувства, за свою вынужденную изоляцию. И выходит из своей норы, ужасный с виду, и слова его и дела вдруг взорвутся во всю мочь и, возможно, погубят его самого. Так же живу и я…»
Я — этот одинокий скрытный человек, я — Фридрих Ницше. А вы там, снаружи, вы все остальные, не скрываетесь ли и вы в своих норах?
Глава XXIКОНЕЦ ПЯТНИЦЫ
В двенадцатом часу кто-то позвонил в дверь. Нора взглянула на мужа.
— Это он.
Бригадный генерал решал кроссворд в «Таймс». В ответ на ее слова вяло взмахнул рукой, словно это могло выключить звонок.
— Наверняка хочет устроить скандал. Ты должен от него как-нибудь избавиться.
— Не знаю…
— Чарлз, но неужели должна идти я?
Снова задребезжал звонок.
— Не знаю, что мне ему сказать…
— Да просто пошли его прочь.
Под дверью стоял Поль Вэйн.
— Надо же, — с наигранным удивлением произнес генерал. — Это ты, Поль…
Зять насупился.
— Как там погода? — Генерал вышел на крыльцо, взглянул на звезды. — Дивная ночь. Как дела, Поль, дорогой?
— Элис у вас?
Генерал только тут заметил, что Поль нетрезв. Внешне это не бросалось в глаза — чуть растрепанные волосы, нечищенная обувь, странный взгляд, — но человек, который перевидал столько пьяных, как генерал, не испытывал ни малейших сомнений.
— Элис, — протянул он, словно речь шла о какой-то странной зверушке. — Ты ищешь Элис…
— Вы не хотите меня впустить?
— Ну что ты, Поль. Я только…
Они уже стояли в прихожей. Открылись двери в салон, на пороге появилась Нора, решительно шагнувшая в их сторону.