— Блейни и О’Рурк не директора. В этом все дело.
— Нет, конечно. Но Блейни отвечает за внутренний рынок, а О’Рурк — за экспорт. Брайан объяснил мне, что оба принимают клиентов, приносящих нам большие доходы. Ты же понимаешь. В отделе кадров таких клиентов не бывает.
— Понимаю.
— Если ты будешь принимать гостей, которые этого заслуживают, только скажи мне об этом, и я устрою, чтобы тебя с ними допустили в ресторан.
— Но моего имени в списке не будет?
«Вот этого тебе говорить уже не стоило, — подумал Лоусон, — нужно было все оставить, как есть».
— Поль, я не против время от времени обойти правила, но менять их не собираюсь. И потом, не я установил эти правила, а Брайан, хотя я думаю, что в этом случае он поступает вполне разумно.
На это Поль ничего не сказал, только поблагодарил. Боб Лоусон еще некоторое время думал о нем. Составь он список неверных шагов, которые Поль наделал из-за этой ерунды, начиная с того, что вообще заговорил с ним об этом, то заполнил бы им целую страницу. Но он чувствовал себя слишком довольным, чтобы позволить подобной ерунде вывести себя из равновесия.
Лифт был полон. Поль очутился спина к спине с пожилой толстухой из бухгалтерии. Джой Линдли улыбнулась ему от другой стены лифта. Когда оба они направились к станции метро, она шла следом за ним, и Поль остановился, давая себя догнать.
— Мистер Вэйн, это было очень любезно с вашей стороны. Что вы не сказали мистеру Хартфорду насчет циркуляра.
— Ерунда. — Разговорившись с ней, он узнал, что живет она у родителей в Хайгейте, что мать ее прооперировали и теперь она почти инвалид, что собиралась учиться в университете, но оценки оказались слишком низкими. — Такая я уж глупая.
— Ну что вы. Будь вы глупы, не продержались бы у Хартфорда и недели. — В присутствии этой длинноногой лошадки, гарцевавшей рядом с ним, он чувствовал себя молодым и полным сил. — Пойдем выпьем по рюмочке. Так, на ходу.
И вдруг неожиданно она состроила ему глазки, сказала: «Пригласите меня завтра», помахала и припустила через улицу. Он был очарован. Только позднее, в поезде, ему показалось, что в стуке колес он слышит слова: Вэйн, Вэйн, ты готов… «Нет, — сказал он, — уж этой маленькой стервочке я не поддамся».
Больница находилась у магистрали МVI, неподалеку от Датчета, типичный викторианский загородный дом, к которому вела извилистая буковая аллея. Вечер стоял прохладный, пациентов в саду не было, Хартфорд поднялся на второй этаж и поздоровался с дежурной сестрой.
— Добрый вечер, мистер Хартфорд. Сожалею, но сегодня самочувствие неважное. Но так уж бывает — то лучше, то хуже.
— Да, конечно. — Шагая по коридору, он еще плотнее, чем обычно, сжал тонкие губы. На картонной карточке на двери значилось: «Миссис Эллен Хартфорд». Карточка давно пожелтела. Жена его находилась здесь уже восемь лет.
Эллен сидела за столиком у двери на балкон. С порога и в профиль казалась все той же девушкой, которую он взял когда-то в жены. Но, приблизившись, можно было заметить дряблые щеки и увядшие губы. И глаза, как увядшие цветы. Она словно совсем не замечала Хартфорда. Он окликнул ее, поцеловал, но она отмахнулась, словно от мухи, потом показала на сад:
— Там никого нет.
— Нет. Очень холодно.
— Но они там были.
— Ты сегодня не гуляла?
— За мной следили. Весь день. Два шпиона, так и расхаживали взад-вперед, все хотели попасть внутрь. Через балкон. — Она слабо взмахнула рукой. — Я все время начеку, но не могу больше. Нужно же и поспать.
— В самом деле.
— Хочу, чтобы убрали балкон. Пусть его снесут. Тогда я буду в безопасности.
Возражать ей было бесполезно, он знал это по долгому опыту. Так что предпочел промолчать. Жена непрерывно сплетала пальцы — бесспорный признак, что более нервничала, чем обычно.
— Ты мне что-нибудь принес?
Хартфорд достал из пакета полукилограммовую плитку шоколада. Отломив кусок, жадно его проглотила.
— Меня хотят уморить голодом. С утра я ничего не ела, и не говори, что я лгу, это неправда. — Подняла руку к глазам, словно боялась, что он ее ударит. — Мне не нравится здесь, хочу вернуться в Бейли.
В Бейли они жили до катастрофы.
— Посмотрим, что можно сделать.
— Что?
— Я сказал, посмотрим. Еще вернемся к этому. — Знал, что через полчаса она забудет все, о чем была речь.
— Они захотят помешать, но у меня уже есть план. И неплохой. Рассказать? Ты не слушаешь?
— Слушаю.
— Ничего я тебе не скажу. У меня тут есть помощница. Прекрасная помощница. По крайней мере, мне кажется. У нее только один недостаток, и он меня беспокоит. Видимо, прогневала Бога, и он ее отметил. Знаешь, как наказал ее Бог? — Склонилась так близко, что на лицо ему попали капли слюны. — Превратил в негритянку.
Хартфорд взглянул на часы. Восемь лет назад она везла их десятилетнюю дочь Еву на утренник, выехала на главную дорогу, не посмотрев, нет ли машин, и врезалась в автобус. Эллен тяжело пострадала. Только гораздо позднее ей решились сказать, что Ева в катастрофе погибла. Вернувшись из больницы, никак не могла справиться с простейшими домашними делами, но только через полгода стало ясно, как серьезно пострадал ее мозг. Эти полгода провела дома под присмотром сиделки, но, когда подожгла дом, пришлось поместить ее в больницу. Хартфорд любил говорить, что нужно смириться с фактами, но для нее это означало — смириться с жизнью в больнице. Иногда она вела себя вполне разумно, но в такие вечера, как этот, приходилось честно признать, что никогда уже отсюда не выйдет. Может быть, теперь он уже и не хотел, чтобы она вернулась домой.
Набив рот шоколадом, жена что-то сказала.
— Что-что?
— Ты меня обманул. Продал наш дом в Бейли и нашел квартиру. Продал, потому что хочешь оставить меня здесь, не так ли?
Так продлится еще с полчаса. Он всегда проводил с ней час, посещая три раза в неделю. Ничего уже к ней не испытывал, только иногда представлял, какова бы была сейчас Ева в свои восемнадцать лет, останься она в живых.
Еще в июне приехала в Англию старшая сестра Анны-Мари Натали, собрала ее платья и другие вещи, чтобы отвезти во Францию. Говорила с Плендером, на которого произвела впечатление ее убежденность в том, что сестра не пошла бы ни на что, не сообщив своей семье. Они были католиками, Анна-Мари обожала отца, любила сестру и, хоть Натали признавала, что была довольно легкомысленна и иногда делала глупости, но не верила, что могла ничего им не сообщить.
Плендер рассказал Харли, на которого это не произвело впечатления. Что еще они могли предпринять? Все, что можно, уже сделано. Разослали запросы, имя девушки и описание пошли в розыск.
Сержант расчесал пальцами кучерявые черные волосы. Он был серьезным молодым человеком, и эта история его беспокоила.
— Может, с ней все-таки что-то случилось.
— Возможно. Вероятно, виновата она в этом сама. И что дальше?
— Речь идет о двух исчезновениях, инспектор. Не могу избавиться от мысли, что они как-то связаны. И о другой девушке мы тоже ничего не знаем.
Но через два дня они про нее узнали, притом по телефону от квартирной хозяйки миссис Рэнсом. Джоан Браун вдруг появилась, пришла спросить, свободна ли еще ее комната. Миссис Рэнсом сказала, что ее ищут полицейские, и Джоан Браун сама пришла в участок.
Принял ее Плендер. Было ей лет двадцать пять, может, чуть больше, приземистая, нескладная и непривлекательная. Не лучшая кандидатка в жертвы сексуального преступления, пришлось признать Плендеру. Ей он сказал, что доставила им уйму хлопот.
— Не понимаю. Что я сделала?
— Я не говорю, что вы что-то сделали, но все равно доставили нам немало хлопот. И не только нам. Тут был мистер Дарлинг, ваш начальник. Сказал, что вы ушли без предупреждения, и все такое… Это так?
— Да, пожалуй.
— Это было неразумно с вашей стороны. Почему вы это сделали?
— Он старый скряга. Платил гроши. Да и вообще там нечего было делать, бизнес шел плохо. Я была сыта по горло.
— Значит, вы ушли от него, сложили вещи и уехали. Почему?
— Не знаю, какое вам дело…
— Вы поругались с парнем?
— Мне захотелось отдохнуть.
— Куда вы направились?
Пауза.
— Домой. В Кайли. Это за Менсфилдом. В Ноттингемшире. — И она монотонно повторила: — Отдохнуть. Это все меня доконало.
— Просто так, ни с того, ни с сего решили отдохнуть? — Плендер умел разговаривать с женщинами, но Джоан Браун оказалась твердым орешком. — А почему вы вернулись?
— Полагаю, что все равно, живет человек в Роули или где-то еще.
— Вернетесь на прежнюю работу?
— Вряд ли. Я же вам говорила, там тоска и заработок ни к черту. Поишу чего-то другого.
— Вы знаете Анну-Мари Дюпон? Вот ее? — Показал ей фотографию. Ему показалось, Джоан Браун думает о чем-то другом, наверняка о каком-то молодом человеке, и решил, что из-за него она и покинула Роули.
Глаза его машинально отметили: руки без колец, красивые, но неухоженные, потертая сумка, но, похоже, кожаная, не из заменителя. Ее странный вид он приписал религиозному фанатизму по неясной ассоциации с девушкой, которую знал когда-то. Та была членом секты «Свидетели Иеговы». И спросил:
— Вы человек набожный, мисс Браун?
Наконец-то хоть как-то она отреагировала:
— Меня воспитали как методистку. Но на собрания я не хожу.
— Ваш отец проповедник?
— Нет, учитель. Но родители у меня методисты, и ревностные. Как вы об этом узнали?
Плендер сказал ей честно, что она похожа на одну его знакомую, вступившую в секту «Свидетелей Иеговы», и ее интерес угас. Дав адрес родителей, пообещала, что поставит в известность, если в ближайшее время решит куда-то уехать. Потом так же равнодушно ушла.
Сержант решил не звонить родителям Джоан Браун. Зачем? Ведь, как она правильно заметила, ничего плохого не сделала. Решила ли оставить работу и уехать из Роули, или захотела отдохнуть, или что угодно еще, это ее дело.